Некоторые вещи, когда их познаешь, видишь, читаешь, мастеришь, может быть,- эти вещи приносят какое-то волнение и трепет. За что я люблю Моэма, так это как раз за ту эйфорию, что я испытываю,читая его романы. Перед тем, как процитировать крохотный кусочек его (как оказалось, лучшего, по мнению критиков) романа «Острие бритвы», хочу сказать,что проблема религии (богов и поклонения им) меня всегда волнует и задевает за живое. И вполне естественно, что читая мысли, так похожие на мои, я не смоглаудержаться от того, чтобы познакомить всех с этими мыслями.

То что я выкладываю– это отрывки разговора автора (Моэма) с одним из участников событий, описываемых в романе(Ларри). Разговора, затрагивающего христианство и индуизм.

Не могу сказать, что этот персонаж является для меня идеалом, или что я стремлюсь к тому пути, который он выбрал для себя, но, блин, не могу не согласиться с его мыслями касательно знаменитых уже слов Мюссе(слова то, кстати известны многим, но сам источник ни разу не встречала). Я бы, думаю, неплохо вписалась не в этот век и не в женском поле. 
И ещё одно лирическое отступление. Пара строк, которые, на мой взгляд, будут наилучшим эпиграфом (предисловием) к данному диалогу: 

«Господь 
               Ты знаешь Фауста? 
Мефистофель 
               Он доктор? 
Господь 
               Он мой раб» 
Иоган Вольфганг Гёте, Фауст 

- Я как Ролла у Мюссе:"Я в слишком старый мир явился слишком поздно". Мне бы надо было родиться в средние века,когда вера была чем-то непреложным: тогда мой путь был бы мне ясен,и я сам просился бы в монашеский орден. Но у меня веры не было. Я хотел верить, но не мог поверить в Бога, который ничем не лучше любого порядочного человека. Монахи говорили мне, что Бог сотворил мир для вящей славы своей. Мне это не казалось такой уж достойной целью. Разве Бетховен создал свои симфонии,чтобыпрославить себя? Нет, конечно. Я думаю, он их создал, потому что музыка,которая его переполняла, рвалась наружу, а он уж только старался потом придать ей самую совершенную форму. 
Я часто слушал, как монахи читали "Отче наш", и думал,как они могут изо дня в день взывать к отцу небесному, чтобы он дал им хлеб насущный? Разве дети на земле просят своих отцов, чтобы те их кормили?Это разумеется само собой, дети не чувствуют и не должны чувствовать за это благодарности, и мы осуждаем человека, только когда он производит на свет детей, которых не хочет или не может прокормить. Мне казалось, что, если всемогущий творец не в силах обеспечить свои творения самым необходимым для физической и духовной жизни, лучше бы ему было их не творить. 
<…> 
Вот и мне не верилось, что Бог может уважать человека, который с помощью грубой лести домогается у него спасения души. Мне казалось, что самый угодный ему способ поклонения должен бы состоять втом, чтобы поступать по своему разумению как можно лучше. 
Но больше всего меня смущало другое: я не мог принять предпосылку,что все люди грешники, а монахи, сколько я мог понять, исходили именно из неё. <…>В Париже я знавал порочных людей, и в Чикаго, когда вернулся, тоже, но в большинстве случаев в их пороках была повинна наследственность, против которой они были бессильны, и среда, которую они не сами себе выбирали; я готов допустить,что в их преступлениях виноваты не столько они,сколько общество. Будь я Богом, я бы ни одного из них, даже самого худшего, не осудил на вечное проклятие. Отец Энсхайм смотрел на вещи широко, он толковал ад как запрет лицезреть Бога, но если  это  такое страшное  наказание,  что его  можно  назвать адом,  как представить себе, чтооно может исходить  от  милосердного  Бога? Ведь он, как-никак, создал людей. Раз он создал ихспособными на грех, значит, такова была его воля. Если я обучил собаку набрасываться на каждого, кто зайдёт  ко мне во двор, негоже её бить, когда она это делает. 
Если мир создал всеблагой и всемогущийБог, зачем он создал зло? По утверждению монахов - для того, чтобы человек,побеждая свою греховность, противясь соблазнам, приемля боль,несчастья и невзгоды как испытания, посланные ему Богом для его очищения, мог в конце концов сподобиться его благодати. Мне это казалось очень похожим на то,как если бы я послал человека с поручением и только для того, чтобы затруднить ему задачу, сам же построил на его пути лабиринт, через который он должен пробраться, потом вырыл ров, который он должен переплыть, и, наконец, возвёл стену,через которую он должен перелезть. Я отказывался поверить во всемудрого Бога, лишённого здравомыслия. Мне казалось, что с тем же успехом можно верить в Бога, который не сам создал мир, а нашёл его готовеньким и достаточно скверным и пытается навести в нем порядок, в существо, неизмеримо превосходящее человека умом, добротой и величием, которое борется со злом, не им сотворённым, и, надо надеяться, его одолеет. Но, с другой стороны, верить в него необязательно. 
<…> 
Я пробыл в Бенаресе полгодаи ещё много раз ходил на заре к Гангу,чтобы увидеть эту поразительную картину. Я не мог на неё надивиться. Эти люди верили не с прохладцей, не с оговорками и сомнениями, а всем своим существом. 
<…> 
- Вам не приходило в голову,что перевоплощение одновременно и объясняет, иоправдывает земное зло? Если зло, от которого мы страдаем, - следствие грехов, совершенных в предыдущих жизнях, мы можем сносить его с покорностью и надеяться,что, если в этой жизни мы будем стремиться к праведности, наши будущие жизни будут не так несчастны. Но собственные невзгоды сносить легко, для этого требуется лишь немножко мужества; по-настоящему нестерпимо то зло, часто кажущееся столь незаслуженным, от которого страдают другие. Если ты способен убедить себя, что это зло - неизбежное следствие прошлого, тогда ты можешь жалеть людей, можешь и должен по мере сил облегчать их страдания, но причин возмущаться у тебя не будет. 
<…> 
Мне всегда казалось немного смешным, что основатели той или иной религии ставили человеку условие: веруй в меня, иначе не спасёшься. Словно без веры со стороны они сами не могли в себя уверовать. Прямо как те древние языческие боги, которые худели и бледнели, если люди не поддерживали их силы жертвоприношениями. Веданта не предлагает вам что-либо принимать на веру; она только требует от вас страстного желания познать Реальность; она утверждает, что вы можете познать Бога также, как можете познать радость или боль. И сейчас в Индии есть люди, может быть сотни людей, которые убеждены, что они этого достигли. Меня особенно пленяет мысль, что постигнуть Реальность можно с помощью знания.В более поздние эпохи индийские мудрецы, снисходя к человеческой слабости, допускали, что спасения можно достигнуть также через любовь и добрые дела, но они никогда не отрицали, что самый достойный, хоть и самый трудный путь-это путь познания, потому что орудие его - самое драгоценное, чем обладает человек, - разум.