- Скучно мне, - вздохнул Михаэль, в двенадцатый раз за последний час окуная огненный меч в амфору с керосином и полируя его туринской плащаницей, которую ему любезно подарил Иешуа. «Мне, - говорит, - уже не пригодится. Не буду же я второй раз в одну и ту же тряпку заворачиваться! А ты бери, она у меня огнеупорная» - а на Земле сейчас зима… - тоскливо протянул он. – Дети небось на коньках катаются.
Я огляделся. Эдем с его вечной весной, лирами и бабочками явно не был предназначен для катания на коньках. Тем более, Микелино с его привычкой ненароком ломать все окружающее – от кустов до планет… Планет!
- Есть идея, - сказал я. – Пошли, если тебя Господь на часок отпустит, то будут тебе зимние забавы.
Я, жуя травинку, сидел у Райских Врат, когда из них выбежал радостный Михаэль.
- Отпустил! – торжественно сообщил архистратиг, почтительно держа на вытянутых руках пару потрепанных жизнью коньков. – И коньки свои одолжил. Сказал, что сам бы с удовольствием с нами пошел, да годы его уже не те.
Я благоговейно перекрестился, глядя на божественные коньки, и мы с Микелино полетели к Сатурну.

- Аллилуйя! – во всю глотку орал архангел, с ветерком спускаясь по наклоненному кольцу Сатурна.
- Микелино, - с тихим ужасом в голосе сказал я, - притормози. И вообще… Сними коньки. Лучше просто погуляем.
Михаэль, воспарив в воздух и сняв коньки, печально глядел, как кольцо, по которому он проехался, распадается под следами коньков на три части – две побольше, с краев, и одну поменьше.
- Если Господь спросит, скажем, что так и было, - грустно предложил он.
- Угу, - вздохнул я. – В конце концов, никто ничего не докажет.