[200x246]
Ночные мои видения дивны и волшебны, ага.
Снится мне, значит, что я кобольд.
(Бывают такие сны, когда тебе снится, что ты - кто-то, и ты совсем не помнишь себя-настоящего, но до мелочей помнишь уклад жизни, лица друзей и дорогу до дома себя-снящегося. Такие сны реальнее реальности, видеть их - удовольствие, доступное немногим, просыпаться от них - мучение, помнить их - по меньшей мере странно. Этот сон был из как раз из таких)
И да, снится мне, что я - кобольд. Отплясав положенное на вересковой пустоши среди холмов, за час до рассвета, как у нас, кобольдов, заведено, возвращаюсь в свою пещеру. Легко бегу по тропинке, грея уши лунным светом, приплясываю весело и радостно, машу шестипалой лапой дикой охоте, вдыхаю запах вереска, рябиновых ягод и древних камней, в общем - не понять вам, людям, нашего простого кобольдского счастья.
Подбежав к пещере, понимаю, что что-то неладно. Здесь должно пахнуть камнем, золотом, водой и табачным зельем, но никак не кровью.
Ну, если эта оглобля решила притащить себе что-нибудь покушать на утро, голову откручу. Как именно я буду откручивать голову моему соседу Гренделю, меня, в общем, не заботит, и не надо вот снисходительно хихикать, он же глупый совсем, троллище, его напугать - как кремнем о сапог, особенно умеючи, а уж в этом деле никого лучше нас, кобольдов, нет.
Уперев руки в бока и сощурившись, захожу внутрь. Едкий монолог уже почти срывается с моих губ, как я вижу тролля, забившегося в угол и истекающего кровью.
-Троллище, - растерянно говорю я, - как же это ты… Кто тебя так?..
-Человек, - хрипит он, - большой. Хладное железо. Сильное…
Я сажусь рядом и молча глажу его по зеленой лобастой голове. Желтые глаза Гренделя смотрят на меня по-детски жалобно и обиженно, я не выдерживаю и отворачиваюсь.
Мы, кобольды, не умеем утешать умирающих детей. Вот плясать - это да, людей путать, клады стеречь, табачное зелье готовить, а детей… не сложилось как-то.
Снаружи, наверное, уже рассветает, когда я закрываю ему глаза.
-Хель да примет, - бормочу я, - набивая трубку. Зелье сыплется на пол, на древний камень древней пещеры, пряно пахнет листьями дуба и ясеня, цветами вереска и подземных эдельвейсов, а мне - впервые в жизни - хочется плакать.
Потому что даже я, глупый кобольд, любящий только золото, табак да холмы, понимаю, что нашему миру, миру богов, троллей, цвергов, альвов, кобольдов, миру, в небе которого - дикая охота, а под землей которого - Нифльхейм, приходит конец, потому что люди… люди.
…я просыпаюсь и судорожно хватаю ртом воздух, все еще чувствуя запах крови и табачного зелья.