- Богом клянусь, я просто не понимаю тебя иногда. Ты такой… странный.
- Это все твое мировоззрение, не так ли? Я не странный, Том, я – это просто я. Все остальные говорят, что я странный, но от того, что кто-то что-то сказал, это не станет правдой. Я говорю и хожу, как все остальные, слушаю, страдаю, плачу, люблю. Что с того, что я делаю это немного по-другому? Я все еще остаюсь человеком. Разрежь меня и из меня потечет кровь. Только то, что я вижу вещи по-другому, почему-то делает меня плохим. Но знаешь что, Том? Я не изменюсь даже ради всего мира.
Том раздумывал над этим, пораженный властью, скрытой за словами Билла. Они, казалось, остались грузом у него на груди, заполняя его необъяснимым страхом. Этот парень, такой эксцентричный, такой необычный…
- Ты определенно гусеница, - хихикнул Том, и увидел, как губы Билла изгибаются в улыбке.
- Нах*й бабочек, я просто хочу навсегда остаться гусеницей. Они клевые.
- Иногда мне тоже хочется быть гусеницей…
Уютная тишина повисла между ними, и они слушали симфонию сверчков, пока ветер мягко трепал их волосы. Это было лучше, чем гитара и печенье или травка и девочки. Здесь и сейчас, все, в чем нуждался Том – это человек, лежащий рядом с ним.