Боль, завёрнутая в застиранный многоклеточный платочек.
Открытая в ночной глубоко-чёрный час, когда видеть бессмысленно и остаётся только шарить да прислушиваться, шугая под кровать бесов с пушком по всему телу.
Попутно воскресшие тёплые фотографии пейзажей и певцов, по которым распускаются вязкие слюнки-бутончики бесплодные.
На ниточке между существованием и чем-то ещё моё "я" вывернулось никчёмной ерундой, осыпалось волглыми опилками, тяжко опало намокшим серым песочком.
Обеими руками в земле удалось разгрести такое, что закопать не получилось, осталось только уложить в сердечный клапан, баюкать темпом шагов, тетешкать дыханием.
Драгоценная надежда на небытиё, окукленная в хладных глубинах сознания, законсервированная в винном уксусе до ладных времён.

Наступает утро, и думается: "Да ладно, вот главное сейчас – не забыть надеть штаны и почистить зубы под даб-версию всего, что под руку попалось". А боль – что боль, она лежит во внутреннем кармане вместе с эмпэтриплеером, часам к двенадцати распроснётся в полтона посреди рабочего дня, а пока – анестезия утра и простительное вроде бы слабоумие и щекотливое лицемерие самому дорогому и любимому себе.
Наступает день, и закрадывается мышью мысль, что к вечеру надо укупить сливок или ряженок или творогов, придти и сожрать это спроста, или, может, заморочиться и сколдовать еды посложнее.
Лейтмотивчик, прошивающий голову сквозь виски, крутящийся орнаментом под тонкой шкурой – до гробовой доски, покрытой блёвной хохломой да поверх "морилкой" залакированной – тянуть копытца к корытцу с горой пирожков, цветными бисером в начинке, отрубей со вкусом красной икры, помоев по рецепту.
Параллельно вспоминается абсурд каждод(г)невности, как один чел назвал мою физиономию "одухотворённой", как другой чел трёх лет принял меня за врача и в страхе спрятался под стол. Ещё одни спросили, как же я буду в старости, а другие предложили хороший телефон за восемьсот рублей. Весь болиголов при взаимодействиях с другими в корзины охапками рвать, сушить, в амбары запирать и поджигать к чертям к дьяволам к ебеням, хохоча запрокидывая голову видя небо.
Фотографии мельтешат в голове – молодое лицо с ухмылкой поперёк горла, бледность от недоедания с полными кармашками монет, горе-горюшко от ума и пустота от Матфея. Это же лицо постарше, малые капли юношеского жирка истаяли на жаровне лет, и глаза – теплящиеся в летней ночи-печи угли, были в аду, кипели в котелке с собственными секрециями страхов и отвращений. И дубль три, закрытое руками – но ужели и по рукам не опознать хуюа, who you are, бесценная единичка бытия, с улыбкой и бьющимся рыбкой лицевым нервом, сквозь ладони.
А эти ещё, чуднЫе слова – вена яремная, люцидность, гиалиновый хрящ, круп человечий.

Жизнь - очень не очень, и боль в ней лежит не в мягком персональном футлярчике, а рядом с узлом колготок, на стопке глупых книжек, пересыпанная сахарком из дырявого пакетика, обхоженная птичьими лапками мертвенных голубей с опущенными веками, обляпанная шоколадом в виде подтаявшего медведюшки.

you are all that you have
будьте внимательны, для разных версий игры разные обновления
I was trying to figure out how many letters was in the alphabet
this is your life, good to the last drop
"я хочу, чтобы после этого ничего не было"
и я

брейк, кофе-брейк по углам