Конечно же, деваться некуда и весна уже настала. Под плотными снеговыми слоями она трёт чумазыми пальцами глаза. Над головой – небо, поднимающееся выше с каждым днём. Бледно-голубое, как вены набившиеся в руки, как тени под глазами. Небо запечатано в человечье тело, и человечье тело протянуло свои вены над землёй.
Ночью – ещё один признак подступившей к горлу весны. Цветные обрывки тряпочных снов разлетаются по дому, тёмная тяжесть наваливается на грудь зверюгой и сидит там до утра, закатываясь на день под кровать.
Что записать, а что оставить при себе, не доверив и бумаге. Что перечитать в энный раз, утешаясь разглядыванием знакомых складок и шовчиков строк. Что послушать проверенного, чему довериться новому. Какой непорядок в мыслях, как после кораблекрушения.
Скоро всё растечётся, испачкается, вываляется в меду да перьях – но не по-милому-осеннему, а лихорадочно, балаганно, с оскалом на ввалившемся после студёных болезней лице.
Где там мои резиновые сапоги.
these are my snow covered dreams (c)30-12-2012 20:18
по зимней дороге едет старый "лиаз"
стоять около выхода, рассматривать на каждой остановке занесённые снегами просторы и тесноты; во время движения процарапывать в морозной "шубе" на окне маленький просвет и выпивать через него частицу внешнего мира, или вглядываться внутрь себя
"осторожно, двери закрываются, следующая остановка – 2013 год"
может, пора выйти – укачало уже основательно?..
что-то останавливает – сложносочинённая собою смесь страха-надежды-прочего
чем дальше путь, тем быстрее (или это только кажется) едет автобус
а вдруг у него откажут тормоза и придётся спрыгивать на ходу?
а вдруг выйти, где и когда хочется, не получится вовсе?
развлекать себя информацией до боли в глазах, звона в ушах, сверления в черепной коробке
песни, фильмы, книги, сайты – так наедаться этого, что засыпать лицом в страницах, под музыку, с заставкой "сквозь вселенную" на компе
упахиваться на работе и брать её охапками на выходные
пить, пока не отрубит
делая что-то руками, собирая паззлы да куколкины одёжки, мозгами перебирать последовательность серий и сезонов мультсериалов; названия и даты выхода альбомов музыкальных групп; работы писателей
если остановиться на минуту телом и мыслями, если сесть в ночной комнате без света, сложив руки на коленях – само, без посторонней помощи, придёт нечто такое, что искривит рот, увлажнит глаза
наедине с этим страхом невозможно пробыть дольше нескольких минут (чувство тонущего - неумеющего плавать)
далее на помощь сами кидаются спасательные круги-мысли – чтоб не дать утонуть в бездне, чтоб уцепиться за плетение косичек-рассказов, за сорные воспоминания, за мягкие ткани теорий
что же будет, если оттолкнуть спасательные круги мыслей, отпихнуть книжечки да игрушечки, и намеренно погрузиться в бездну?.. (чувство тонущего – умеющего плавать)
p.s. где же это было – Джейн Лейн берёт у Дарьи Моргендорфер очки, надевает их, и произносит: "Hi, I'm Daria. Go to hell"... Ах да, 1 сезон, 2 серия
Размышление это подобно предсмертной записке. Так и есть, наверное, если смотреть отвлечённо, как в шутке: "Вопрос в кроссворде – предсмертное состояние. Ответ – жизнь". Вон, к таким годам уж лошади сдыхают, пора бы и выводы с итогами подбить, хотя бы промежуточные.
Хочется лечь на диван, включить концерт (на dvd-плеере, ё-моё), разглядывать вздувающиеся милые вены на шее поющего, и пить пиво, пока не кончится оно и кассета, пока не вырубит, пока не угаснет всё.
Лет с четырёх моё внутреннее состояние не меняется. То, что прошли годы, я напичкалась знаниями, умениями и впечатлениями, не значит ничего.
С момента осознания себя кажется, что тело существует отдельно от сознания, и я практически со стороны играю им, как куклой – одеваю, кормлю, укладываю спать, всячески забочусь, понимая, что без этого мясного манекена настоящей мне – стороннему наблюдателю, сидящему на краю света – не прожить. Временами – и довольно часто – раздражает необходимость возиться с каждодневными ритуалами умывания-собирания на работу-жратвы (так пчёлы заботятся о своих личинках, и личинки – каждая в своей ячейке – просто бледные выжидающие порции заботы тельца, которые можно облагодетельствовать, а можно заморить, оставив без ухода). Временами – пока что довольно редко - тело попросту не слушается – и как же это неприятно, сидеть с отнявшейся левой рукой, или в мозгу оформить мысль, а вслух из-за мигрени сказать совсем не то.
Любое действие или мысль, если рассмотреть её со всех сторон, является смешной и страшной одновременно, и вот всю жизнь внутри себя я ржу с испуганным лицом, натыкаясь на новые и новые камни сюрного бытия. Любое слово – это погремушка, которой стоит трясти, т.е. повторять про себя, до бесконечности, пока оно не потеряет смысл и не превратится в монотонный шум. Любой жест, повторенный хотя бы десять раз, становится абсурдом.
Все игрушки должны быть распотрошены, все часы разобраны на шестерёнки – чтоб обнюхать, рассмотреть до микрона и, наверное, понять, что везде скрыта пустота.
Одновременно с этим бытовое, проходное, необходимое для жизни тела стоит делать чисто механически, не вникая как там чё в хозяйстве происходит, норовя закончить поскорее (а то и вообще избежать неинтересной деятельности) и уйти лежать на диван.
Какую же улыбку подать на блюде-своей личине? Ото всего хочется отвернуться, закрыться, завернуться в кокон и засохнуть в нём. Информация об увлекательном мире переполняет оболочку и проливается через край: рвотой изо рта, слезами из глаз, кровью из носа.
Конечно, не "всё" в этом виновато, что оно такое тошное, а тот, кто видит во "всём" тошное. Я.
Распинаться будто на кресте, выворачивать душонку – открывать тушёнку и получать в ответ "хватит ныть". Никаких диалогов, только извечный, с рождения, монолог – беззвучная музыка, укрытая в шкатулку тела.
В тёмной комнате мерцает телевизор, и слова изо рта поющего на экране липко-улиточно наползают на веки спящего на диване.
разварная древесина в молоке итожного ноября
растолченные таблетки в руке – ветер выхватывает, сеет крошево на землю
объеденные виноградные веточки – пустые деревья по утрам
болтаемый в сумке пакет со стопкой бутербродов
зернение творога
тиснение в груди
запущенные под кожурку мандарину ногти
ожоговые центры – морозные розные заязвочки
суставчатые списки со съестным-книжным-музыкальным
силикагель вскачь по карману
водорослевые вены внутри
нити-грибницы снов в почве ночи
ну прощай что ли, последний ноябредень
вытряхивать из сумки пустые оболочки из-под таблеток и фантики от жвачки
покупать кокосовую стружку и посыпать ей язык
придумывать в полудрёме рассказ, стежок-к-стежку, шить, распускать, опять шить его ткань
ронять свои покупки в снег, грязь, траву, листья
смотреть сквозь просветы рентгеновских снимков на деревья
нарезывать съестное ломтиками и кубиками
прислушиваться к шуршанию стрелок часов, к откупоренной пивной бутылке
выбирать из постели посуду, одежду, книги, игрушки – натащенное за предыдущие сутки
всерьёз забывать, как себя зовут и сколько себе лет
нечто нивидимое (сама жизнь?) переполняет изнутри, оно вытекает через глаза
нет, ещё не уже [700x525]
на зуб картинки пробуя
молчанье на глаз меряя
силами малыми падая
осушая ветрами лёгкие
обрывая колокольцы с шапки
зашивая колокольцы в сердце
остывая кушаньем в мареве
набирая в корзину ненужного
дружа с головою домами
смотря как (нрзбрч)
Вечерние десять.
Deftones – Minerva
Marilyn Manson – They Said Hell's Not Hot
The Austrasian Goat – Voice of Aenima
Faithless – Miss U Less, See U More
Z-Trip feat. Chester Bennington – Walking Dead
Korn – No One's There
Grey Daze – Just Like Heroin
Adema – Speculum
Heroin And Your Veins – Bad Luck
Depeche Mode – Lilian
Услышанное увидено, увиденное услышано, на ветру завялено, в голову упрятано.
На обложке свежего номера журнала "Мурзилка" такие вот слова: "Если хочешь, чтобы твоё желание сбылось, нужно наступить одной ногой на пятачок и переломить пополам карандаш".
Туманова. Хорошая фамилия.
Пластыри с картинками-зверьми в ожидании ранений и фотографий.
Не надо уж собирать с кустов сыпучее и выковыривать из земли опутанное дождевыми шнурами съедобное, не надо по тетрадям скакать жадными глазами. Хотя что там, тетрадей как раз-таки купить, надобно под бредни да под сны бумажное хранилище.
Прохладное осеннее утро наползает простынёй на лицо. Охваченная огнём болезненная рука опущена в канаву с тёмной водой и плавучими опавшими яблоками. Цветущее увяло, смотрится вымокшими в чае салфетками, не грозит больше аллергией.
Человек, ведущий оленя с человечьими глазами, падающие звёздные крупинки, древесные иконы и орешники, источающие медовые ручейки – всё прости-прощай.
Звуки смазаны дождём, проступки, даже ещё не совершённые, прощены, небо условно освобождено от облаков и синевы, и, бело-обезличенное, иногда простёгано суровыми птицами-стежками.
Новые тайники звенят молчанием в дому, в земле, в интернете – тут да там закопано значимое, что-то тихо сгниёт, что-то так же тихо даст корни.
Здравствуй, осень.
пористая сахаристая плоть растворялась в чифире темноты
вопросы, которые мятущаяся душа задавала, пустота поглощала без звука
это поглощение было ответом на все вопросы
возблагодари, что ответом была тишина
если бы на вопросы ответили иначе – человече встал бы сердцем
тишина, темнота, пустота – это имена милосердия, в которые заворачивается вселенная
ничто-нечто хранит человека, не отвечая на его вопросы
нет, не так
ничто-нечто хранит человека, отвечая на его вопросы молчанием
При отпевании все стоят с зажжёнными свечами и молятся не только об усопшем, но и о самих себе. (c) [640x480]
растаявшая в моменте truth
ни секундой до, ни секундой после
не возникало
этого щемящего "вот оно"
да и потом, после прочитанных
статей в интернете,
оказалось,
что организм вырабатывал
в этот момент какие-то сложносочинённые гормоны
вот и всё
that's all folks
вот и нахуй всё
напичканное гормонами скалящееся пляшущее мясо
талое тело truth при смерти
сладкой лужей мороженого на кафеле в коридоре детской поликлиники
а на бледном усталом небе
расширенными порами виднелись птицы
ну да что с того
спаси и сохрани, вырежи и вставь
зажившее намертво наживо пришито
ушедшее в бред, слетевшее вплавь
начерно ешь, набело правь
ласточкой – в водку
в книгу – червём
без монеты – в лодку
без двери - в проём
не спаси, не сохрани, слишком зыбка явь,
тайное-претайное на виду укрыто
на границе ока яркости убавь
так, как было до тебя, после и оставь
А апрель месяц – квiтень. Надо же, отпуск в апреле. Совпало, конечно, но как совпало, попало навострённым коготком по глазной роговице. Дарёные дни-студни мягким сероватым желе втекли в ладони – делай что хошь, хоть режь да ешь.
Страшно было бы, если память – драгоценный ожог, всегдашний и мой – вдруг исчезла к весне этого года.
В апрельском кульке из обёрточной бумаги что-то перекатывалось и заманчиво шуршало. Разорвался таинственный кулёк, и на землю бесшумно бросились насквозь высушенные шарики чёрного перца-горошка. Что ещё? Пара английских булавок, да копеечки – ерунда, не жаль отдать земле на съедение. Жри, питайся вещественными доказательствами, и память мою когда-нибудь подарю тебе, земля, и тело мясо-костное немногое в придачу.
На лицо опухшее тестом в кастрюльке – смотри, если хочешь, случайный прохожий, солёная влага ослепила, но нет причин извиняться за эту слепоту. Прошло то время, когда было стыдно плакать на людях. Теперь не до заботы, как бы не оскорбить кого своим печальным помятым еблищем. Право распадаться на болевые атомы украдено, с бледными корешками вырвано из весеннего ночного зеркала. На разъеденном слезами лице распротивилась резная-самозваная улыбка – правый краешек рта вверх, левый краешек рта вниз. Улыбка может кокнуть скорлупу лица неожиданно, как-то даже во время похорон. Блевание вчерашним со смехом на потресканных спечённых без дрожжей губах – какой анекдот про жопу вычитан накануне в интернете, ах. Всё не к месту, не к погосту, к гостям в халате, не прибрано в хате, волосы в салате, счёт за пожитое нате.
Понимание, что квитень – это цветень, цветок – отпихнуто в угол. Расквитавшись с собой, апрель месяц уходит в поле, проваливаясь в канавы, полные льдистой водой. С поля поднимаются промороженные чёрные птицы, деревянные перья щепками состругиваются с их тел и падают в белую по утру траву. На горизонте веретёнца ЛЭП, никогда не дотянуться, не проснуться, рукой сквозь проволочку не просунуться.
Страшно растерять среди явных снов память, и ногти постоянно сдирают с прошлого корочку, постоянно неупокоенное мясо проглядывает сквозь временные дыры маленькими кроличьими глазками, и ветер налетает на свежее, разносит по округе запах крови. Кто-то делает глубокий вдох, констатирует: "Весной повеяло".