"Доктор Живаго" — вершина творчества Бориса Пастернака, итог всей его жизни, по праву считается одним из величайших романов как русской, так и мировой литературы. Это книга о судьбах русской интеллигенции его поколения, неразрывно связанных с трагической историей России, поиск ответов на вечные вопросы бытия, история бессмертной любви, выжившей в хаосе революции и Гражданской войны…
 

Поэт и писатель, который хотел, по его собственным словам, вернуть истории поколение, отпавшее от нее. Человек с удивительным чувством причастности к эпохе и целому поколению трагической судьбы, стоявшего на изломе времен. Человек, сознававший свою ответственность за это поколение – он считал, что пока хоть один из них жив и может говорить – он должен говорить.

И от лица этого поколения он пишет «Доктора Живаго»с подзаголовком «Картины полувекового обихода» и говорит его голосом. И этот голос прозвучал так отчетливо, так глубоко проникал в сознание, в те его глубины, о которых не догадывались даже кто этим сознанием обладал, что роман взяли в руки и те, кто к тому поколению не принадлежал, но чувствовал с ним единство. Он чувствовал время революции и то, которое было после нее, все эти взвихренные, страстные, горькие, голодные и полные неясных предчувствий и ожиданий годы как пространство, оставленное для развития истории.

Однако пространства оказалось гораздо больше, чем истории – она быстро стала уходить в песок, бюрократизироваться, ссыхаться. Уже в середине 1920-х годов у многих было ощущение, что история их обманула, что революция «по родной стране прошла стороной, как проходит косой дождь», непонятая и преданная (Дзержинский перед смертью метался и повторял: «Все погибло, революция погибла, мы погибли»), начался расцвет психиатрии – тысячам людей понадобилась помощь (вспомните тему психиатрии и безумия, красной нитью тянущуюся через булгаковского «Мастера»), а многим уже была и не нужна – спивались, кончали с собой.

Пастернак решил заполнить это пространство, осмыслить его, взяв на себя труд, на который после него не решался никто. Он «закрыл» поколение, выкупил его из вавилонского плена времени, высказался за него – и открыл это поколение другим. То есть он сделал то, что в Европе сделал Пруст. Кстати, он испытывал сильнейшее чувство духовной и идейной близости к Прусту – и поэтому прочел его целиком только тогда, когда написал «Доктора» - боялся, что Пруст окажется настолько сильным, что незаметно повлияет на замысел и его форму.

Эта задача – возвращать – решалась им не только через роман. Когда он получил Нобелевку, то в разговорах с близкими говорил, что наконец-то он сделал все, что смог, чтобы через свою известность возродить память о родителях (его отец был известным художником, которому, кстати, принадлежит единственный карандашный портрет философа Федорова, а мать - музыкант),что главное дело – вернуть им имя. Его задачей стало высказать не то, что должна была высказать литература, а то, что она высказать не могла, что у нее не получалось выразить.

Флобер некогда заметил: «Как зримы эти дороги Испании, нигде не описанные Сервантесом». Пастернак видел такие дороги, нигде не описанные Толстым, Чеховым, Блоком, Куприным – и пытался их описать. Поэтому так остро и болезненно им ощущалась несправедливость, обыденность, нарастающий обывательский быт, что «страшнее Врангеля» - перед смертью он говорил, что вся жизнь его была единоборством с торжествующей пошлостью, понимаемой им как власть бездарности.
Сегодня стоит взять книгу Пастернака в руки. И не выпускать как можно дольше.
https://t.me/yakemenko/17507

 23 октября 1958 года Борису Пастернаку присудили Нобелевскую премию «за значительные достижения в современной лирической поэзии, а также за продолжение традиций великого русского эпического романа». Однако писатель был вынужден отказаться от почетной награды, а у себя на родине подвергся настоящей травле. Ставшая уже крылатой фраза «Не читал, но осуждаю!» была направлена именно в адрес «Доктора Живаго» и его автора. В институтах, на заводах и в других организациях проходили обличительные митинги, подписывались требования наказать поэта. В защиту советского коллеги выступили Джавахарлал Неру и Альбер Камю.

Внешне Пастернаку все сошло с рук: он не был упрятан в психиатрическую клинику, посажен в тюрьму или выслан из страны. Однако его исключили из Союза писателей, не давали печататься и больше не приглашали на публичные выступления. Скорее всего, именно потрясение после истории с «Доктором Живаго» ускорило кончину поэта: в 1959 году у него обнаружили рак легких, а в мае 1960-го он скончался в своем доме в поселке Переделкино.

Мы выбрали наиболее яркие цитаты из легендарного романа:

Если бы дремлющего в человеке зверя можно было остановить угрозою, все равно, каталажки или загробного воздаяния, высшею эмблемой человечества был бы цирковой укротитель с хлыстом, а не жертвующий собою проповедник

Как хорошо на свете! — подумал он. — Но почему от этого всегда так больно?

Попадаются люди с талантом. Но сейчас очень в ходу разные кружки и объединения. Всякая стадность — прибежище неодарённости, всё равно верность ли это Соловьёву, или Канту, или Марксу. Истину ищут только одиночки и порывают со всеми, кто любит её недостаточно.

Я не люблю правых, не падавших, не оступавшихся. Их добродетель мертва и малоценна. Красота жизни не открывалась им.

По-моему, философия должна быть скупою приправой к искусству и жизни. Заниматься ею одною так же странно, как есть один хрен.

Хорошо, когда человек обманывает ваши ожидания, когда он расходится с заранее составленным представлением о нем. Принадлежность к типу есть конец человека, его осуждение. Если его не подо что подвести, если он не показателен, половина требующегося от него налицо. Он свободен от себя, крупица бессмертия достигнута им.

Искусство всегда, не переставая, занято двумя вещами: оно неотступно размышляет о смерти и неотступно творит этим жизнь.

Я люблю всё особенное в тебе, всё выгодное и невыгодное, все обыкновенные твои стороны, дорогие в их необыкновенном соединении, облагороженное внутренним содержанием лицо, которое без этого, может быть, казалось бы некрасивым, талант и ум, как бы занявшие место начисто отсутствующей воли.

Несвободный человек всегда идеализирует свою неволю. Так было в средние века, на этом всегда играли иезуиты.

С каждым случилось по две революции, одна своя, личная, а другая общая.

Они проводили жизнь среди хороших книг, хороших мыслителей, хороших композиторов, хорошей, всегда, вчера и сегодня хорошей, и только хорошей музыки, и они не знали, что бедствие среднего вкуса хуже бедствия безвкусицы.

Это ведь только в плохих книжках живущие разделены на два лагеря и не соприкасается. А в действительности все так переплетается!

Надеяться и действовать — наша обязанность в несчастии. Бездеятельное отчаяние — забвение и нарушение долга.

Отрочество должно пройти через все неистовства чистоты.

Первенство получает не человек и состояние его души, которому он ищет выражения, а язык, которым он хочет его выразить.

    * Нельзя без последствий для здоровья изо дня в день проявлять себя противно тому, что чувствуешь; распинаться перед тем, чего не любишь, радоваться тому, что приносит несчастье. Наша нервная система не пустой звук, не выдумка. Она — состоящее из волокон физическое тело. Наша душа занимает место в пространстве и помещается в нас как зубы во рту. Ее нельзя без конца насиловать безнаказанно. ?


* Борис Леонидович Пастернак. Доктор Живаго ?? https://citaty.info/quote/169438