Прежде изучив карту города, я примерно представляла, где оно находится, однако спонтанно решив отправиться в тот район, добралась совершенно интуитивно пешим ходом до этого кладбища.

Дорога спускалась вниз, где-то вдалеке кричали вороны. Только они нарушали спокойствие того места, куда шла я. Чувствовалось приближение какой-то особенной территории, пронизанной умиротворением.

Интуиция не подвела. Железный забор со звездами сразу дал понять, что передо мной военное кладбище; на входе располагалась то подтверждающая табличка.

Березы и много-много елей...

Небольшой парк, который открывает высокий мемориал -- поднимающийся над землей, слегка сужающийся к небу параллелепипед из серого кирпича, со звездой, облаченной в венок, на самой макушке. С двух сторон к нему ведут две лестницы, на перилах одной из которых я сейчас и пишу это.

Вот иду по одной из аллей, что справа; по той, что ближе к самому кладбищу. Заснеженные ели; вороны и тут, и там; кругом их непрерывная болтовня; вероятно, обсуждают мой приход.

В центре овальной площадки, в которую втекают и из которой вытекают две аллеи, располагается памятник - бюст, посвященный Александру Федоровичу Клубову, весь покрытый снежными шапочками. Скульптору удалось передать какую-то особенную волнующую печаль в этих холодных глазах.

А небо серое; белесой струйкой солнечный свет потихоньку разрезал его на две, потом на большее количество фрагментов.

Иду дальше, поворачиваю налево. Вороны вновь затевают свой разговор. Хочется ответить хрипло: "Кра-а!", но взгляд бросается на птицу с широко расставленными крыльями, видимо, упавшую замертво в снег. Над ней-то, казалось, и ревели остальные, сидя небольшой толпой на ближайших березах.

В центре прямоугольной площадки, в которую втекают и из которой вытекают все те же аллеи, располагается другой памятник -- бюст, посвященный командарму Авксентьевскому Константину Алексеевичу.

Немного дальше, если пройти по левой аллее, обнаруживается узкая тропинка, протоптанная среди сугробов, ведущая к не менее узкому входу на само кладбище, все засыпанное снегом, спрятавшееся под множеством тополей...

Под одним из них мелькнуло что-то красное: книги; четыре книги в красном переплете. "Антология русских и советских поэтов о матери," -- гласит титульная страница одной из них.

Как же много здесь поваленных деревьев... Странно, что здесь они есть; странно, что ветер бушевал здесь. Да и ветер ли? И облака по правую сторону так странно складываются лестницей -- третьей лестницей в этом месте.

В глубине кладбища виднеется небольшое одинокое сооружение из красного кирпича, чем-то похожее на полуразрушенную часовню. Скоро и вовсе оно исчезнет: юные березы уже расположились на его "крыше", если еще можно так выразиться...
Чуть дальше располагается еще одно, совсем неприметное. В его небольшой порванной утробе лежат цветы, придавленные слоем белого савана.

Иду дальше. Еще один выход с кладбища - другой, неофициальный.
Минуя его, поворачиваю налево. Теперь уже не березы и не тополя -- ивняк забором выстраивается вдоль аллеи; в нем копошатся мелкие птицы...

И вновь я у мемориала.