Сияет алая луна.
Никто не смеет потревожить
Нас с тобою. Тишина
Вокруг и всюду.
Нас не гложут
Ни обиды, ни страдания.
Здесь никто не тронет нас -
Ни уныние, ни отчаяние -
В этот дивный, райский час!
Ветер южный, ветер легкий
Море теплое принес.
Волны лижут нам ладони...
Сладок ветер грёз!
Безмятежно и спокойно -
Нам с тобою хорошо.
Так просты и так бездонны
Разговоры обо всём.
Как объятия нескромны!
С плеском волн смешался смех.
Пусть луна сияет долго
В синем бархате небес!
Всё имеет свой конец, однако любой конец в доступном для человека мире является лишь началом. За смертью нет ничего... ничего того, что бы можно было назвать абсолютным ничто, слишком велика была бы честь тогда для такого динамического, созданного временем и для времени существа, как человек. С радостью бы проверил наличие чего-либо за пределом жизни с помощью своих жалких органов, но так страшно потерять свои надежды в этой жизни, страшен тот факт, что не сумеешь рассказать людям о своих находках. Кто знает, быть может, умершие сообщают нам о том, что есть за границей жизни, а мы не можем их услышать. Не смерти боимся мы, ибо земная природа не учит бояться смерти, но она учит стремиться к жизни. Мы боимся лишь того, что никогда не сбудутся наши мечты, не будут достигнуты наши цели, и когда наступают моменты душевного упадка, мы или насмехаемся над смертью, или воспеваем ее.
Муза кучу серых рытвин
Зачастила навещать.
Бьют из сердца ритмы в рифмы -
Остановок нет сейчас!
И не просто говорю я -
Петь хочу! На радость дню!
...и о тоскливых снежных бурях,
И о том, чего хочу...
И о веселье, и о сласти,
О печали и о страсти!
Льется песня пусть моя
К небу! К стаям в облака!
Пусть несут они на Север
Песни грустные мои,
Знает пусть, что я тоскую,
Мой любимый в той дали...
Всё вокруг молчит.
Посмотри, как прекрасен октябрьский вечер за пластиковым окном. Ничего не слышно: ни стука капель, ни гула насыщенных движением улиц. Как красивы эти бегущие по делам огоньки... Холодно, ещё и свет сегодня отключили в нашем доме. А ты сидишь на застеленной постели, одетая, угрюмая – ты не подойдёшь ко мне, не захочешь объятий, не пожелаешь улыбнуться. Ты скоро уйдешь и больше никогда не вернешься. Тихо щелкнет замок, и мир целиком рухнет в могильную тьму.
Как же холодно.
Фонари, фонари далеко внизу; зонты распускаются под искусственными светилами. Коробки-деревья сверкают глазами, за которыми теплится жизнь. Здесь же – темно и пусто. В моих четырех стенах никого теперь нет. Так хочется впустить сюда живое мерцание, что играет за окном.
Прочь, пластик!
Ядовитый ветер обманчивых надежд. Знобит и лихорадит мое сердце. Жизнь, ты бежишь там, внизу... Так хочу погнаться хотя бы за одной твоей искрой! Но смерть скорей я догоню, если решусь пасть в твои объятия. Ведь ты ушла и больше никогда вернешься.
Как же холодно...
Сны наши – бог наш, хоть в это не веришь,
И те, кто пришел из чарующей мглы, –
Не куклы, не музыка воображения
И вовсе не призраки нашей души.
Верить ты можешь, но будет ли правдой,
То, что расскажет при свете луны,
Лик прикрывая мистической тканью,
Слова наполняя дурманом любви,
Из снов твоих сладких прекрасная нимфа;
Возьмет тебя за руку, глядя в глаза,
В изгибе улыбки – лукавая нитка,
Но ты не увидишь ее никогда.
Течет здесь меж крон, изливаясь на землю,
Красавицы брат – свет багровой луны.
К губам поднесенные белые змеи –
Пальцы ее, что как лед холодны.
Укусы их словно объятия ребенка,
Тоскливые мысли их яд призовет.
Сегодня с тобой муза будет недолго,
Но следующей ночью придет она вновь.
В жажде убить она любит, ласкает.
Однажды она завершит ритуал:
Под светом луны, столь зловеще-багряным,
В уставшее сердце вонзится кинжал!
Сны наши – бог наш, хоть в это не веришь,
И те, кто пришел из чарующей мглы,
Не куклы, не музыка воображения
И вовсе не призраки нашей души.
Сегодня я уйду навсегда.
Сейчас ты ждешь мой вопрос очевидный, но не будет вереницы этих слов, что жаждешь так услышать ты. Из глаз моих не струятся тоскливые ручьи; ни просьба, ни молитва не проскользнет в тишине.
Мне ничего не нужно.
Твое равнодушие к тому, что с судьбой моею будет, ослепительно; но то ли из жалости, то ли по привычке ты не желаешь терять со мною связь.
Но ты ошибаешься в том, что говоришь, несмотря на то, что молчишь ты, я слышу...
Я слышу, как хочешь ты вырвать из памяти нашей нутро!
Не бойся, не буду тебя я преследовать, но взамен и ты не сумеешь меня отыскать.
Я с ветром исчезну в проеме дверном твоей жизни и больше не появлюсь... никогда.
Тебе нечего бояться, в доме твоем я не стану порогом, о который ты извечно будешь запинаться.
Временем стертый, движением Вселенной –
Забыт и покинут людьми этот мир,
Казавшийся в юности вечным, нетленным –
Он рухнул единожды в миг.
Мучительно жизнь возвратилась к истоку,
Где солнца гигантский гранатовый свод
Крылья свои распростер над землею!
Пустыня кипит где – там красный песок
Лавой кровавой течет к горизонту,
Вливаясь в искрящий поток...
Временем стерта система в пространстве,
Но винтики целы. Из них новый мир,
Казавшийся в юности слабым, туманным –
Однажды появится в миг.
Ночью правит звёздный ход!
Средь дорог и вешних вод -
Всюду мрак над головою,
Продырявленный жарою,
Всемогущими цунами,
К нам летящими веками!
Видит всех издалека
Красноватый глаз Тельца;
Ослепительный Юпитер,
Близ него найдя обитель,
В гости ждет к себе Луну,
Разодетую во мглу.
"Молчание - золото," - правило действительно золотое. Как вы его воспринимаете, я могу только догадываться, ну или судить с ваших слов о вашем отношении... Зато я уверенно могу сказать за себя: молчать - хорошо. Высовывать свою голову там, где носится топор случайной нелепости - плохо.
Молчать и наблюдать - лучший способ услышать то, что другие предпочли бы скрыть от вас... Люди порой считают полезным для себя не заморачиваться насчет окружающих, мол, я - сам себе Вселенная, и пусть весь мир рухнет под моими ногами. Так пускай они себе кричат в импульсивных порывах, зато именно вам достанется лакомый кусочек потусторонней тишины, которая дарит гораздо больше истины, чем собственные вопли в толпе безразличных к вашему мнимому величию людей.
Ничего о тебе я не знаю… и о себе мои сведения убоги и жалки. В этой жизни я научилась лишь верить – верить в тебя и во всемогущую любовь. Неведомый механизм, прячущийся в пустоте, превращает мою веру в свет, и чем сильнее она, тем живописнее и четче пейзажи вокруг, тем ближе мы друг к другу. И мне совсем неинтересно, что нет истинного знания у нас о друг друге! Главное, что наши сердца бьются в едином ритме! Мир, сотканный нами для нас же – вот что имеет смысл в этой жизни, и наша вера в этот мир – единственная сила, способная сопротивляться гибели и смерти.
В душе сытого общества господствует апатеизм, и не суть важно, под какой религиозной маской скрывается средняя единица социума, но если она потребляет блага, даруемые ей, живя в относительно стабильном мире, то ей все равно, существует ли Бог или Боги, или некое подобие им, или аналог. Любая религия имеет смысл лишь тогда, когда некто искренне верит во что-либо и/или пытается с широко распахнутой душой достичь совершенства, и не суть важно, какая религия будет выбрана им. Но кто же, позвольте узнать, полезет совершенствовать себя на сытый желудок? И какой смысл верить во что-то, когда, в принципе, счастье - вот оно, и айпод тебе, и интернетики с котятками и ванильными цитатами, и вкусная еда и прочее счастье потребляйтусов.
Люблю тебя, консервный нож!
Расковыряем с тобой все:
И мои нос, губу, запястья!
Вместе – очень хорошо.
Ерзаю по шее,
Еложу по ушам…
Ножику любимому
Всю себя отдам.
В фонтане алой похоти
Утонем вместе с ним.
И погибнем оба
В ржавчине любви.
Жили-были король с королевой, и была у них дочь – юная принцесса. Уж очень она любила балы и праздники, так любила, что однажды на одном торжестве сорвала голос от смеха. И вот бедняжка лежит на кровати средь шелков, одним глазом болеет, а другим радуется оказываемому ей вниманию. И все-то вокруг нее крутятся да вертятся:
- Наша бедная дочь заболела! – стонет королева.
- Как же так! – расстроился король.
- Ох, беда, беда во дворце! – ахают слуги.
Среди этой кутерьмы принцесса не заметила лишь своего верного, как пес, старого слугу.
- А где же личный мой слуга? – прохрипела она, - почему он не здесь и не заботится о моем здоровье?
Толпа завопила: «Сервантес! Сервантес! Принцесса требует тебя!». Но слуга не вышел, и все разбежались на его поиски.
А Сервантес лежал в погребе. Слугу еще вчера позвали туда зачем-то, а потом позабыли о нем вовсе. А бедняга оступился на лестнице и упал ничком на каменный пол.
Нашли мертвого Сервантеса только к полуночи.
- Слуга ваш верный мертв, - с грустью сообщили принцессе.
- Кхе-кхе. Как жаль, кхе-кхе, - вот и все, что прокашляла на это она. А после велела приготовить ее ко сну.
Насмешили! Вот беда:
Пухнет от роскоши дочь короля!
Погибла простая людская Любовь –
Не это ли Зло для дворца?
Маленькая Вирджиния сидела возле узенького окошка в высокой башне родительского замка. Малиновое солнце медленно скатывалось в колючую колыбель черного леса.
- Боже, как я не хочу оставаться одна! Но нет никого, кто бы разделил мою печаль, - прошептала Вирджиния.
В ответ ей лишь проревела с болот выпь.
В дверь комнаты постучали. Дрожащий мужской голос воскликнул:
- Вирджиния! Вирджиния! Госпожа зовет вас вниз, к чаю.
Маленькая Вирджиния боялась оставаться одна в часы сумерек, но что страшнее: одиночество или сердце мачехи, холодное, как мрачные своды замка? Но ничего не поделаешь, нужно идти. По винтовой лестнице Вирджиния спустилась в галерею, прошла по ней в большую гостиную, где подавали чай.
За столом сидели сыновья мачехи и почтенный пожилой гость.
- Терпеть не могу твою медлительность! Вся в своего покойного отца! – воскликнула мачеха, когда Вирджиния села за стол. Братья презрительно посмотрели на бедняжку. Пожилой граф усмехнулся, а после сказал:
- Ну, не стоит так, не стоит. Не так и плоха ваша падчерица, я смотрю. Да и приданым не обидите, госпожа. Не так ли?
- Так-то оно так, любезный граф, - промолвила мачеха и обратила взор на девушку, - слышишь меня, моя дорогая? Скоро придет время приказать служанкам складывать твои платья. Я подыскала тебе подходящую партию!
Маленькая Вирджиния попыталась возразить:
- Но отец говорил, что…
- Что?! – гневно перебила ее мачеха, вскочив со стула – богохульный бред вышедшего из ума старика?! Я не желаю это слушать, моя милая! Тебе давно пора замуж, чтоб мерзости в твоей голове стало поменьше!
Маленькая Вирджиния посмотрела на пожилого графа. В своей гримасе он был похож на жабу и вызывал отвращение.
- Я не… - попыталась оправдаться девушка.
- Молчать! – приказала мачеха, - знаю я, что ты скажешь! Ступай-ка лучше к себе, не зли меня! Я тебя поставила в известность, и хватит. За тебя уже все решено.
- Но вы не смеете нарушать слово отца! – отчаявшись, заплакала Вирджиния.
- Вон! – проревела мачеха, ткнув пальцем в сторону галереи.
Слезы брызнули из глаз маленькой Вирджинии. Она стремительно исполнила приказ мачехи, только синий подол платья успел мелькнуть за порогом.
Мачеха села за стол с довольным видом, взяв в руки чашку с чаем.
- Госпожа, что за безумие овладело ей? Что говорил ей ваш покойный муж?
- О, граф, не берите в голову! Он был сумасшедшим!
- Еретиком, - холодно добавил один из сыновей мачехи.
- Удовлетворите мое любопытство, прошу вас, – улыбаясь, настаивал граф.
- Он утверждал, что ее душа и тело принадлежат древнему божеству. Как только такое в голову ему взбрело! Под старость лет совсем из ума выжил!
- Какой вздор! – засмеялся граф.
***
Долго плакала маленькая Вирджиния, сидя в холодной башне подле окошка. Где-то в замке часы глухо пробили полночь. Огонек в свечке замигал, переливаясь всеми цветами радуги, а потом потух. Комнату наполнила кромешная тьма. Вирджиния вздрогнула. Все это происходило не впервые!
Шелест гобеленов смешался с топотом копыт. Стена, где было окно, рассыпалась, превратившись в огромные врата. Они распахнулись, выпустив крылатых всадников ночи. За ними появилась женщина, на которой красовалась черная корона. По лестнице, переливающейся, как атлас, она спустилась к девушке и прижала ее к своей груди.
- Ничего не бойся, дитя мое, - пронеслось эхом вокруг.
И тут маленькая Вирджиния открыла глаза и поняла, что уже утро!
- Это вновь был только сон, - горько промолвила она.
Затем дни тянулись один за другим. Мачеха не разговаривала с падчерицей, чудесных снов не было. В последний вечер Вирджинии сообщили, что утром она отправится в церковь для венчания.
***
Настал день венчания. Бедная Вирджиния совсем замкнулась в печали и не противилась, позволила себя нарядить и послушно села в карету. Мачеха была рада, что, наконец, избавится от падчерицы, отдав ее выгодно замуж.
Но счастье ее было недолгим: только падчерица с графом оказались перед церковью, как небо вдруг стало черным, как вороны, подул холодный ветер. Церемония нарушилась, гости ахнули. Облака разверзлись, на небосводе появились врата из сна маленькой Вирджинии. Они распахнулись, выпустив черных всадников ночи. Стены церкви потрескались и рухнули. Всадники пустили огненные стрелы в сердце мачехи, в ее сыновей и графа. А женщина в черной короне спустилась к маленькой Вирджинии и, взяв ее за руку, повела в свое заоблачное королевство.
Так занимательно время от времени не ощущать своего тела... Если честно, я бы от него отказалась, оно удовлетворяет физические потребности да лишний раз дает повод зацикливаться на том, что не имеет никакого смысла. Собственно, я бы очень хотела быть сознательным призраком из нулей и единиц, блуждающим по сети, у которого нет жажды пить, жажды есть, жажды погреться или помыться. Я хотела бы быть ничем, физиологическим ничем, тогда бы я была свободнее и легче, мне не нужно было бы задумываться о том, кто, что, чем кормит меня или будет кормить, где мне жить и где прятаться от морозов, в какие одежды нарядиться и так далее... по сути, труд большинства направлен лишь на удовлетворение физических потребностей, так к чему же мне тело, которое я ненавижу, но в котором я должна поддерживать жизнь?
Не высоких полетов я птица, увы,
По ложечке чайной я двигаюсь в час.
Работа спустя рукава - за троих,
Зато небо седьмое есть здесь и сейчас!
Чудеса в решете беспокоят мой разум,
И не был знаком я с мышиной возней.
"Ни рыба ни мясо, - вы скажете сразу,
Между небом застрял ты, увы, и землей".
Не вешайте нос! Я поверг вас в печали?
"Танцуй же от печки!" - кричите мне вы.
Воду таскать в решете не устали?
Не буду: не слышу я свиста с горы!
И не пляшу я под дудку чужую,
А, значит, и вовсе не грош мне цена!
Америку, да, открываю вслепую,
Слезы кошачьи - активность моя!
Но воздушные замки сумел я построить,
Не зря золотые мне руки даны!
Биться о лед, словно рыба? Извольте!
У моря погоды ждать - цели мои.
Я ничего не хочу, кроме покоя и человеческого присутствия. Зачем нужно что-то еще? Зачем бороться за что-то, если я вижу свою жизнь во всех вариантах, и этого мне достаточно.
"Ты еще молод!" - упрекнете меня вы.
Ну да, у меня нет четкого плана - я вижу лишь ритм своей жизни - меланхоличный, как равнинная река. Разве, имея на руках это, нельзя предугадать события? Впрочем, жизни большинства из вас также предсказуемы, ибо мало чем отличаются друг от друга... Ваш опыт - дорога, пройденная до вас. Скажите, куда вы торопитесь?
Впрочем, зачем мне спрашивать об этом, если, по сути, я такой же, как вы. Я часть этого мира, такая же, как вы, суетливая крыса, посаженная в ящик. Я тоже не хочу ничего менять, более того, не могу этого сделать. Подобные попытки отправляют меня в какой-то иной мир, который кажется мне совершенно чужим. Сознание отказывается принимать его, и я спешу поскорее вернуться назад, домой, пешком, по известной дороге, слушая любимые треки в плеере. При всей моей ностальгии на родине, при яростном желании куда-нибудь уехать, я постоянно жажду возвратиться домой, где меня ждут. Это все, к чему я стремлюсь.
Каждый раз, оборачиваясь назад, я понимаю, что предыдущее мгновение было приятнее, чем нынешнее. Увы, таково свойство памяти, и вы знаете об этом. Но когда воспоминания обострены и болезненны, сентиментальные чувства особенно жестоки. Пробегая по рельсам перед надвигающимся поездом, я ничего не боюсь; когда же стою в паре метров от мчащегося состава, мне страшно. Я не могу изменить отношение к жизни, хотя понимаю, что нужно довольствоваться происходящим сейчас, ибо в любой момент мимолетное безумие может бросить меня под колеса локомотива...
Но я всего-навсего хочу возвращаться в дом, где меня ждут. Я боюсь жить на луне, ибо пустые стены, смотрящие парой дыр в глубину чернеющего города, - бритвы, играющие на запястьях. Когда чашу заполняет сумрак, гаснет очередной одинокий огонек в одном из миллионов окон в мире, полном бестолковой динамики. А звезды по-прежнему будут гореть над ним таинственным холодом, вселяя в сознания веру в прогресс цивилизации.
Ну да ладно, хватит об этом. Я не верю ни во что, я всего лишь хочу домой, только домой...
Подари же мне жизнь!
И не пытайся теперь спрятаться от меня. Я всегда рядом, ибо ты сам призвал меня к себе. Быть может, ты того не хотел, но я уже здесь, и поздно гнать меня прочь. Я облизываю стены твоей комнаты каждую ночь.
Посмотри, я стою на коленях возле твоей постели.
Отдай же мне свой огонь!
Я - солнце, восходящее над горизонтом твоих мечтаний. Я насыщу их твоим же пламенем. Они будут гореть, и ты вместе с ними, извиваясь дымом наслаждения, пронзающим мгновения.
Время будет проткнуто твоим же кинжалом, и язва будет кровоточить до тех пор, пока ты не захлебнешься. Собственный пепел застелет твои глаза, но ты успеешь увидеть, как тускнеет небосвод твоего сознания.
Лампочка моргнет в углу.
Зеркало разлетится вдребезги.
Прерывистое дыхание покатит твое солнце к закату, кровь его обагрит кафель твоей ванной.
Я умру вместе с тобой.
Подари же мне жизнь!
Передо мной - алкоголь, снотворное и лист с карандашом. Мне нужно высказаться прежде, чем я забудусь сном навеки. Не хочется писать о том, что думаю о своем безумии; хочу лишь просить прощения за него. Вы должны понять, что все дело в том мире, который однажды открылся передо мной. Возможно, это лишь злая шутка, случайно или не случайно преподнесенная мне...
Но эта шутка стоила мне жизни.
Я не знаю, что думать о произошедшем, как с этим воспоминанием жить дальше. Как мне болтать с приятелями на отвлеченные темы, как работать, как спать, как слушать лекторов или политиков... После того, что случилось со мной в один из июльских вечеров, я не понимаю, как следует относиться к жизни. Я навсегда потеряла те линзы, сквозь которые наш мир видится обыденным, тем, каким видит его практически каждый человек.
Я схожу с ума.
Случилось все в обыкновенный день.
Зачастую летом меня мучит бессонница, и я могу не смыкать глаз несколько суток подряд. Но потом, в непредвиденный миг, меня забирает Морфей в свое царство безо всяких на то предупреждений.
Так вот, в один ясный июльский вечер я заснула, сидя на скамейке в парке, что возле моего дома. В принципе, ничего необычного; сон - естественное явление.
Но если бы я только знала, чем это обернется для меня!
Итак, мой сон прервался. Но не тревожным касанием руки или окликом прохожего. Ощущение падения - вот что пробудило меня, но смутило не сразу. Иногда во сне нам видится это, и мы не пугаемся. Но, раскрыв глаза, я поняла, что на самом деле лечу вниз с неопределимой скоростью. Молчаливая паника охватила меня мгновенно. Я вцепилась в деревянную скамейку, прижавшись к ней как можно теснее. Нервно моргая глазами, я только убеждалась, что это не сон. В сознании все плясало и плыло, кругом - непроглядная тьма. Казалось, что стен не было вовсе, а дьявольский туннель - до безумия бесконечен. Усилия поднять голову были напрасны: я не могла посмотреть вверх.
Тогда я закрыла глаза и покорилась.
Сознание мое окончательно потухло.
Больше ничего не расскажу о своем падении. Помню лишь, как проснулась от глухого удара, как сквозь приоткрытые веки сочился тусклый свет... Наконец-то я находилась на устойчивой поверхности. Я не рассматривала комнату, в которую попала. Я была озабочена лишь тем, как изменить свою мертвую позу. Пришлось приложить немало усилий, чтоб встать: голова кипела, тело не желало поддаваться. Однако, я все же сумела подняться. К удивлению, пол оказался твердым. Правда, он был похож на черный дым, какой выбрасывают заводские трубы.
Оглядевшись, я увидела темно-красные волны. Стены были морем, уходящим в горизонтальную перспективу. Жидкость, распростертая во внутренней поверхности, разделялась с небосводом оранжевой линией. Я слышала, как это море плескалось, но ни единая капля не упала на меня. Я приблизилась к вертикальной стене и острожно протянула пальцы к волнам. Они были настоящими! Густыми, грубыми, теплыми, но настоящими! Никаких реакций с кожей не происходило; видимо, это была грязная вода. Я сняла с себя обувь и ступила ногами в море. Оно оказалось мелким: вода едва достигала моих колен. Дно же было противным: сплошной ил и мелкие острые камни.
Пройдя пару метров, я обернулась назад. Дрожь пробежала по моему телу, ибо я не видела за собой ничего, кроме глади, устремленной к горизонту. Никаких следов странной комнаты и дыма: они словно испарились!
Но я не пыталась понять, что происходит вокруг. Такая идея даже не посетила мою голову в тот момент, ибо существование было донельзя ирреальным. Привычные законы физики вроде бы работали, и этого было достаточно, как мне казалось, для каких-либо действий.
Я шла вперед. К счастью, вода не прибывала, да и идти по такому дну было вполне терпимо. Свинцовые тучи над головой висели очень низко, и никакое светило не проглядывало сквозь них. Облака сочетали в себе все холодные оттенки, но в большинстве своем они были бордово-лиловыми. В моей памяти не воскресала ни одна похожая на это картина из земного мира.
Время не ощущалось вовсе, ведь ничего вокруг не менялось. Я брела до тех пор, пока мои силы не иссякли окончательно.
Я остановилась. Картина мира была такой же, что и в начале пути. Ни ветра, ни паруса, ни острова, ни птицы - ничто здесь не дышало жизнью. От бессилия я легла в воду и закрыла глаза. Я желала забыться сном и очнуться в своем парке. Но не прошло и нескольких секунд, как неведомая сила потянула меня вниз, парализовав меня целиком. Дна больше не было! Отвратительная на вкус вода поглотила меня, и я захлебнулась.
Сознание вновь вернулось ко мне. Я оказалась на сухой поверхности, извергающей жар. Невыносимо мучила жажда. Ободранные раны на ногах и руках отзывались резкой болью; запекшаяся кровь срывалась, обнажая порезы. Подо мной была земля, горячая, темно-серая, твердая, словно цемент, испещренная мелкими трещинами. Я ползла по ней, как загубленное животное, не имея сил встать. Лежать же было невозможно: слишком высока была температура. Вокруг меня стелились
Единственная струна наших душ - тонкая нить,
острая леска, протянутая между мирами,
пропитанная болью измученных странников,
похожих на нас...
Под нами, в глубине, - могила одиночества
единая для всех, кто сорвался вниз.
То - безликая долина глухих бестелесных
разумов, заключенных во мрак монолита вечности.
А на другом конце нити - ослепительный мир,
неописуемо великолепный!
Мгновенный, как искра, для нас,
столь же ничтожных, сколь грандиозна наша любовь!
Там, на другом конце,
наши сердца, возведенные в экстаз,
взорвутся сверхновой;
космические ветры сотрут наши разумы
из памяти Вселенной.
Было бы достаточно знать,
что в этот момент я буду держать тебя за руку,
смотреть в твои глаза, в которых отразятся
конечность и ясность нашего пути.
Мгновение, единственное мгновение,
ради которого мы должны идти вперед!
Я не позволю упасть нам вниз!
Возьми же сейчас меня за руку
и не страшись боли;
ведь мучительнее терпеть время, будучи бессмертным и
беспомощным, сидя в болоте, над которым никогда не взойдет Солнце!
Верь мне и ступай вперед, ибо земля под нами покрылась трещинами,
нет больше времени для раздумий.