Еженедельно литературный критик Галина Юзефович рассказывает на «Медузе» о самых важных книжных новинках, изданных в России. В новом обзоре речь пойдет о трех бестселлерах этой весны — уже признанных или потенциальных: «Весь невидимый нам свет» Энтони Дорра, «Светила» Элеаноры Каттон и «Бродский среди нас» Эллендеи Проффер Тисли.

Календарный цикл российского книгоиздания задают — или, вернее, раньше задавали — три книжные ярмарки: Московская международная открывает книжный год в сентябре, «Нон-фикшн» служит кульминацией сезона, а «Книги России» обозначают весеннее оживление после зимнего затишья. Отмена «Книг России» (особенно трогательная с учетом того, что 2015-й объявлен в стране Годом литературы) пока не успела сказаться на этой многолетней традиции — с середины марта издатели вновь активизировались, и в магазинах начали появляться потенциальные бестселлеры. О трех новинках, претендующих на эту роль, мы и поговорим сегодня.

Энтони Дорр. Весь невидимый нам свет. СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2015

«Весь невидимый нам свет» американца Энтони Дорра одинаково нравится и высоколобым критикам The New York Times, объявившим этот роман лучшей книгой 2014 года, и простым покупателям, за неполный год расхватавшим более миллиона его экземпляров. Российские читатели подхватили тренд: «Весь невидимый нам свет» вышел у нас меньше месяца назад, но уже уверенно обосновался в первой десятке книжных чартов. Редкий пример универсального бестселлера — хорошего (ну, окей — приличного) романа с колоссальным рыночным потенциалом.

Понять, что конкретно в этой книге так сильно «цепляет» читателя, лично мне сложно — впрочем, я давно смирилась с тем, что некоторые культурно-коммерческие феномены так и остаются для меня непостижимыми. Самый характерный пример — популярнейший роман Джона Бойна «Мальчик в полосатой пижаме», который первым приходит на ум при чтении Дорра. Дети, война, простой и как бы немного наивный слог, скрывающий под собой второе и третье дно — словом, если вы любите Бойна или просто цените нежные истории про страшное, то берите «Весь невидимый нам свет» без колебаний. Что же до меня, то я — при всем уважении — предпочитаю вещи менее эфирные и кремово-воздушные.

Но вернемся собственно к роману. Главные герои — француженка Мари-Лора и немец Вернер — не вышли из подросткового возраста, а еще они явно не должны были встретиться, но ветер мировой истории подхватил их и понес навстречу друг другу. Мари-Лора — дочка главного ключника Национального музея естествознания в Париже, в шесть лет лишившаяся зрения. Вернер — нищий лопоухий сирота из немецкого захолустья, влюбленный в технику и мечтающий стать инженером. Им суждено провести вместе лишь один день в приморском французском городке Сен-Мало, где Вернер (радист немецкой армии) трижды спасет Мари-Лору (беженку, приехавшую сюда к двоюродному деду), а она, в свою очередь, примет очень трудное и очень мужественное решение, избавив человечество от бесценного, но проклятого сокровища. Все остальное — это довольно путаный, изобилующий вставными новеллами и второстепенными персонажами рассказ о том пути, который каждому из двоих подростков пришлось проделать навстречу другому. Разбитый на множество крошечных (иногда меньше страницы) главок, роман дробится и отблескивает добрым десятком граней, одновременно утомляя и завораживая читателя.

Война, кровь, смерть, утраты, насилие (в одной из глав автор специально берет паузу в развитии сюжета ради того, чтобы рассказать, как пьяные русские солдаты насилуют немецких женщин) — все это Энтони Дорр описывает без эмоций, прохладно, словно скользя по поверхности или глядя со стороны. Во всех прочитанных мною отзывах на книгу, оставленных на сайте Amazon.com (а их там без малого 7000 — рекордная, к слову сказать, цифра), читатели пишут, что холодность эта обманчива, и что стоит только заглянуть за глянцевый фасад, как вам откроются бушующие бездны страстей. Ну, что ж — раз пишут, так оно, наверное, и есть.

Элеанор Каттон. Светила. М.: Иностранка, Азбука-Аттикус, 2015

В отличие от Энтони Дорра, Элеанор Каттон не скользит по поверхности смыслов, а основательно копает: ее роман (кстати, самый длинный роман, когда-либо удостаивавшийся Букеровской премии) — это, по сути своей, станция глубинного бурения, уводящая читателя одновременно и вглубь истории, и вглубь человеческого сердца.

Середина XIX века, Новая Зеландия времен золотой лихорадки. В прибрежный городок Хокитика — грязный, неблагоустроенный, насквозь пропитанный духом нездорового оживления, — прибывает чужак из далекой и цивилизованной Англии. Молодого Уолтера Мади привела в этот дикий край семейная драма и надежда на лучшее будущее. Однако едва сойдя с корабля, он оказывается вовлечен в диковинный заговор, объединяющий самых именитых жителей города. Несколькими днями раньше один человек (удачливый юный золотопромышленник) исчез при загадочных обстоятельствах, еще один (нищий пьянчужка) найден мертвым в своей хижине, а третий (вернее, третья) едва не погибла, выкурив трубочку отравленного опиума. Все эти зловещие события бросают тень на уважаемых горожан — банковского служащего, аптекаря, судовладельца, хозяина местного театра, юного маори — добытчика нефрита, китайца-златокузнеца и еще полдюжины других уважаемых граждан. Они решают объединить свои усилия, чтобы расследовать произошедшее — и очистить себя от возможных подозрений. Удивительным образом последний недостающий кусочек паззла оказывается в руках случайно попавшего на их сборище Мади…

Несмотря на детективный вроде бы сюжет, ожидать от романа Каттон какого-то особого драйва не стоит. Более всего этот текст похож на неторопливый балет (сама автор утверждает, что все герои в романе движутся в соответствии с законами астрологии — на манер звезд, планет и созвездий). Передавая друг другу ведущую партию (рассказ ведется от лица то одного, то другого персонажа), герои чинно вычерчивают сложнейший рисунок танца, и все жанровые атрибуты — роковые красавицы, гротескный злодей с обязательным шрамом на щеке, таинственные туземные обычаи и бесценные золотые клады — выполняют при этом функцию реквизита или декораций.

Мое описание едва ли выглядит в должной мере привлекательным, однако несмотря на всю тяжеловесную старомодность романной конструкции, «Светила» Элеанор Каттон — одно из самых удивительных и ярких моих впечатлений последних лет. Единожды втянувшись в тягучий, плавный ритм романа, ты уже не властен из него вырваться. Под личиной детективщицы в Каттон таится визионер-мифотворец, способный создать (ну, или вызывать из небытия) и населить живыми людьми просторный, непривычный, волнующий мир. Бытовые детали, портретные характеристики, узнаваемая манера речи (великолепно переданная по-русски переводчицей Светланой Лихачевой), ни на что не похожий локальный колорит — в какой-то момент ловишь себя на том, что новозеландская Хокитика становится такой же осязаемой и настоящей, как какой-нибудь Петербург Достоевского или Дублин Джойса. Не пугайтесь объема — когда 800 страниц «Светил» закончатся, вы пожалеете, что это случилось так быстро.

Эллендея Проффер Тисли. Бродский среди нас. М.: Corpus, 2015

Точность глаза и абсолютная честность — вот, пожалуй, две главные характеристики книги Эллендеи Проффер, создательницы знаменитого издательства «Ардис» и доброй феи десятков (если не сотен) русских литераторов. Учредив единственное в Америке (да и во всем мире) издательство, специализировавшееся на русской словесности, Эллендея и Карл Профферы выбрали для себя жизнь своего рода литературных сталкеров. Год за годом отправлялись они в Советский Союз и вывозили оттуда тексты, мысли, сюжеты — а иногда и людей. И самым ценным артефактом, в экспорте которого они приняли деятельное участие, стал Иосиф Бродский.

Отношения, связывавшие Профферов с Бродским, трудно назвать дружбой: по мнению самой Эллендеи, они стали для него суррогатной семьей. На протяжении последних лет в Союзе и первых лет за границей они опекали его, подыскивали работу, помогали встроиться в американский культурный истеблишмент, мирили с людьми, с которыми поэт решил повздорить, возили ночью в аэропорт наскучивших ему любовниц и давали рекомендации относительно фасона пиджаков. Бродский же платил им безоговорочной преданностью — впрочем, не исключавшей порой сварливого высокомерия, неблагодарности, а один раз даже угрозы подать в суд. Обо всем этом Эллендея Проффер и пишет в своей книге — мудрой, спокойной и на диво взвешенной.

Рассказывая о Бродском, Эллендея не сводит с ним счетов (как большинство российских мемуаристов), но и не возводит на пьедестал. Вместо этого она подмечает и фиксирует малейшие детали его душевного и физического облика — начиная с первой встречи («На нем голубая рубашка и вельветовые брюки. Очень западного вида брюки — прямо вызов режиму») и заканчивая его последним прощальным письмом («Когда я смотрел, как ты болтаешь с Анной <дочерью Бродского — Г.Ю.>, впечатление было поразительное: словно описан полный круг»). Не ставя перед собой цели ни в коем случае не ворошить грязное белье (как, например, это сделал друг и первый биограф Бродского Лев Лосев), Эллендея Проффер в то же время не делает специального акцента на каких-то шокирующих подробностях. Ее задача в ином: она словно бы всматривается в собственное прошлое — в поисках если не объяснения ему, то по крайней мере верных слов для его описания. Так, едва ли не первой из всех людей, писавших о поэте, она находит добрые слова для Марины Басмановой, возлагая вину за разрыв не на нее, а на самого Бродского. Как результат, образ Бродского у Проффер получается на редкость ясным, цельным и не окрашенным в цвета ревности, обиды или преклонения. Что во времена тотального забронзовения дорогого стоит.