Это цитата сообщения Оригинальное сообщение
Ламара Чкония - первый сольный концерт
1962 год, 27 декабря, г.Киев
Отец мой после окончания университета работал в тбилиссокм озеленительном тресте. Жили мы близ университета на улице Вардисубани в коммунальной большой светлой комнате с общим балконом и общими коммунальными удобствами. В этой комнате ранее жила моя тетя, Тамара Чкония, со своей семьей. Когда ее назначили комиссаром детских домов для сирот, ее семья получила хорошую отдельную квартиру в Сололаки (один из центральных районов Тбилиси) по ул. Энгельса, 35. Тетя Тамара смогла переоформить эту комнату на своего младшего брата, т.е. на моего папу, так как, не имея своего жилья, молодая семья с двумя малолетними детьми терпела настоящее бедствие. К сожалению, в этой квартире и вообще в Тбилиси наша семья не смогла удержаться.
В то время в Грузии разгорелись невиданные репрессии, расстреливали или переселяли в Сибирь интеллигенцию. Под репрессию попали мои дяди – Акакий и Михаил Чкония. Общеизвестно, что во главе этих черных дел в Грузии стоял Лаврентий Берия, который считал себя другом Акакия Чкония. Все это знаю по рассказам моей тети Вали. Оказывается, что Акакий и Лаврентий были школьными друзьями и часто по необходимости даже обменивались одеждами. В Тбилиси в кругу наших близких родственников после смерти Иосифа Сталина не затихали споры по поводу того, кому было выгодно столкнуть со своего пути Акакия Чкония. Мои тети и отец настолько были напуганы, что даже дома не смели вслух говорить об этом. Но иногда с оговоркой, что буду в тайне держать все это, некоторые подробности все-таки доверили мне.
Акакий Чкония - дядя Ламары Чкония
Во время учебы в консерватории, не имея своего угла, я ночевала то у тети Тамары, то у тети Вали. У них на глазах я и выросла. Они учили меня жизненной мудрости. В их семьях я часто слушала рассуждения о событиях 1937 года. О трагической судьбе их двух братьев. Мой дядя Акакий Чкония к тому времени был достаточно именитым журналистом, основал газету «Колхозник», затем газету «Сельская Жизнь». Выпустил сборник грузинских народных стихов «Саундже», книги о «Николозе Бараташвили» и «Важа Пшавела». Был автором множества статей. Имел большой организаторский талант. В 1935 году совершенно неожиданно по приказу Берия моего дядю оторвали от журналистского дела и назначили директором государственного театра оперы и балета, объявив причиной то, что надо хорошо подготовить коллектив театра для проведения первой декады грузинского искусства в Москве. Известно, что эта декада прошла блестяще... Вдохновителем и организатором этого большого успеха был директор театра Акакий Чкония.
Как мне стало известно по рассказам, Иосиф Сталин не пропустил ни одного вечера грузинских представлений. После заключительного торжественного концерта в Кремле состоялся большой банкет, где были приглашены видные деятели грузинского искусства, конечно же под руководством Первого секретаря Компартии Грузии Лаврентия Берия. В это время, оказывается, упорно поговаривали, что Сталин намерен был перевести Берию в Москву.
На банкете Сталин посадил рядом с собой моего дядю. Провозглашено было много тостов. Акакий Чкония блеснул своим талантом, знаниями и эрудицией. Сталину он очень понравился. Много беседовали между собой. А под конец все вместе спели грузинскую народную песню «Лети, лети, черная ласточка!».
Иосиф Сталин на второй день вызвал моего дядю в кабинет, и они долго беседовали. После возвращения из Москвы театр продолжил работу в обычном ритме. После окончания одного из спектаклей Акакий Чкония, по обыкновению, поднялся на сцену проверить, все ли в порядке. В это время из кулис вышел тогдашний парторг театра, некий Мамаладзе, и выстрелил несколько раз в спину Акакия Чкония. Мой дядя как-то собрался с силами, привстал, посмотрел на Мамаладзе и с трудом выдавил: «Почему убиваешь, в чем я виновен?». В ответ убийца закричал: «Ах, ты еще жив?!» и выпустил всю обойму. В это время главный режиссер театра Александр Цуцунава спрятался между стульями партера. Мамаладзе, как стало известно впоследствии, арестовали на второе утро и без суда и следствия сразу же расстреляли. Тогда мне было 6 лет. Тетя Сашико взяла меня на похороны. Вынос тела был из оперного театра. Весь проспект Руставели и прилегающие к нему улицы были переполнены народом. Когда гроб с телом А. Чкония, тетя Сашико взяла меня на свое плечо. Я на всю жизнь запомнила эту процессию.
Ламара Чкония - "Русалка" - Дворжак
Кому было выгодно устранить Акакия Чкония, заключение пусть вынесет читатель. Однако моя тетя Валя часто повторяла со слезами на глазах: «Лаврентишка, негодяй, не смог простить талант Акакию!».
Спустя несколько дней после этого события КГБ арестовал младшего брата Акакия Чкония Михаила, студента четвертого курса факультета иностранных языков. Ему в вину вменили, будто бы он с наслаждением слушал политический анекдот в кругу друзей. Присудили 10 лет, выслали в Сибирь в 40-60-градусные морозы рубить лес. Через 10 лет тяжело больным Михаил Чкония вернулся в Тбилиси и вскоре умер.
А теперь о моем отце, который к тому времени работал в тресте озеленения. В его обязанность входило озеленение гор и равнин вокруг Тбилиси. Вообще, надо сказать, папа успел все-таки завершить одно хорошее дело для будущего поколения. В Тбилиси на уровне фуникулера видны горы с зелеными насаждениями – это ветрозащитная полоса больших елей, работы над которой велись под руководством Григория Чкония, т.е. моего папы. У него были и другие грандиозные планы. Но в один прекрасный день в тресте составили акт по поводу того, что среди тысячи насажденных елей несколько саженцев высохли. Это значило то, что Г. Чкония будто бы специально иссушил саженцы, что он является вредителем. И, естественно, ему грозила тюрьма. К счастью, существуют и хорошие люди. В тресте один сослуживец предупредил папу о составленном акте. Отец понял, что плохи дела, поэтому быстро продал комнату и немедленно переселился всей семьей в Батуми.
У отца там была земля, приблизительно 1500 м2, и на ней дом, который турками был дотла сожжен. Остатки этого дома – жестяные ржавые, скореженные листья крыши, недогоревшие бревна – все это в одной куче лежало во дворе. Отец заранее не предупредил маму о том, что в Батуми дома уже нет, что он сгорел. И поэтому, когда мы вошли во двор и мама увидела то, что осталось от сгоревшего дома, она разрыдалась. Прибежали соседи, стали успокаивать молодую семью. В землю воткнули столб, и скоро была готова шалашеобразная палатка. Сверху положили старые деформированные, ржавые железные листы. Один сосед принес чугунную печку, другие – доски для кроватей. Мне и моему младшему брату так нравился наш «новый дом», что радости нашей не было края. Нашу радость разделяли и соседские дети. Мама вместо двери повесила покрывало. Отец все время успокаивал ее: «Ивлита, ты не пугайся, найду себе подходящую работу и начну строить новый маленький домик, такой, какие в сказках только бывают!».
Отец очень скоро устроился на работу заместителем директора Батумского лесного хозяйства. И на второй день стал закупать у лесного хозяйства стройматериалы. Именно закупать, иначе он себе и не представлял. До зимы успел подогнать под крышу из черепицы маленький, 30 м2, деревянный дом из двух комнат на деревянных сваях высотой в один метр. Одна комната была уже готова для жилья, когда опять сослуживец сообщил: «Гриша, на тебя возбудили дело. В Салибаури кто-то испортил несколько деревьев тунго и они высохли. Из-за этого составили акт!». Через несколько дней друзья сообщили, что этой ночью за ним придут. Папа быстро распрощался с нами и «скрылся» в горных лесах Аджарии в районе Хуло, где ему всячески помогали местные лесники. Иногда он поздно ночью на коне тайно пробирался к нам повидаться. Будил нас, детей, сажал на коня и поддерживая катал при лунном свете. А если шел дождь, то присаживался к нам на кровать и учил грузинским песням. Так он скрывался почти год. Затем, видно, в Тбилиси забыли про акт и отстали или, может быть, уже выполнили план арестов, заключений и ссылок в Сибирь.
1965 год, 30 января, г. Киев
Воспоминания – это тот рай,
из которого никто не может нас выдворить.
Оноре де Бальзак
Ламара Чкония - "Родина"
Вспоминаю 1941-1942 гг., когда свирепствовала Вторая мировая война. Гитлеровская армия уже стояла у Керчи, где происходила тотальная мобилизация. В армию забирали совершенно неопытных мальчиков. Моя семья (мама, папа, и трое детей: мне-11, Заури-9 и Гиви-3) жила в Батуми в Барцхане в маленьком деревянном домике с довольно большим приусадебным участком земли. Этот участок был куплен моим дедом Максимом Чкония еще во времена Николая II. Как рассказывал мой папа, дедушка на этом участке выстроил в течение двух лет большой великолепный каменный дом. Но, к сожалению, во время Первой мировой войны турки его сожгли. А позже, в 1937 г., когда мы всей семьей из Тбилиси переселились в Батуми, отец в это тяжелейшее время все-таки смог построить маленький деревянный домик 30 м2, который на полметра от земли стоял на деревянных столбах. По этому поводу отец часто шутил: «Мы живем как цари, что хотите еще? Большой двор и индивидуальный дом!». Отец не любил многоэтажные дома и говорил, что люди, живущие в подобных домах, напоминают ему птичек, которые из гнезд смотрят вниз. А мы, глупые дети, как раз в таких многоэтажных домах мечтали жить, - в тех домах были ванные и горячая вода (нефтеперерабатывающий завод локально снабжал горячей водой и отоплением весь заводской район города Батуми).
На Барцхане с другой стороны с нашего тупика многочисленная семья Гоги Нишнианидзе – великолепные люди. В разгаре войны, когда фашисты вплотную подошли к кавказскому хребту, а в Керчи грузины яростно боролись за каждую пядь земли, я запомнила такой диалог между моим отцом и Гоги Нишнианидзе: «Гриша, ты – просвещенный человек. Как думаешь, если Гитлер придет и освободит нас от коммунистов, наверное, тогда заживем хорошо, а то сейчас, видишь, с голоду умираем, даже куска хлеба нет!» - «Ну да. Гитлер не спит днем и ночью, бедняга, все время о том и думает, чтобы скорее дойти до Барцханы, привезти туда хлеб для Гоги Нишнианидзе и освободить его! – отреагировал он. – Ну сколько раз можно говорить, что Гитлер – еще больший зверь, чем коммунисты! Вот именно тогда и будем проклинать свой день рождения, если они придут! Ты намного моложе меня и, вероятнее всего, не помнишь, что такое, когда входит чужая армия в город! Я же хорошо помню. Я был уже взрослым мальчиком, когда в Батуми вошли немецкая и английская армии. Они вели себя, как победители. В Батумском порту безо всякого стеснения били рабочих по головам и спинам дубинками. Обзывали нецензурными словами и высокомерно смеялись над ними. Затем грабили город, разоряли и насиловали женщин. Отнимали у людей все ценное, что они имели».
Несмотря на голод и недомогание мама каждый день ходила на работу. Она на швейной фабрике была бухгалтером. Я тогда училась в средней школе №5.
Несмотря на тревожные вести, которые шли из фронта, я не осознавала той большой трагедии, которая обрушилась на весь мир. Меня донимали голод и холод, больше всего это меня и тревожило. Фактически вся наша семья жила на 800 г черного, как грязь, хлеба. К счастью для нас, за нашим домом в здании грузинской школы разместились мобилизованные с разных уголков Грузии новобранцы, которые перед тем, как отправиться на фронт, неделю, может быть, немного больше, проходили подготовку. Иногда после солдатского обеда оставалось немного мяса. Повар видел, как мы, голодные дети, сквозь решетку протягивали руки, и клал в них по два-три кусочка мяса.
Однажды вечером я услышала, как мама, чуть не плача, объясняла отцу: «Гриша, что делать, как прокормить детей, очень похудели – одни кожа и кости. Особенно Гиви меня беспокоит – три года ему. Если рахитом заболеет, боюсь, не вырастет. С этого дня я свою порцию хлеба не ела и тайком кормила брата. Через неделю я на глазах у матери упала в обморок. Мама испугалась, привела меня в чувства и начала расспрашивать, от чего и почему случился мой обморок. Я молчала. Тогда мой брат Заури, который, оказывается, все знал, рассказал об этом матери.
После этого случая мама стояла над головой, пока я не съедала всю свою порцию хлеба. Отец успокаивал нас: «Еще немного потерпите, и мы выживем. Кукуруза уже выросла, появились верхушки, а это значит, что кочаны начнут созревать и наполняться «молоком». Скоро, недели через две, отец проверил маленький кочан и радостно объявил: «Не бойтесь, мы спасены!». При этом сорвал четыре маленьких кочана, передал маме и сказал, чтобы она пропустила все это через мясорубку и испекла лепешку. А мы, дети, в одну секунду проглотили все это. Родители смотрели и улыбались.
Ламара Чкония со своей одноклассницей и подружкой Кларой Гончаровой, Батуми, 1947 г.
По обеим сторонам нашего тупика в тени высоких деревьев росла довольно густая трава. Сюда часто приходили солдаты тренироваться: притягивали кабеля телефонной связи, осваивали азбуку Морзе, элементы боя. Я, одиннадцатилетняя девочка, знала, что их через неделю-две отправят на фронт, откуда, как говорили, живым мало кто возвращается.
Помню, после долгих дождей выглянуло солнышко, установилась необыкновенная батумская теплая весна. Как всегда мама перед уходом на работу строго напомнила: «Смотри, Ламара, за детьми хорошенько поухаживай!». Отец тогда был мобилизован в армию и служил в военизированной пожарной охране. Я быстро убрала комнаты, пошла в сад насладиться сказочно-волшебной весенней погодой. Наш двор со стороны тупика был отгорожен молодым трифолятом, и поэтому хорошо видела все, что происходило на улице.
В тупик Быстрым шагом вошли четыре солдата. Протянули кабель, расположились на зеленой траве, установили рацию и начали передавать по азбуке Морзе. Я зашла в комнату, села у приоткрытого окна, спряталась за занавеской и стала наблюдать за ними. Старшему из них было приблизительно 35-40 лет, мне он показался очень пожилым. Остальные три солдата были, наверное, 18-20 лет. В военной форме они все казались мне красивыми. Подумала, может, они уже завтра в эшелонах поедут прямо на фронт, и кто знает, вернутся ли домой. Мне стало очень жаль их, навернулись слезы. Сколько прошло времени, не знаю, но пришла в себя от громогласного приказа старшего: «Ну, мальчики, давайте сейчас немного отдохнем!». Он глубоко вздохнул и тут же прилег спиной на зеленую траву в тени деревьев, подложив руки под голову. Остальные последовали его примеру, подложили руки под головы и так смотрели на солнечно-голубое небо. О чем думали они, не знаю, наверное, о том же, что и я, - о войне и о своей судьбе. Смотрела на них, и у меня появилось желание, каким-то образом утешить их и укрепить их веру. Подумала, может, мое пение им понравится, и неуверенно начала петь грузинскую песню «Светлячок». В какой-то момент мне показалось, что мой слабенький голос не долетает до их слуха, и немного прибавила голоса, но чтобы он не потерял красоту и тепло. Так спела три куплета.
Lamara Chkonia - Cancion Georgiana - Luciernaga
Подсознательно почувствовала, что они слушают, им нравится мое пение. Поэтому без остановки спела четвертый куплет и замолчала. Вдруг один из них, который не двигаясь молча смотрел на небо (из-за занавески я его хорошо видела), громко крикнул: «Девочка, продолжай, пожалуйста, петь!». Я очень сконфузилась, стало стыдно, и умолкла. Они еще 5-10 минут неподвижно лежали на траве. В это время послышался зов около калитки: «Хозяйка!». Я в ту же минуту возникла на ступеньках лестницы дома. Затем подбежала к калитке, где стояли четверо солдат, и открыла дверь. Старший с улыбкой спросил: «Детка, ты пела «Светлячок?». Я почувствовала, что краснею, и опустила голову. «Генацвале, пожалуйста, дай нам напиться воды!» «Сию минуту», - ответила я и сорвалась с места. Из дому вынесла кувшин с водой и стакан на блюдце. Пока они пили, я думала, что в тупике есть кран, почему они там не пьют воду. Утолив жажду, они поблагодарили, повернулись и ушли. Входя в дом, я услышала: «Эх, мальчики, ради таких девочек и смерть не страшна!». Когда они ушли, я проверила кран в тупике – вода нормально шла. Это был мой первый сольный концерт.
Г. Иваново, Могила героев павших за родину в борьбе с гитлеровцами в 1942 г. Толкунова, Силантьев, Менахин, Чкония
***
Первого марта 2011 года в Киевском оперном театре состоялся торжественный юбилейный концерт, посвященный 80-летию Ламары Чкония, предлагаем выступление трех теноров – Лука Ломбардо (Франция), Шалва Мукерия (Грузия), Юрий Лукьяненко (Украина)
O sole mio