«Если бы Терпсихора существовала в действительности, воплощением ее была бы Марина Кондратьева... Не знаешь и не можешь уловить, когда она опускается на землю. То видишь только одни ее глаза, то легкие изящные ноги, то только одни выразительные руки. Все вместе они рассказывают убедительным языком чудесные истории. Но вот еле заметный поворот плеча — и ее нет... и кажется, что ее вообще не было. Она, как раннее розовое облачко, то появляется, то тает на глазах»

[436x631]Касьян Голейзовский

Балерина и педагог, народная артистка СССР - Марина Викторовна Кондратьева, родилась 1 февраля 1934 года в Ленинграде.
Лучезарная лирическая героиня Большого театра, пришла в прославленную труппу в середине прошлого столетия — на роли, которые до нее танцевали Галина Уланова, Ольга Лепешинская, Раиса Стручкова. 
  Училась у Марины Семеновой, застала в театре годы Лавровского и эпоху Григоровича, вошла в золотую плеяду 1970-х вместе с Майей Плисецкой, Екатериной Максимовой, Ниной Тимофеевой, Наталией Бессмертновой, Владимиром Васильевым, Марисом Лиепой, Михаилом Лавровским.
  Кондратьева протанцевавшая в Большом 28 лет, всю свою карьеру оставалась в тени современниц: сначала старших (Улановой, Семеновой, Плисецкой), потом младших (Максимовой, Бессмертновой). Марина Кондратьева танцевала и большую классику, и балеты Юрия Григоровича, но единственной и неподражаемой осталась в ролях переходной эпохи ранних 1960-х. Невесомая, воздушная, быстроногая, не склонная к излишней драматизации, но пронизанная неким душевным трепетом, она казалась идеальной Музой — не только в одноименной роли из балета "Паганини", но везде, где требовалось предстать бесплотным видением, воодушевляющим, поддерживающим, обнадеживающим мужчину.
Полетный танец Кондратьевой ценили за романтическую легкость и чувственность, потому она и стала одной из лучших Жизелей ХХ века.
культура: Ваше детство проходило в среде научной элиты. Почему же Вы, дочь академика, лауреата Сталинской премии, предпочли физике лирику, то есть балет?  

Кондратьева: Ученые, работавшие под крылом академика Иоффе, были знамениты и дружны. Все жили одной большой семьей и в одном доме в Казани, куда во время войны эвакуировали ленинградские институты. В городе открыли много госпиталей, где лечили фронтовиков. Жена академика Семенова — преподаватель пения, организовала самодеятельную бригаду, где я оказалась самой младшей. Мы выступали c концертами перед ранеными. Для моих танцевальных импровизаций по центру палат сдвигали столы, и я в платочке плясала русскую. До сих пор помню своих первых зрителей — перебинтованных, с загипсованными руками и ногами…
[378x523]В балете "Жизель"

Мою страсть к танцам видели все коллеги отца и советовали отдать меня в балет, родители же к моему увлечению оставались равнодушны. Но папин друг академик Николай Семенов нашел убедительные доводы, чтобы отвезти меня в московское хореографическое училище — уже было известно, что после войны вся команда питерских ученых переедет в столицу. Иоффе дал разрешение, и мы отправились в путь. Остановились в гостинице. Директор балетной школы Николай Иванович Тарасов проверил меня и сказал: «Девочка хорошая, приводите на следующий год, сейчас все места заняты, занятия начались». Вернулись расстроенные, администраторша гостиницы посочувствовала и сказала, что рядом с нами живет ленинградский балетный педагог по фамилии Ваганова. Она приехала к сыну, который лечился в Москве после ранения. Николай Николаевич позвонил Агриппине Яковлевне. Оказалось, что не только он знал ее как известную балерину, но и она слышала о будущем Нобелевском лауреате: «Я — Семенов, а это моя родственница Марина. Приехали поступать в балетную школу, но набор уже закончен. Помогите». Ваганова посмотрела меня, попросила пройтись, тут же взяла за руку и повела в школу. Директор, вновь увидев нас, улыбнулся — все понял. Меня приняли — Вагановой отказать было невозможно.
Секрет ее участия в моей судьбе открылся через год. Агриппина Яковлевна приехала в училище на экзамен, я, встретив ее около канцелярии, подошла со словами благодарности: «Спасибо, я стараюсь Вас не подвести. Вы меня помните? Я Марина Кондратьева». Она рассмеялась: «Разве ты не Семенова?» Оказывается, она решила, что я полная тезка ее любимой ученицы. Благодаря этой «ошибке» я стала учиться, а потом вся моя жизнь оказалась связанной с Мариной Тимофеевной Семеновой: была ее ученицей, когда танцевала, и педагогику тоже постигала у нее.

культура: В Большой Вы пришли, когда главным балетмейстером был Леонид Лавровский?
Кондратьева: Он любил молодежь и выдвигал нас. В первые же годы я станцевала «Золушку», «Спящую красавицу», «Шурале»…

культура: Да и одну из самых знаменитых своих ролей — Жизель — Вы создали в редакции Леонида Михайловича? 

Кондратьева: Наш с Марисом Лиепой показ ему понравился, но меня он попросил задержаться. О спектакле не сказал ни слова, начал вспоминать: «В один из дней блокады шел я по улице, навстречу — добрая знакомая. На мое приветствие она не ответила, прошла мимо, словно сквозь меня. Чем же я ее обидел? А потом узнал, что она шла от своего дома, в который попала бомба, там находились муж и дети». Он рассказывает, а у меня слезы текут. «Раз плачешь, то поняла. Вот так играй сцену сумасшествия Жизели — жизнь уже оборвалась». Так я и старалась, все время помнила ту жуткую историю. Зрители плакали.

культура: Многие были поражены, когда Вы — лирическая танцовщица — станцевали Анну Каренину.
Кондратьева: Cама Майя Плисецкая пригласила меня на «свою» роль. В моей актерской жизни партия Анны стала последней и очень любимой. Я ее понимала и чувствовала, все мои всегда скрываемые страсти вырвались наружу.

  Когда хореограф Ростислав Захаров доверил Кондратьевой станцевать главную партию в балете "Золушка", она понимала, что танцевать Золушку – после трех великих Золушек – Улановой, Лепешинской и Стручковой. И всё же ее «Золушка» восхитила многих. «Я пригласила великую Веру Пашенную на свою "Золушку", – рассказывает Марина Кондратьева, – и просила ее помочь мне в работе над образом. Каково же было мое удивление, когда после спектакля она подошла ко мне и сказала: "Милая моя, не ты должна у меня учиться, а я – у тебя". Выше комплимента я не могла услышать».

[369x622]В балете "Золушка"

культура: Судьба подарила Вам немало интересных встреч, но Вы практически никогда об этом не вспоминаете. Может, расскажете?
  Кондратьева: Про Лоуренса Оливье? Мне было 18 лет, шла «Золушка» — мой первый сольный балет. Лоуренс пришел в гримуборную и все хотел удостовериться, я ли была только что на сцене. Смотрел на меня и повторял: «Неужели это Вы сейчас танцевали?» Всю неделю, что был в Москве, ежедневно смотрел спектакли — и оперы, и балеты, а потом разыскивал меня, чтобы поговорить. Расспрашивал он очень интересно, с каким-то удивлением открывал, что без слов можно передать то, что, с его точки зрения, передается только словами. Подробно разбирал сцену, когда сестры и мачеха меряют туфельку, а потом берут ножницы, чтобы палец отрезать и втиснуть ногу. «А у тебя вторая туфелька за пазухой, и ты ее бросаешь. Мне, зрителю, в этот момент понятно, что ты это делаешь только для того, чтобы они перестали себя истязать. Если бы я играл Золушку, то закричал бы: «Только не режьте палец! Не надо! Остановитесь! Возьмите, возьмите туфельку!» Эту сцену Лоуренс сыграл, помолчал и продолжил: «Мне понадобились время и слова, а Вам удалось это сделать моментально и молча — и как убедительно!» Меня тогда удивила способность великого актера открывать новое, удивляться и быть при этом простым.

Потом-то я поняла, что это свойство настоящего таланта. В конце моей танцевальной карьеры мы с Марисом Лиепой выступали в составе сборного концерта вместе с ведущими парами из разных театров мира. Среди них — Марго Фонтейн и Фернандо Бухонес. Там, в поездке по Австралии, мы подружились с Марго, в ней не чувствовалось никакой звездности, хотя слава ее в то время была велика. Марго покидала репетиции последней, все повторяла и повторяла движения.

Марину Кондратьеву Марис Лиепа захотел видеть своей партнершей в поставленном им балете «Видение розы». В Лондоне Кондратьева познакомилась с Тамарой Карсавиной, для которой этот балет был поставлен, – и та дала Марине несколько бесценных рекомендаций.
[768x765]

Большой театр СССР. Артисты балета Марина Кондратьева (Жизель) и Марис Лиепа (Альберт) в спектакле "Жизель". Конец 1960-х

культура: Слышала Ваш рассказ о встрече с Верой Каралли — легендарной балериной и звездой немого кино.
Кондратьева: В Венской опере мы с Володей Тихоновым танцевали «Жизель». После спектакля на сцену пришла пожилая, аккуратно причесанная женщина в красивом платье — Вера Каралли. Многие не знали этого имени, другие были уверены, что ее давным-давно нет в живых. Она, Жизель начала ХХ века, поблагодарила за спектакль и говорила о днях своей молодости, о Большом театре того времени. В конце сказала: «Теперь я могу спокойно умереть: наш театр — по-прежнему великий». Артисты слушали, потихоньку расходились, а тех, кто остался, Вера пригласила в гости. Домик был небольшой, скромный, и она сказала, что нашла здесь свою пристань, которую искала очень долго. За чаем хозяйка вспоминала о том, как оказалась втянута в историю с убийством Распутина.



культура: Ее же связывали любовные отношения с великим князем Дмитрием Павловичем, который участвовал в заговоре против «старца».
Кондратьева: Именно он и пригласил ее той роковой ночью в Юсуповский дворец. «Мы, дамы, сидели в комнате на втором этаже и разговаривали. Распутин должен был слышать женские голоса, иначе бы не вошел в дом. Его отличала особая осторожность», — рассказывала Каралли. Не знаю, насколько она была откровенна, но свою эмиграцию представляла вынужденной: после убийства Распутина ей было запрещено сниматься в кино и танцевать на сцене. Во всяком случае, она тепло вспоминала Россию, расспрашивала нас о Москве.



культура: Вы эту сцену как живую ощущаете?
Кондратьева: Мы чувствовали ее намоленность. Да, она отбирает для себя людей, и тех, кого приняла, держит крепко. Традиции уходят. Сейчас изменился и принцип составления афиш — стало как в Европе: спектакли идут блоками. Поставили декорации «Ивана Грозного», «Спящей красавицы» или «Щелкунчика» — и танцуют подряд один и тот же балет. Раньше спектакль ждали, он был драгоценностью, а не потоком.
Молодежь было принято опекать. Помню, Раиса Степановна Стручкова в день моего дебюта в «Золушке» бегала от кулисы к кулисе, показывая мне, куда уходить и откуда выходить, — опасалась, что я перепутаю. А ведь фактически я была конкуренткой — танцевала ее лучшую роль.

http://portal-kultura.ru/articles/person/
[746x463]