«От судьбы не уйдешь, и против судьбы не попрешь», -банальная истина. Все истины, вообще-то банальны. Или - «Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным». А кто спорит-то? Подумаешь, какое открытие , пятилетнего разума. А в принципе, в устах младенца, у которого только недавно прорезались два молочных передних зуба, такая фраза, сказанная басом, произвела бы неизгладимое впечатление на счастливую мамашу. Думается мне, что после такой сакраментальной фразы, сердобольная мамаша стала бы истово креститься и причитать: - « Ой, горечко…. Свят, свят, свят…. Господи помилуй мя!»
С Евгением Александровичем, местным участковым терапевтом, что-то подобное, вероятно в детстве и произошло. Евгений Александрович имел изумительно артистическую внешность. Покатый лоб с благородной залысиной и тонкие иронично извивающиеся губы с вечно смеющимися глазами. Я вообще не понимаю, как он стал терапевтом. Но в этом, вероятно, роковую роль сыграли, не в добрый час произнесенные в младенчестве слова….
- Ну, ну,.. – елейным тоном говаривал он очередной пациентке, сладострастно потирая свои пухленькие ручки, - и что это у нас болит, болезная ты моя?
- Да вот, дохтур, сама поди не знаю…. Хворь одолела окаянная….
- А ты покайся, милая, покайся, - увещевал страждущую Евгений Александрович.
И «милая» начинала усердно каяться, видя такое доброе к ней, расположение «дохтура». При этом, она с удивлением начинала обнаруживать в себе самые невероятные болести….
Терпеливо выслушав в течении пятнадцати минут, свою пациентку, казалось бы и не собиравшуюся умолкать, Евгений Александрович вдруг вставал и громовым и строгим голосом провозглашал:
- А вот пропишу-ка я вам, разлюбезная, рецептик, - и ловким движением опытного иллюзиониста, казалось бы из воздуха, доставал драгоценную бумагу.
Неоднократно наблюдая за работой Евгения Александровича, я постоянно удивлялся его рационализму. Рецепты он заранее заготавливал на целую неделю. И все они были одинаковы: мазь Вишневского для натираний, пилюли Шерешевского и микстуру Шарко.
- Ты, мой друг, подумай, - говаривал он, - мои прописи абсолютно безвредны, а многим даже и очень полезны. А уж если что, то против судьбы, как говорится, и не попрешь. Тут уж, - многозначительно добавлял он, - медицина бессильна.
Ну что тут можно возразить. Тем более, что пациенты его просто обожали. Несомненно, Евгений Александрович был не просто творческим человеком, но и своеобразным поэтом медицины. Он был медицинским атеистом, то есть в медицину вообще не верил, но пациентов очень любил. Хотя мне всегда казалось, что он просто смеется над ними. Но это не так. У него была своя философия:
- Вам ведь известно, уважаемый, - говорил он мне с таким горестным выражением лица, что казалось, сейчас заплачет, - все болезни, - тут он делал длительную паузу, - от душевного расстройства. От дисгармонии тела и духа, так сказать. А душа, это как ваша квартира. Если, скажем, она не прибрана, то в ней и жить то не хочется.
Ему бы проповедником быть, - думал я, - цены бы ему не было.
Однако, когда на нашу ,бедную клинику наезжала очередная комиссия из гор здрава или другого какого-либо здрава, Евгению Александровичу не было цены. Он водил их по кабинетам, и так умело пудрил мозги, что главврачу там и делать было нечего. Любая комиссия ломалась и, после общепринятого, в таких случаях, обильного «пурше», с участием нашего тамады, в образе Евгения Александровича, удалялась в великом удовлетворении. Правда, наш скудный бюджет несколько существенно уменьшался. Но, зато и выбить внебюджетные средства потом было легче.

Так случилось, что меня не было в поликлинике почти месяц. Я читал курс студентам из мединститута по методике авторелаксации в рефлексотерапии. Когда я вернулся, то зашел по старой привычке, проведать своего друга Евгения Александровича. Он был на месте. Но я его не узнал. Осунувшееся, похудевшее лицо. Потухший взгляд. И, что еще более странно, я заметил мелкую дрожь его рук, лежавших на столе.
- Господи, - воскликнул я, - да что у вас здесь произошло, пока меня не было?
- …У меня жена умерла…. Шестнадцать лет, день в день, прожили мы вместе…. А теперь пусто. Прихожу домой, а там пусто. Только…. Понимаете….. Каждая вещь о ней кричит, каждая вещь, к которой она прикасалась….. Это невозможно вынести…..
Я увидел, как по его, внезапно постаревшему лицу, протянулись две извилистые блестящие полоски. И тогда я понял, что Евгения Александровича, веселого и неунывающего терапевта, любимца всех страждущих и болящих, уже нет.