Очередной глупый праздник. Толпа праздных знакомых в обычном месте. Очень захотелось на него посмотреть, я знала, он там будет. Выпила стакан вина, выкурила сигарету. Через полчаса собралась уходить: ненавижу этот паноптикум. В районе раздевалки налетел, потащил к стене. Я почувствовала неловкость: вокруг ошивались наши бравые сплетники. Он, понятное дело, ничего этого не замечал. Что-то сказал. Я что-то ответила. Я помню, что я ответила. Что сейчас он пьян, а я нет. Если он не может перебороть свою трусость, находясь в нормальном состоянии, то надо бы попытаться. Пошла к порогу, в спину впилась его злость. Вышла и задохнулась от мороза. Чернильный воздух стоял столбом. Наверное, я не знаю точно, были звёзды. За спиной хлопнула дверь. Он вышел вслед за мной и пошёл на два шага сзади.

Провожал.

Я удивляюсь его трезвомыслию. Оно меня восхищает. Этот холодный расчёт в такие минуты, когда кровь находится в агрегатном состоянии пены. Эмоции - отдельно, разум - отдельно. Видимо, подумал: если меня сейчас утащат неокультуренные своими женщинами гастарбайтеры - кто сделает ему потом минет?

Эта ненависть, которая, как штык, колола меня между лопаток, навела меня на мысль, что скорей всего единственный на этой улице, кого мне следовало бы опасаться, это именно он. В данную минуту он зол и точно опасен именно для меня. Самоконтроль ведь может и предать. Подчиняясь исключительно  желанию обезопасить себя сзади, притормозила, подождала его и взяла под руку. Приятно грелась о тёплый бок его дублёнки. Возможно, сияли звёзды, я не знаю. Боролась с желанием потрогать, хорошо ли он побрился: не хотелось раздавать авансов. 

Дойдя до подъезда, он обхватил меня руками сзади и так постоял несколько секунд. Если хочешь принести маленькую пользу моему хозяйству, сказала я, - можем прогреть мою машину, если она, конечно, заведётся. Я знала его слабое место. Он никогда не может никому отказать в хозяйственных просьбах. Машина у меня маленькая, стёкла не тонированные. Я вежливо попросила не раздевать меня, потому что мне настанет конец. Он сказал, что мой кредит исчерпан. Что я протащила его через такие круги ада, что у него нет ко мне ни великодушия, ни сочувствия, ни простого уважения. И что если я не заткнусь - он вытащит меня задницей на снег и трахнет прямо там, на глазах у соседей. Он сунул руки мне под спину и замолчал. Я забросила свои руки за голову и наблюдала сверху, как его шевелюра плещется по моему животу. Как он идеален, думала я: им можно любоваться из любого положения. Наверное, я что-то говорила, или скулила, я не знаю. Возможно, сияли звёзды, хрен их знает. Пришла в голову почему-то мысль про Оймякон. Подруга недавно говорила, что у них там бревенчатый аэропорт и вся жизнь сконцентрирована вокруг него. И они делают то, что мы сейчас делаем, на пятидесятиградусном морозе постоянно, поколениями. Привкус разврата мгновенно растворился, возник привкус правды жизни.

Наверное, сказала я, мне следует вернуть должок. Пустяки, сказал он. Какие могут быть долги между близкими друзьями. Когда он ушёл, я вышла из машины, потом порылась в мозгах, вернулась, достала из машины свои трусы и его перчатки. Потом порылась под сиденьями - нашла там пачку презервативов. Положила всё это в сумку. 

Я пошла домой.