Мы долго бродили по Марьиной роще и читали еврейские имена твоих соседей. Ты знал, что у русских крест ставится в ноги, а у евреев – в голову? Мы не знали.

И вдруг я подумала – нет! это не со мной, не с нами… Я сплю, это смешно. Венки, могилы, этот песок – желтый, тяжелый, страшный. И крест – деревянный, ужасный, на нем – твоё имя и годы жизни. А ты – там, внизу, один, без нас… Под этой землей, в кромешной тьме, с закрытыми глазами. А в воздухе – солнечная прохлада и осенняя тишина. Падают листья. Тебя нет.

И я плачу. За что, Господи, такие страдания, адская боль, напрасная борьба? Ты так любил жизнь! И ты боролся - до самого конца, я знаю. Как это страшно – умирать, когда так хочется жить и понимать, что умираешь! Как страшно покидать тех, кого безумно любишь! И мучиться, мучиться, мучиться. Милый мой, но я никогда не забуду, как ты смеялся. Ты всегда шутил, даже когда было больно.

Я поняла одно: в жизни нет ничего страшнее смерти любимых. И не страшна смерть, страшна бесконечная разлука. Ведь мне никогда больше не обнять тебя, милый.
Мне так больно приходить в эту квартиру на Геройской. Странно, я до сих пор не верю, что тебя нет. Мы очень скучаем. Мы часто плачем, прости. Я знаю, тебе бы это не понравилось.



Помню, как мы ездили на дачу – и каждый раз – как будто последний, как я читала тебе про Обаму, а мама с бабушкой варили суп из консервов.

18. 09. 2009