Пепел был везде - он застилал небеса, хватал идущих за пятки нечестивыми пальцами, проникал в легкие с воздухом и заставлял откашливаться, летел в глаза и застревал в волосах горячими хлопьями. Город был торжественно ужасен, дым и пепел застилали небо, дополняя свинцовые тучи, багровый отсвет от десятков и сотен костров обжигал бесчисленные крыши, стены, играл зловещими бликами в оконных стеклах, облизывал черные тучи.
Закованный в тяжелые цепи человек в длинном балахоне шел почти прямо, ничем не выдавая слабости в измученном теле.
Несколько городских стражников, изрядно испачканных и закопченных, святые отцы, вершившие суд над осужденным, и палач, сопровождали его.
Глаза человека смотрели прямо, но не видели. Можно было понять, что не заботили его ни пылающие столбы, с вопящими от боли и ужаса нашедшими свое "правосудие" людьми, ни столб уготованный лично ему...
Повсюду были люди... люди, столпившиеся на площади, люди, занимающие соседние с площадью улицы, люди, смотрящие из окон на эту грандиозную забаву - массовое сожжение.
Восторг вызывали нечеловеческие предсмертные вопли, вид обугливающейся плоти, вспыхивающие волосы и вытекающие глаза, скелеты, превращающиеся в пепел... Толпа с наслаждением созерцала, как вели все новых и новых смертников, облаченных в длинные полотняные балахоны с изображенными на них языками пламени - балахоны присужденных святой инквизицией к смерти.
Ему помогли взобраться... приковали цепью к столбу.
"Свобода... еще чуть-чуть... "
Мир замирает в огненной завесе, дикая боль, рвущийся из легких самый последний крик, удерживаемый достоинством быть выше судей и палачей.
Нет больше оков.