Она стоит на балконе рядом со мной.
Небо уже опустилось так низко, что тучи стекают по ее бледным губам.
Мы смотрим, как большие машины собирают букеты свежесорванных деревьев.
Она говорит: «можно я постою здесь еще какое-то время?»
и задумчиво рассматривает собственные руки,
словно впервые понимая, что под ними есть кости.
Ей страшно.
Ей просто хочется быть рядом,
когда я буду разрушен вместе со всем этим миром,
прокаженным,
заболевшим индифферентизмом.
Ей просто хочется быть в это мгновение рядом,
потому что это все, что у нас осталось.
У нас осталась игра «попробуй угадать человека, стоящего возле тебя»,
в которую даже мы проигрываем все чаще,
хотя когда-то верили, что живем именно для того, чтобы остаться способными чувствовать другого.
Мы все еще пытаемся, но получается плохо, дешево и как-то бутафорно.
Я закуриваю, и она думает, похожа ли душа на сигаретный дым, прибиваемый дождем к земле.
Я сплевываю, и она думает, похожа ли душа на плевок, попадающий в систему канализации Бога.
Она думает о своей душе, о своей смерти,
она задается вопросом, скажет ли кто-нибудь на похоронах,
что даже при жизни в ее руках были кости,
что она стояла однажды на балконе рядом со мной,
наблюдая очередное завершение мира, в который хотелось верить,
и понимала это.
Потом решает, что этого не скажет никто, а значит, это не имеет никакого значения.
Тогда она забывает про свои руки и свои кости.
Просит у меня сигарету и думает о вреде этих смол и никотина,
о вреде выхлопных или калорий,
о вреде процентов или излучений,
о вреде пропаганды или зоны комфорта.
Она думает, скажет ли кто-нибудь на ее похоронах,
что здесь покоится человек, который мог быть лучше,
если бы употребил меньше жирной пищи или выкурил меньше сигарет.
Решает, что нет, и все это тоже перестает быть важным для нее.
Скажет ли кто-нибудь, что здесь покоится человек, который ходил на работу, был лоялен к начальству и часто задерживался на час-пятнадцать?
Скажет ли кто-нибудь, что здесь покоится человек, возле кровати которого на протяжении четырнадцати дней лежал блокнот для записи одного единственного сна?
Скажет ли кто-нибудь, что здесь покоится человек, который думал под дождем, что душа может быть похожа на дым, на плевок, на отражение или может быть не похожей ни на что?
Через полчаса в ее жизни не остается почти ничего важного.


Но ей все еще хочется быть рядом, когда закончится мир,
поэтому единственное, что она говорит: «можно я постою здесь еще какое-то время?»

Александр Ноитов