Мая вдруг будто ослабела, и накипавший гнев. внутренне измотавший ее за последние сутки, неожиданно вылился в неестественно тихий. будто потухший голос: -А помнишь как ты пришла в компанию, как я рекомендовала Гердту взять тебя с телевидения? Помнишь наши вечерние беседы у нас дома и твои дружеские уверения? Помнишь? Помнишь как я убедила Гердта быть на твоей стороне в твоих распрях с Кунтцем? И после этого .... Кристина. неужели твои слова и чувства так мелки и так мало стоят? Как ты можешь столь цинично предавать меня?
-Мая, ты отстала лет на пятьдесят, - Кристина старательно подбирала слова, - это не предательство, это - наша жизнь. – Негодование Шлейермахер нарастало. Ей самой казалось, что что-то, столь давно сдерживаимое внутри, теперь вырывается на свободу. Черты лица ее, может быть от неожиданного поворота событий, заострились, губы сжались. По всему было видно, что она явно нервничает.
Даже у человека, контролирующего себя постоянно, бывают такие минуты в жизни, когда он бросает все на самотек, посылая ко всем чертям весь свой самоконтроль. Он срывается, кричит на свою семью, соседей или сослуживцев; он устраивает дебоши в ресторанах или других людный местах; он скандалит с администрацией по пустякам, настолько мелким, что будь он в обычном своем состоянии духа, то удивился бы такой причине для недовольства. В такие моменты человек может даже убить своего ближнего, стоит лишь тому резче заявить о своей позиции.
После такой аффектации человек всегда раскаивается, хотя может и не показать остальным вида, жалеет о содеяном, втайне упрекая себя за несдержанность. Иные расхлебывают натворенное ими в таком состоянии годами … Но в тот момент человек не думает о последствиях. Он – во власти аффекта.
-Что же стоит такая жизнь, если в ней так мало ценного? – Мая будто не замечала перемен в собеседнице. Она медленно выговаривала слова, устремив неподвижный взгляд в лежавший на столе журнал. – Жизнь, словно яркая картинка… – за ней, как правило, нет ничего яркого.., только бесцветная пустота…
-Да это ты – бесцветная пустота, – Кристина словно взорвалась, - ты – бесцветная пустота за яркой обложкой. Если бы ты знала, как я ненавижу таких как ты. Вы сидите на месте и никогда ничего не делаете, боритесь за отжившие идеалы и порицаете саму жизнь. Почему именно таким как ты достается главный приз в жизни? Ты – жена главы компании, ты можешь позволить себе то, чего я не могу, ты полностью свободна, а что ты сделала, чтобы это досталось тебе? Ты только ныла всю жизнь и упрекала людей в их эгоизме. А эгоизм мой – это ключ к счастью, на которое такие как ты не имеют право, потому что вы ничего не сделали, чтобы его достичь.
-А счастье ли то, что я имею? – Мая перевела на Кристину потухший взгляд. – Почему ты судишь о том чего не знаешь?
-Знаю! А не знаю, так скоро узнаю. – Последний вопрос задел Кристину, еще больше распалив ее пыл. – А то, что ты не ощущаешь себя счастливою – наказание. Такие как ты никогда не сможете почувствовать всю полноту успеха, хотя и достигаете его. Потому что вы не вкладываете сил для того, чтобы достичь этого успеха. Он падает вам в руки.
-Чего же ты хочешь? Всего лишь денег?
-Больших денег, Мая! Это разные вещи. Но не только их, а прежде всего то, что они дают: ощущение своей силы, заслуженный успех, любые возможности для развития себя, власть! Ты просто не знаешь как приятно получать то к чему так долго стремишься – ты никогда не шла долго к цели. Может у тебя и цели нет, потому ты и не знаешь, что делать с успехом. А я знаю. Сейчас ты смотришь на меня и, наверное, думаешь о том, насколько я примитивна. Правда? Но правда только в том, что я – жива, я дышу этой жизнью и хочу ее прожить .., а тебя почти уже нет, ведь твоя жизнь – это просто перечень дней в бесконечном и бесполезном поиске, не имеющем смысла.
-Знаешь, Кристина, когда я шла к тебе, думала что ты сама мне и подослала эти фотографии. Это было бы на тебя похоже. Я вижу, что ты не только завидуешь мне, (хотя, быть может, мне не в чем завидовать), но и, обидев меня, хочешь насладиться чужой болью. – Мая поднялась и не спеша направилась к выходу. Уже стоя в дверях, она обернулась. – Но теперь я понимаю, что ты не могла сделать этого. Ты же не сделаешь ничего, что может тебе навредить? Да, пожалуй, для такого шага ты слишком прагматична. А я ведь еще могу очень сильно тебе навредить.
И, не выслушав ответа, Мая закрыла за собой двери и, пройдя бесконечными коридорами и лестницами офиса компании, вышла на улицу.
Ветер бушевал, разгоняя до большой скорости падающие с неба крупинки снега, и обрушивая их на головы вышедших на улицу людей с яростью, непонятной для видящих это из-за теплых окон своих домов. Повсюду царствовал холод. Он пробирался под тонкие куртки парней и девушек, пытавшихся как всегда без цели побродить по городу, и гнал их в светящиеся огнями кафе, подальше от зимней стужи. Он разбросал прочь уличных торговцев, он загнал в дома всех кошек и собак Дортмунда, а тех из них у кого дома не было, заставил сильно пожалеть об этом. Сидящие у телевизоров домохозяйки пугливо выглядывали из окон и тотчас же меняли свои планы, окладывая прогулку по рождественской ярмарке до следующего раза. Они хватались за телефонные трубки и звонили друг другу, сообщая свои мысли по поводу приближающегося урагана. Их мужья силились очистить лобовые стекла своих автомобилей от снега, и после, уже отчаившись сделать это, возвращались в свои офисы. Полицейские, недовольно морщась, оглядывали улицы, вспоминая сколько было мороки во время недавнего наводнения в стране, и предчувствуя новые неприятности.
А природа брала власть в свои руки. Уже серебрились дороги, уже трещали и выли ветви старых деревьев. Мелкая колючая крупа вонзалась в лица прохожих, упрямо шедших против ветра. Достаточно скоро прохожим было уже не под силу идти против ветра и они сворачивали с пути, надеясь где-либо в тепле переждать капризы погоды. Каждый человек был уже не волен решать свою судьбу сам. Даже канцлеру пришлось отложить свой визит в Москву из-за плохих метеоусловий. Была именно та погода, в которую обывателю решительно хочется зайти в кирху и попросить Бога о прощении грехов.
Мая бесцельно брела по центральным улицам, бездумно оглядывая рекламные вывески уже засветившиеся в суете наступающего вечера. Через какое-то время, словно выйдя из забытья, она заметила что за ней уже несколько метров следует молодая парочка. Закрываясь от порывов встречного ветра какими-то плакатами, они что-то кричали Мае и призывно махали руками. Остановившись и прислушавшись Мая обнаружила, что молодые он и она упрекали ее в ношении меховой шубы, столь подходящей в такую непогоду. Оба демонстранта были достаточно молоды и крайне плохо, для такого ветра, одеты. Видимо это подталкивало их к употреблению горячительных напитков (в противном случае они просто не выдержили бы долго на улице), отчего их лица приобрели некоторый неестественный румянец. Очевидно гибель ни в чем не повинных животных заставляла ее пытаться стянуть с Маи шубу с намерением немедленно уничтожить ненавистный объект, а его – воинственно потрясать плакатом в поддержку действий своей подруги.
Вдруг Мая сняла шубу и, сказав девушке, что дарит шубу ей, оставила двоих остолбенело стоять на тротуаре, а сама пошла прочь. Оглянувшись через несколько шагов она увидела, что он опустил плакат и недоуменно смотрит на шубу в руках подруги, а последняя глупо улыбается. На обоих оторопелых молодых лицах были лишь остатки исчезающего желания расправиться со своей неожиданной собственностью, стоимостью по меньшей мере в десять тысяч евро. – Везде одно и то же. – Мая горько усмехнулась и отвернулась от них.
Неожиданно Мае стало нестерпимо холодно, холодный воздух трепал ее волосы, вгрызался в шею и пробирался под одежду. Зайдя в первый попавшийся по дороге магазин Мая, вытащив из сумочки телефон, включила его и набрала номер Марка.