Начало осени 1837 года. В России с трепетом ждали прибытия балетной дивы Марии Тальони. Зрители заполнили петербургский Большой (Каменный) театр. Билетов было не достать. Балерина блистала в «Сильфиде». Успех был оглушительным. Ей, вскочив с мест, аплодировали даже дамы, что до тех пор не укладывалось в рамки приличий. Да и мода подносить артистам цветы пошла с ее появлением на русской сцене.
Высший свет буквально заболел танцами. Знатные дамы кинулись брать уроки у балерины. Сам Николай I, большой любитель балета, не скрывал своего восхищения Тальони. Его Императорское Величество не раз с цветами появлялся у нее за кулисами. Когда же сама императрица удостоила Марию личного внимания, самодержец не смог скрыть своего изумления: «Этого она не делала ни для одной артистки».
Тронутая вниманием высочайшей особы, Тальони, преисполненная восхищения, горя желанием польстить ей, выплеснула: «Какая у императрицы очаровательная ножка!» Подобную фривольность можно было простить разве что заезжей итальянке.
Выступала Тальони через день, давая возможность публике любоваться ею сполна. Когда она случайно повредила руку, спектакли отменили. И тут же аукнулась на это газета «Северная пчела»: «Две длинные, скучные, бесконечные недели, и все это время Петербург страдает жестоким сплином. Другие артистки старались развлекать публику, но все напрасно. Она вновь выступила с перевязанной еще шелком рукой, и Петербург снова оживился и просиял…»
В аристократических гостиных производила она впечатление дамы с безукоризненными манерами. Ее туалеты, безупречно сдержанные, но элегантные, к тому же с изюминкой, заставляли смотреть во все глаза и, конечно, подражать. Так, в моду вошла «шляпка Тальони». Рассказывали, что однажды модистка, увидев на голове балерины свое очередное изделие, чуть не расплакалась: «Что вы наделали! Я специально отогнула поля вашей шляпки, чтобы они не помялись, а вы так ее и надели!» «Помилуйте, – обескуражено оправдывалась Тальони, – я думала, так ее и полагается носить». Стоит ли говорить о том, что шляпки балерины тут же вошли в моду. [445x582]Знакомство студента Императорской Академии художеств Ивана Айвазовского с Марией Тальони началось с курьеза: ее экипаж случайно задел его и он упал. Сердобольная дама довезла «жертву» до дома, а на другой день прислала ему билет на свой спектакль. Так он и начался, их неожиданный роман…
С наступлением Великого поста, когда Россия уставала от увеселений, она уезжала на гастроли по Европе. Узнав, что Тальони весну и лето проводит в Венеции, блестящий выпускник Академии художеств Айвазовский убеждает профессуру, что будущему маринисту всенепременно надо постажироваться в Италии. И вот он впервые за границей, в играющей красками осени Венеции, городе ста островов.
В ожидании приезда Тальони художник рисовал Венецию – город-сказку, город-декорацию, город-карнавал, в котором вместо улиц – каналы, вместо переулков – протоки, вместо проспектов – проливы. Рисовал старинные роскошные дворцы, ступени которых лижут зеленые воды лагуны, летящие по каналам гондолы, а в городе их было не меньше десяти тысяч, и море.
Удача свалилась на молодого художника нежданно-негаданно: прослышав, что Папа Римский Григорий XVI готов приобрести для Ватикана его «Хаос» – романтический морской пейзаж, Айвазовский от души преподносит картину понтифику сам. Тронутый благородным жестом художника, Папа самолично награждает его золотой медалью. Успех превосходит все ожидания Айвазовского. В один из весенних дней 1841 года в салоне, куда он сдавал часть своих полотен, ему передали, что две его картины купила великая Мария Тальони.
Теперь он знал, что она в Италии. Волнение захлестывало его. И пока он пребывал в растерянности, ему в гостиницу доставили письмо в знакомом с голубем конверте, в котором Айвазовский нашел билет на «Сильфиду». [321x420]И снова она порхала на сцене, и снова он ждал ее у артистического подъезда. По дорожке, усыпанной цветами от поклонников, Тальони побежала к своей гондоле, страстным голосом окликнув: «Синьор Айвазовский, ну что же вы, я жду!»
Катались они в тот вечер долго. В уютном палаццо балерины Айвазовский купался в женских ласках. По утрам он писал картины, прислушиваясь к звукам музыки из комнаты Марии, где она репетировала. Встречались они в полдень за завтраком, и снова катались по каналам, пьянея от воздуха моря и счастья. И как-то, признавшись в любви, он позвал ее замуж…
* * *
Мария родилась в семье балетмейстера и хореографа Филиппе Тальони. Девочка была непропорционально сложена: ее руки чрезмерно длинны, а ноги – сплошной курьез. Талия была короткой, а спина – сгорбленной. Но отец вбил себе в голову, что дочь непременно станет балериной. Занималась она под насмешки ладненьких юных нимф, и нередко слышала вслед: «эта маленькая горбунья». Мария заливалась слезами. Занятия часто кончались обмороком, пальцы ног кровили, но отец всякий раз вновь ставил ее к станку.
[350x350]
Парижскую публику Мария покорила в «Венецианском карнавале». С тех пор она часто танцевала в Гранд-Опера. Там же в марте 1832 года Филиппе Тальони поставил балет «Сильфида». В нем его дочь и блеснула. Роль Сильфиды принесла 28-летней Марии мировую славу, которую она удерживала четверть века. За Сильфидой последовали новые партии в отцовских балетах – Натали в «Натали, или Швейцарской молочнице», Зюльмы в «Восстании в серале», Флер де Шан в «Деве Дуная».
Карьера танцовщицы не помешала Тальони иметь семью и детей. В том же 1832-м она вышла замуж за графа Жильбера де Вуазена и родила ему дочь и сына. Супруг оказался заядлым картежником, да к тому же обзавелся любовницами, умудрившись спустить не только свое состояние, но и гонорары жены. Через три года она ушла от мотоватого графа.
Зная цену своему таланту, Тальони позволяла себе быть и мелочной, и требовательной, а временами даже капризной и жесткой. Жертвами ее характера обычно становились директора театров, которые прозвали ее «деспотом в юбке». Как-то раз в Лондоне, не получив утром обещанного гонорара, вечером она не вышла на сцену, несмотря на заверения директора расплатиться сполна… В 1837 году директор Гранд-Опера мсье Верон, устав от ее выходок, контракт с ней продлевать не стал.
Впереди были гастроли в России.
* * *
Разница ли в возрасте в 13 лет, тревога ли, что ее особая привязанность к сцене может встать меж ними, привели к тому, что напряжение между Айвазовским и Тальони росло. Однажды, в день Вербного воскресенья, протягивая ему свою розовую балетную туфельку, Мария сказала:
– Вот этот башмачок растоптал мою любовь! Возьмите его на память и возвращайтесь в Россию. Там ваша жизнь. Свою женщину вы еще встретите.
– Но оставьте мне хотя бы надежду! – в сердцах воскликнул Айвазовский.
– Нет, милый мальчик! Я всей душой привязана к сцене и вряд ли полюблю вас…
В день Святой Пасхи к Тальони зашел нотариус и вручил ей дарственную на роскошное палаццо. То был прощальный подарок Айвазовского, рыцаря разбитого сердца.
* * *
Последнее выступление балерины в Петербурге состоялось 1 марта 1842 года. Вызывали ее восемнадцать раз. В прощальном поклоне она обратилась к зрителям со словами: «В вашей стране с ее нещадными морозами на меня всегда веяло теплом». Император Николай I распорядился поставить в царской ложе бронзовую фигуру Тальони.
В театральных календарях Парижа отмечена дата последнего ее появления на публике – 1844 год. Но еще три года балетоманы ездили вслед за Тальони по городам Старого Света, стараясь не упустить ни одного ее появления на сцене. Окончив сценическую карьеру, балерина всю себя посвящает урокам танца в балетной школе Гранд-Опера.
Гамлет Мирзоян