[632x640]
Он плохо переносил боль. Но боль для него, как и для многих других, была источником творчества. Мне кажется, он думал, что если ему не будет больно, то он перестанет творить... И он причинял боль другим, потому что боялся, что ему самому будет больно. Ему было трудно принять любовь, потому что у него ее никогда не было, и он не считал себя достойным любви.
(с) Патриция Кеннели о Джиме Моррисоне
Мне кажется, поклонники The Doors видят вас мессией, спасителем, который дарует им освобождение. Какое чувство вы испытываете в связи с этим? Этот груз для вас – тяжелая ноша?
Это абсурд. Как можно освободить того, кто не обладает мужеством, чтобы встать и самому заявить о собственной свободе? Думаю, это ложь – люди заявляют, что хотят быть свободны – каждый настаивает на том, что свобода – это самое желанное для него, самое священное и драгоценное из человеческих устремлений. Но это чушь! Свобода вселяет в них ужас – они вцепились в свои оковы. Они ведут борьбу с любым, кто осмелился посягнуть на их плен. Это их безопасность… Как они могут ожидать свободы от меня или кого-то еще, если на самом деле ее не хотят?
А почему, как вы думаете, люди испытывают страх перед свободой?
Мне кажется, люди сопротивляются ей, поскольку страшатся непознанного. Но в этом и заключена ирония… То непознанное уже однажды было познано. Это то, чему принадлежат наши души… Единственное решение – для всех, для каждого – посметь заглянуть в лицо величайшему ужасу, который только возможен. Открыть себя для себя самого – перед глубочайшим страхом. После чего страх теряет власть, теряет свое значение и исчезает. Теперь вы свободны.
Что вы сами подразумеваете под свободой?
Есть разные виды свободы – тут много недопонимания… Величайшее освобождение – стать тем, кто ты есть на самом деле. Мы приобретаем роль в обмен на реальность. Мы предаем собственные ощущения ради спектакля. Мы расстаемся со способностью чувствовать, а вместо этого надеваем маски. Не может быть никакой крупномасштабной революции до тех пор, пока не будет переворота внутри личности, на индивидуальном уровне. Сначала все должно произойти внутри.
Можно отнять у человека политические свободы, но это не затронет его – до тех пор, пока его не лишат свободы чувств. Это может его уничтожить.
Но как кто-то другой может отнять у вас право чувствовать?
Некоторые люди с радостью со своей свободой расстаются – но вот других к этому принуждают. Тюрьма начинается с рождения. Общество, родители – они отказывают нам в сохранении той свободы, с которой мы все рождены. Масса утонченных и коварных способов наказать человека за то, что он смеет быть чувствительным. Ты видишь: все вокруг разрушили природу собственного чувства. И начинаешь им подражать.
Вы имеете в виду, что всех нас, в сущности, воспитывают и растят для того, чтобы защитить и увековечить то общество, которое лишает нас самих внутренней свободы?
Разумеется… образование, религиозные лидеры, и даже друзья, или так называемые друзья – перехватывают инициативу, когда семья отходит в сторону. Они настаивают на том, чтобы мы чувствовали только то, чего от нас ожидают. Они хотят, чтобы наши чувства всегда формировались загодя. Мы похожи на актеров – брошенных в этот мир странствовать в поисках фантома… в бесконечном поиске полузабытой тени нашей утерянной реальности. Когда другие требуют, чтобы мы стали теми, кем они сами хотят, они принуждают нас к уничтожению собственной личности, того, кто мы есть на самом деле. Очень расчетливое убийство… и самые любящие родители и родственники совершают его с улыбкой на лице.
А возможно ли личности освободиться от этих репрессивных сил – по собственной воле, без помощи со стороны?
Такую свободу нельзя заслужить. Никто ее для вас не завоюет. Рассчитывать придется только на себя. Если ищешь кого-то, кто сделает все вместо тебя – кто-то вне самого себя – то, значит, продолжаешь полагаться на других. Ты все еще уязвим для этих злых, репрессивных внешних сил.
Но разве невозможно для всех, кто желает освобождения, объединиться – соединить усилия, может быть, хотя бы каждому из них придать сил? Должно быть, это возможно.
Друзья могут помочь друг другу. Подлинный друг – тот, кто дает тебе абсолютную свободу быть самим собой – и чувствовать. Или не чувствовать. Что бы ты ни чувствовал в данную секунду – для них в порядке вещей. Вот в чем сущность и настоящей любви – дать человеку быть тем, кто он есть… Большинство же любит того, кем ты притворился… Ради сохранения их любви ты продолжаешь притворяться, сдерживать себя. Начинаешь любить собственное притворство… Правда, что мы заперты внутри образа, действа – и, самое печальное, люди так привыкают к образу, что срастаются с собственной маской в одно целое. Им нравятся кандалы. Они забыли обо всем, что составляло их сущность. А если пробуешь им напомнить об этом, они тебя ненавидят – им кажется, будто ты стремишься украсть самое драгоценное, что есть у них.
В этом есть грустная ирония. Разве не видят они того, что вы пытаетесь указать им – путь к свободе?
Большинство людей не имеет представления о том, что они теряют. Общество придает наибольшую ценность контролю – сокрытию собственных чувств. Наша культура осмеивает «примитивные культуры» и горда тем, что подавляет естественные порывы и инстинкты.
Во многих стихах вы любуетесь и открыто преклоняетесь перед первобытными людьми, к примеру, индейцами. Вы хотите сказать, это не человечество в целом, но наше конкретное общество – порочно и разрушительно?
Посмотрите, как живут другие культуры – в мире, гармонии с землей, лесами, животными. Они не заняты строительством боевых машин и не вкладывают миллионы долларов в уничтожение других стран, политические взгляды которых не совпадают с их собственными.
То есть, мы живем в больном обществе.
Верно… и, самое страшное, мы сами и не знаем, что больны… Есть слишком много вещей, к которым мы привязаны, а, значит, на шкале ценностей свобода занимает свое законное место в самом низу.
Но разве не может художник как-то изменить ситуацию? Если бы вы, как художник, не чувствовали, что в ваших силах что-то менять, как бы вы жили тогда?
Я дарю образы – воскрешаю те воспоминания о свободе, до которых еще можно дотянуться – как и The Doors, верно? Но мы можем лишь открыть двери, а не заставить людей шагнуть внутрь. Я не смогу освободить их, пока они сами не захотят этого – больше, чем чего-либо еще… Может, у первобытных людей было меньше ерунды, от которой было нужно отказаться, избавиться от нее. Человек должен отказаться от всего – не только от богатства. От всей той чуши, которой его учили – от того, чем промывали мозги. Все это нужно отринуть, дабы совершить прорыв. Но большинство людей не желает этого.
Перевод Михаила Гунина
Интервью журналу Rolling Stone 26 июля 1969 года. Кем ты себя считаешь? Поэтом? Рок-звездой? Кто ты? Наша группа не достигла уровня массового феномена, как некоторые другие группы; мы никогда не вызывали всеобщего поклонения. Поэтому сильного влияния на меня все это не оказало. Наверное я считаю себя сознательным художником, который корпит день за днем, ассимилируя информацию. Мне хотелось бы создать свой собственный театр. Я очень этим сейчас увлечен, хотя мне по-прежнему нравится петь. Как ты решил стать исполнителем? Думаю, во мне жило подспудное желание заняться чем-то вроде этого с того самого времени когда я услышал ... понимаете, рок-н-ролл родился в пору моего юношества, когда просыпались все мои чувства. Это было так здорово, хотя в тот период я даже не мог позволить себе более или менее реально представить, что сам буду делать рок-н-ролл. Наверное все это время я бессознательноо впитывал и слушал. Так что, когда пробил мой час, подсознание все уже подготовило. Я ни о чем не думал. Все уже во мне было. Я никогда не занимался пением - и никогда даже не помышлял об этом. Я думал, что стану социологом или писателем, может быть буду сочинять пьесы. На концерты я тоже не ходил, раза два в лучшем случае. Кое-что я видел по телевизору, но все равно я не считал себя частью всего этого. Но в моей голове звучало целое концертное представление: с группой, пением и аудиторией - огромной аудиторией. Те первые пять или шесть песен, что я написал, - я просто списывал ноты с фантастического рок-концерта, который шел в моей голове. А когда я написал песни, я должен был их спеть. Когда ты начал сочинять стихи? О, где-то в пятом или шестом классе я написал стихотворение "Пони Экспресс". Первое из всех, что могу припомнить. Это было одно из таких стихотворений балладного склада. Но собрать его в единое целое у меня так и не получилось. Я всегда хотел сочинять, но при этом считал, что ничего хорошего не получится, если только каким-то образом рука сама не возьмет карандаш и не начнет им водить по бумаге, а я по-настоящему не должен иметь к этому никакого отношения. Как автоматическое письмо. Но этого у меня так никогда и не получилось. Я написал, конечно, очень много стихов. Скажем, "Конские Широты" я сочинил в старших классах школы. В старших классах и в колледже у меня накопилось множество тетрадей, которые по какой-то дурацкой причине я просто выбросил, когда окончил учебу. Я не знаю ничего другого, что было бы мне сейчас столь же необходимо как две или три из этих потерянных тетрадей. Я уже думал пройти сеанс гипноза или принять пентотал натрия, чтобы постараться вспомнить, ведь я писал эти тетради ночь за ночью. Но может быть и так, что если бы я не выбросил эти тетради, я никогда не написал ничего оригинального - потому что в них главным образом были все те вещи, которые я накопил читая и слушая, как цитаты из книг. Я думаю, что если бы не избавился от них, то никогда не стал свободным. Недавно цитировалось твое высказывание о том что рок мертв. Ты в самом деле веришь в это? Пора первоначального расцвета закончилась. То, что называют роком, то, что раньше называли рок-н-роллом - стало декадентством. А потом рок возродился из искры, зажженной англичанами. Он ушел очень далеко вперед. Рок стал ясным и выразительным. Потом он стал отдавать себе отчет во всех своих действиях, что по-моему, является смертью любого движения. Он стал контролировать свои действия, стал путанным и впал в некое подобие кровосмесительства. Энергия испарилась. Веры больше нет. Я думаю, любое поколение, для того чтобы отстоять свое право иметь открытую всему новому человеческую сущность, должно порвать со своим прошлым. Так что, очевидно, ребята, идущие за нами вряд ли будут иметь много общего с нами в своих ощущениях. Они создадут свой собственный уникальный звук. А как по-твоему, ты станешь частью грядущего? Да, но скорее всего я к тому времени буду заниматься чем-нибудь другим. Трудно сказать. Может быть я стану администратором корпорации. Ты когда-нибудь серьезно представлял себя в этой роли? Мне в некотором роде образ нравится. Просторный офис. Секретарша. Я хочу затронуть еще один предмет, но трудно решиться ... его так раздули и он оброс всевозможными спекуляциями, кстати, хотелось бы услышать твое отношение и к этому, равно как и истину ... Эдипова часть песни "Конец". Так что же эта песня значит для тебя? Давайте подумаем ... Эдип - древнегреческий миф. Софокл писал о нем. Не знаю кто до него. Миф о мужчине, который неумышленно убил своего отца и женился на своей матери. Да, я бы сказал сходство имелось. Определенно. Но по правде говоря всякий раз когда я слышу эту песню, для меня она приобретает какой-то новый смысл. Я и в самом деле не знаю что я пытался сказать. Родилась она как простая прощальная песня. Прощальная с кем или с чем? Вероятнее всего с какой-нибудь девушкой, но я вполне могу себе представить ее и как прощание со своего рода детством. Просто не знаю. Я думаю, песня достаточно сложна и универсальна в своей образности. Настолько, что она может значить все, что хотите. Мне решительно все равно что о ней пишут критики и прочие, но вот одно меня встревожило... Как то вечером я отправился в кино в Уэствуд и заглянул в книжную лавку или небольшой магазин из тех, что продают поделки из глины и календари и всякие мелкие вещицы, ну вы знаете... и ко мне подошла одна очень обаятельная и умная девушка, умная в смысле чувствующая и открытая. Ей показалось она меня узнала, и она просто подошла поздороваться. И именно об этой песне она меня расспрашивала. Ее отпустили на непродолжительную прогулку в сопровождении медицинской сестры. На час или что-то около этого - из Психоневрологического Института при Калифорнийском Университете Лос Анджелеса. Она там жила и ее просто выпустили на прогулку. Очевидно раньше она училась в Калифорнийском Университете. Потом застегнулась на сильных наркотиках или что-то вроде того. Как бы то ни было, мне она сказала, что эта песня - любимая песня многих девчонок в ее палате. Сначала я только и подумал: "О, господи..." - а это случилось уже после того, как я ей некоторое время рассказывал, что песня может иметь много значений, что-то вроде лабиринта или головоломки для размышлений и что каждый должен соотносить ее со своим состоянием. Я не отдавал себе отчета насколько серьезно люди воспринимают песни, и это навело меня на мысль что, может быть, мне следует поразмыслить о возможных последствиях. Но это нелепо, потому что я же сам все делаю; о последствиях просто не думаешь, не можешь думать. В ходу цитата, приписываемая тебе. Она часто мелькает в печати: "Меня интересует все о восстании, беспорядке, хаосе -" " - в особенности деятельность, которая не имеет очевидного смысла". А кого не очаровывает хаос? Но еще более меня интересует деятельность без смысла. Я подразумеваю под этим свободную деятельность. Игру. Деятельность, которая не несет в себе ничего, кроме самой себя. Никаких отзвуков. Никакой мотивации. Свободная ... деятельность. Я думаю у нас надо устроить карнавал в национальном масштабе, такой же как Mardi Gras в Рио. Неделя национального веселья ... вся работа прекращается, отменяются все дела, прекращение всякой дискриминации, всей власти. Неделя всеобщей свободы. Это станет началом. Ты сказал, тебе нравится вытаскивать слушателей из кресел и поднимать их на ноги, но не создавать намеренно ситуацию хаоса. Практически ситуация никогда не выходила из под контроля. На деле все это достаточно иронично. Мы веселимся, ребята веселятся, фараоны веселятся. Создается некий странный треугольник. Иногда я напрягаюсь сильнее и несколько завожу людей, но обычно мы на сцене только стараемся сделать хорошую музыку, вот и все, не более того. Что ты имеешь ввиду, говоря что иногда напрягаешься сильнее? Несколько заводишь людей? Ну, скажем, я проверял границы реальности. Мне было любопытно посмотреть что произойдет. Ничего более: чистое любопытство. А что ты делал, чтобы проверить границы? Просто давил на ситуацию и расширял ее до тех пор пока она поддавалась. И при этом ты никогда не чувствовал что все выходит из под контроля? Никогда.