Москва. Первое января. Я еду в Питер. Поезд отправился с Ленинградского вокзала в половину десятого утра. По праздничным меркам чудовищно… похмелье. Сидячий вагон (экономлю на билете). Терпеть восемь с половиной часов. Пошел третий, а члены уже ноют… Похмелье и буйная ночь отрывают меня от реальности, я чувствую себя ослабшей, как в больничной палате после приступа. Временами всплываю в явь, осознаю себя, свою слабость, свое полуприсутствие в мире людей и вещей. На станциях в вагон входят другие, и я смотрю на них, как на новеньких в моей больничной палате – безучастно. Спать…
Тверь. Остановка. В вагоне пахнет копченой колбасой – народ завтракает. Время движется гастрономически: праздничный новогодний ужин-2009 стал обыденным завтраком-2010. Кстати, уже ж 2010. А поезд едет. Моя страна неожиданно заснежена этой зимой, от горизонта до горизонта. В окне – сначала еловые лапы в теплых белых варежках, а потом поле: белый больничный халат необъятных размеров, а к нему (неаккуратность доктора) пристала темная нитка - наш неспешный поезд. Я засыпаю.
Санкт-Петербург. Танька Швецова, конечно же, опоздала. Потому что, конечно же, сидела в чьих-то гостях. Я начала ей звонить еще в поезде. Она не отвечала, и снова не отвечала, а мы подбирались к Московскому вокзалу. Здрасьте. В Спб не знаю ни одного человека. И никто меня, бедную, не встретит. Это значит – что? Следовало запаниковать. Когда я готовилась вывалиться на перрон - мерзлый, неизвестный, а потому пугающий, отозвалась Швецова. И отправила меня стоять у елки. Ура. Я выдохнула и шагнула в Питер. Ключевая мысль влетела в меня, ударилась об истерзанный поездкой мозг и отскочила. Подумать ее я не успела, а на моих глазах разворачивался русский вариант нарезки в аэропорту Хитроу из кино «Реальная любовь». Как там? «Согласно общему мнению, мы живем в мире ненависти и алчности, но я не согласен. Мне кажется, что любовь повсюду. За частую любовь не очень заметна и торжественна, но она повсюду. Отцы и сыновья, матери и дочери, мужья и жены, любовники, любовницы, закадычные друзья… Если присмотреться возникнет подозрение, что любовь… реально повсюду». Это моя любимая цитата. У вагонов встречались, обнимались, целовались и были счастливы. И ничего банального, ведь даже банальная радость – не банальна, потому что счастье превыше формата. Радовалась и я, стоящая между двумя поездами, с сумкой, в которой лежали подарки для Швецовой и бутылка водки «Старая Москва». И только потом, когда я увидела елку в центральном зале Московского вокзала, елку-близнеца из Ленинградского, я-таки додумала важную мысль: мой новый год начинается в новом месте, и все действительно впервые – и время и место, а это усугубляет новизну, делая ее почти мистической, знаковой, позволяющей осознать себя здесь и сейчас, и удивиться этому. Оказывается, я открыла рот.
Даже если мир расцвечен с помощью энергосберегающих лампочек, он все равно сияет. И в нем здесь и сейчас, как бы взамедленке, как бы во сне, навстречу мне шла Танька Швецова. Пьяная, ненакрашенная, исхудавшая и в растаманской полосатой шапке. Она взяла меня за руку и повела в подворотню к запорошенному постаменту. Из-под снега высовывалась голова с бакенбардами. На постаменте было написано: Александр Сергеевич Пушкин. Швецова вытащила бутылку шампанского и открыла. Я сделала глоток ледяной жидкости на морозе, в сугробе. Она медленно вливалась в меня, и пузырьки драли мое простуженное горло. Ну, привет что ль, подруга! Привет и тебе, Петербург!
[466x699]
[699x466]