Итак, думается, что облик аввы Прокла начертали мы правильно, согласно всем законам агиографии (знающий, да разумеет), ибо мы не биографию пишем, но лишь те духовные стороны личночсти, скрытой во плоти и преворсходящей естество, как разумеют о том, богословы и философы, ибо они определают личность, как некое таинство природы и не сводимое к банальной экзистенции, но как некое онтологическое и сокрытое, но проявляющееся в нас и не понятой нами до конца. Да, такое странное, но традиционное мнение мы найдем резгнув книги знаменитейших, таких, например, как Хайдегер, или Лосский, и вся плеяда его учеников (Тимоти Уэр, Иоанн Зизиулас) ибо, по определению того же аввы Прокла личность есть: совокупность всех психофизических характеристик человека, не являющаяся, чем-то одним из них, но превосходящая их, но и не чуждое им и обладающая ими, как присущая им (ПП. II, 13), хотя он ит критически относился к просопологии, как ее представляли его современники, и часто говорил, будьте бдительны и критичны.

Теперь же следует начертать нам - по порядку портреты тех людей, кои непосредственно связаны с аввой Проклом, его ближайших сподвижников, без коих, как говорит в своих ""Памятных записках" авва Прокл, он бы не ступил бы и шага. Итак, по порядку это были его самые близкие други и поддруги: авва Киндей, которому он непосредственно иповедовался, и блаженная Атэкуса, которую он любил во истине, всю жизнь, и его спутница блаженная Анфуса, коя была ему и женой, какое-то время, и первенцой его, и матерью его сыновей.

{О авве Киндее}

Многое можно почерпнуть из 1 и 2 книг Парамнова патерика, в коих найдется мнгое, косвенно начертающее о личности аввы Киндея (и даст Бог, мы опубликуем эти книги полностью), но мы рассудили изложить здесь лишь то, что не вошло в источники, но то, что дошло до нас из предания. Так, например, блаженная Анфуса говорила, что авва Киндей подобен Архангелу, а авва Прокл говорил, что Господь послал ему идеального товарища, сестра Атэкуса говорила же, что Киндей портит брата Прокла, ибо она считала, что Прокл должен был раскрыть свои таланты, и что Киндей и, даже, Анфуса, понавшая Прокла, как жена, не достойны сего мужа, и говорила, что Прокл, отказался от своих крыльев, ибо одно он отдал Киндею, а другое Анфусе. Хотя и она благоговела пред мудростию аввы Киндея. А мудрость сего мужа была поистине велика и обладал он уникальным даром прозорливости и никто (лишь, может быть, кроме аввы Ура), не мог противоречить его логике и искусству убеждения, даже богатырь - авва Гедеон не мог рационально противостоять ему, и часто бросался на него с кулакими, но никто не мог сломить сего мужа, ибо, если обличал он, то - сам Дух Божий предстоял ему и лице его было подобно ангелу, а если же вразумлял он, то не боялся сильных мира сего и говорил в лицо всякому и правдиво, а если же нравоучал, или поучал, то реципиент говорил: так никто не говорил мне, что говорит сей муж. Он мог удивить и поразить словом, и обладая даром прозорливости, говорил так, что угадывал самые тайные мысли. Был же он по профессии мастер пейдалиопоисиса, т.е обладал - и в совершенстве - мастерством обувного промысла, ибо он был сапожником. Сам же он говорил авве Проклу (это засвидетельствовано Проклом в его "Памятных записях"), что эта работа благоприятствовала философствованию, ибо, говорил он: натягивая кожу на колодку и забивая гвоздь, вспоминал я муки Праведника за неправедных и говорил: прости нас Боже, Иисусе, ибо не ведаем, что творим. А намазывая клей, который был у нас двух видов, я рассуждал о добродетели и пороке, ибо лишь клей одного вида клеится, но не клеится клей одного вида к клею иного вида. И однажды, как говорит авва Прокл в своих записках, авва Киндей употребил эту метафору по следующему случаю:

<Из "Памятных записей" аввы Прокла о том, как некий миряним Стефан искушал блаженную амму Атэкусу, дабы причинить боль авве Проклу, и был наказан Богом, и как авва Киндей разъяснил причину горя, постигшего Стефана>

...Трудно воспоминать мне это, но по моей оплошности, развратник и совоспитаник мой в детсве Стефан, поглумился над, возлюбленной сестрой моей Атэкусой. А случилось это так. Однжды пребывая в гостях у Стефана, я был вынужден воспользоваться его телефоном, ибо батарея моего телефона исчерпала свои рессурсы и села, и я попросив его телефон, набрал номер Атэкусы. А он же, любострастный и бестыдный, воспользовавшись этим стал ей звонить и докучать, скрыв сие от меня. И однажды позвонив ей, сказал ей, что весьма желает ее лона, и хочет ее лоно облизать своим языком - о, верх бесчестия для мужа - и сделал он это, т.е. позвонил ей, прямо при мне, а когда же я, думая, что он по обычаю так говорит с какой-то блудницой, сказал ему, что язык тебе дан не для сего позорищного дела, то он надменно сказал мне: это я не с блудницей говорил, а с твоей поружницей Атэкусей. Я же возмутился весьма и хотел поколотить его и уже было поднял руку, и сказал: Зачем, негодяй? Он же сказал: не волнуйся, ибо я весьма был бит ее словами и не причиняй мне вреда. Я же сказал ему: сучий сын, не знаешь на какие скорби облекаешь себя. Нет, я не хотел ему вреда и лишь хотел вразумить его, что нельзя глумиться над святыми. Он же сказал мне: я раскаиваюсь, не знаю, что подвигло мною. И я помолившись о нем ушел. Но, Бог, не внял моил молитвам и в туже ночь ворвались к нему разбойники и взломав его дверь сильно били его и резали и обокрали его до нитки. И он был бит и еле выжил, а когда я посетил его  в следующий раз, то устрашился от вида его, ибо он был жалок и весь изранен. Был же со мной и брат Киндей. И Стефан пав пред нами на колени, плакал и жаловался и говорил: за что же меня порезали и избили и поглумились, и обокрали. Я же, поняв, что это из-за его святотатства, ибо глумление над святыми, сродни святотатству, ибо святые есть читсый и незамутненный образ Божий, как бы некая живая святыня, или икона, сказал: ты виноват сам. Он же, вцепившись в рукав брата Киндея, сказал: зачем? Тогда же брат Киндей сказал ему: я сапожник, брат, я не Господь, и не могу сказать тебе: зачем. Но, могу сказать тебе, что в нашем деле мы не можем приклееть верхнюю часть обуви к ее колодке, если предворительно не намажем клеем и верхнюю часть и колодку. И если ты потерпел беду, значит ты и сам был виновником и содетелем беды, ибо не было бы тебе намазано, если ты сам не намазал, и не склеилась бы беда. Я был изумлен, ибо, я сознавал вероятную причину беды Стефана, а брат же Киндей об этом не знал...

Так [сказано] у аввы Прокла в седьмом томе его "Памятных записок"