Дверь, деревянная, с разбитым, расщепленным неоднократно полотном возле замка, старого, электронного, десять кнопок в два затёртых ряда, работает ли? Неизвестно. Дверь с косой табличкой, выцветшей бумажкой "ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЁН!", сухо и зло, как сама прокуренная, немытая вовек дверь, смотрелась бы в современном торговом центре нелепо и чужеродно.
Но...

Лампы люминесцентные гудят натужно, из последних сил своих, подбадривают скрипящий воздух вентиляционных шахт, грозят потухнуть, и не тухнут, и снова грозят. Держатся.
Но...

Мужичок пьяноватый, черно-красный от загара, длинный, с истерически торчащим кадыком оглядывается боязливо, будто упрятаться, схорониться старается за гробоподобной сталью банкомата. Трусит.
Но...

Машина у входа пытается завестись, трясётся вся, жжёт стартер впустую - не раскрутить. Не выходит. Ни божья искра, ни искра на свече не оживят мастадонта, гнить остову тут же присно и ныне и во веки веков, удивлять археологов. Затихла.

Хламовник, мир ветхости, пробивается вгрызается из замирья. Я гуляю между мирами, на границе миров, держу глаза открытыми.
Мне двадцать три года.
Год от рождества Христова на дворе шёл две тысячи пятнадцатый.