[362x600]На фотографии датированной 1864 годом мы видим молодого человека в форме  во многом подобной мундиру чиновника  тех лет. Стоячий воротник, обшлага  на рукавах и пр. все это говорит, что молодой человек мог учиться в Царскосельском лицеи или в училище Правоведения.  В целом учащиеся в этих учебных заведениях  имели очень схожую форму. Различалась она цветом воротника и обшлага на рукавах. У лицеистов это был красный цвета у правоведов светло-зеленый при одинаковом темно-зеленом цвете самой формы. Но на черно-белых фотографиях  эти цвета чаще всего не отличить. Поэтому остаются только пуговицы. У лицеистов на пуговицах был изображен государственный герб а у правоведов -  “сенатский чекан” (Сто́лп зако́на  — историческая российская эмблема правоохранительных органов, представляющая собой увенчанную короной колонну с прямоугольным щитком с надписью «закон»).  При детальном изучении фотографии пуговицы этого молодого человека были определены как “правоведческие”.  Он обучался в училище Правоведения в Санкт-Петербурге.

“Чижик-Пыжик”-легенда.

В Интернете гуляет расхожая легенда о том, что куплеты о знаменитом в Санкт-Петербурге Чижике-Пыжике ассоциируются с учащимися Императорского училища правоведения якобы за их форму с ярко-зелеными воротниками и обшлагами, которая напоминала оперение чижика вкупе за их непомерную гордыню и пристрастие учеников старших курсов к непомерному употреблению спиртных напитков. Конечно, подобная дразнилка могла иметь место, ведь учащимся привилегированного учебного заведения завидовали многие. Но вероятность того что эта ассоциация родилась конкретно в отношении этого учебного заведения очень мала. Этимология образа гораздо “Чижика-Пыжика” старее, чем это знаменитое училище. Ведь  пародию «Гнедич, Гнедич! где ты был? На Кавказе …(далее не очень приличный текст)» мы встречаем  в письме А. Е. Измайлова фельетонисту Павлу Лукьяновичу Яковлеву, написанном 16 ноября 1825 т.е. за десять лет до того, как появилось училище правоведения. Да и на картине “Зал Училища правоведения с группами учителей и воспитанников”(1840г.) художника С.К.Зарянко мы видим строгие мундиры менее всего походящие на оперение чижа. А пыжиковую шапку они отродясь никогда не носили.

Немного истории.

[321x600]Императорское училище Правоведения было торжественно и с большой “помпой” открыто 5-го Декабря 1835 года в присутствии  Государя Императора Николая I с Наследником Цесаревичем Александром Николаевичем, Великого Князя Михаила Павловича  и высших государственных сановников. Училище было открыто в связи с острой потребностью в квалифицированных  и качественных кадров в области государственного управления и в частности для улучшения личного состава в судебных местах. Огромная роль в создании этого учебного заведения лежит на плечах Принца П.Г.Ольден6бургского. В 1834 году Принц передал Государю Императору (своему дяде) письмо с подробно разработанным проектом нового «Училища Правоведения» вместе с обещанием пожертвовать сумму, необходимую на приобретение дома и первоначальное обзаведение училища. Письмо принца с проектом, от 26 октября 1834 года, государь передал М. М. Сперанскому, с надписью: «благородные чувства принца достойны уважения. Прошу, прочитав, переговорить с ним и мне сообщить, как ваши замечания, так и то, что вами с принцем условлено будет».  М.М.Сперанский  совместно с принцем выработал проект Устава и штатов училища, рассмотренный затем в Департаменте законов Государственного совета с участием министров народного просвещения и юстиции.  29 мая 1835 года в Государственном Совете были уже рассмотрены и утверждены выработанные принцем, совместно со Сперанским, проект и штаты училища Правоведения, и на третий день последовал Высочайший рескрипт, коим принцу вверялось устройство училища. К концу ноября того же 1835 года купленное на средства принца здание на углу Фонтанки и Сергиевской улицы (ныне улица Чайковского) было переделано и приспособлено для открытия в нём училища (при этом приобретение здания и его приспособление и обзаведение обошлись принцу более чем в 1 миллион рублей). В день открытия училища Высочайшим рескриптом принц был утверждён в звании попечителя училища и пожалован кавалером ордена св. Владимира 2 степени.

Училище Правоведения.

Созданное учебное заведение было элитным. В него имели право поступать только дети потомственного российского дворянства, внесенного в шестую часть родословной книги, дети военных чинов не ниже полковника, гражданских – не ниже статского советника (V-класс).  В конце XIX и начале XX веков, когда в России подули ветры перемен, в училище стали принимать детей чиновников Войска Донского, детей дворян-кавказцев, детей судей, делались и исключения для других сословных групп.

В первом уставе принятом 29 Мая 1835 г. (ст. стиль) первый параграф четко определял назначение училища “Для образования юношества на службу по части судебной , учреждается в Санкт-Петербурге Императорское Училище Правоведения”.  Поступающие в училище должны были быть не моложе 12-ти и не старше 17-ти лет. Интересно, что поступающие должны [600x403]были представить кроме других документов специально оговоренную справку о привитии оспы.  Поступающие должны были пройти совсем не простые испытания – письменные и устные по Русскому, Немецкому и Французскому языкам, арифметике, истории, географии и обществоведению ( простите за неологизм). Ученики были казеннокоштными, т.е. за которых платило государство и своекоштными за которых платили родители.  В уставе 1838 года говориться, что “На казенное содержание принимаются в Училище дети дворян недостаточного состояния”.  У обеих групп учеников были равные права и обязанности и в частности и те и другие  должны были прослужить в ведомстве Министерства Юстиции не менее 6-ти (своекоштные 4 года по уставу 1838 года)  лет после окончания училища. Единственное отличие, что казеннокоштные не могли покинуть Училище самостоятельно. Уставом 1835 года образование было определено шестиклассным, включая в себя два младших класса (6-й и 5-й) и четыре старших класса. Уставом 1838 года образование было закреплено как семиклассное. Первые четыре класса (7-4) получили название “Подготовительного курса”  а последние три(3-1) – “..окончательными, или собственно юридическими …”.

  [177x300]В подготовительных классах обучались следующим дисциплинам:  1)Закон  Божий и Церковная История, 2) Языки: Русский и Славянский, 3) Латинский, 4) Немецкий, 5) Французский, 6) История всеобщая и Российская, 7) География, 8) Математика, 9)Естественная История и Физика, 10)Логика и Психология.  Факультативно преподавались Английский и Греческие языки “…тем воспитанникам, которые имеют к сему особую охоту и способности”. В “окончательных” классах преподавались следующие предметы: 1) Энциклопедия законоведения, 2) Римское право, 3)Государственное право, 4)Гражданское право и межевые законы, 5)Уголовное право, 6)Судебная медицина, 7)Судопроизводство, 8)Местные или провинциальные законы, 9) Законы финансовые и полицейские, с предварительным изложением политической экономии, 10) Юридическая практика – гражданская и уголовная, 11) сравнительное законоведение. Были и дополнительные предметы – “… разные искусства, в штат Училища поименованные”.  Мы видим, что образование в Училище представляло собой комбинацию гимназического и университетского обучения. 

Не взирая на привилегированность учащихся в училище (согласно параграфу 56 Устава 1838 года) допускались телесные наказания, правда  только для учащихся младших классов. Например, применялось сечение розгами, но подобного вида наказания применялись на практике очень редко. Константин Петрович Победоносцев в своем дневнике записал следующее  «30 октября. В VI классе Пьянова высекли за то, что он подменил балл. Это еще первая в нынешнем году экзекуция».  

С 1-го по 20 Июня (ст. стиль) в каждом классе проводились экзамены(“испытания”) по пройденному в течении года материалу.  На экзаменах для оценки учащихся применялась бальная система. Максимальная оценка была 12-ть баллов. Для перехода в другой класс требовалось получить оценку не ниже 8-ми баллов.  Результаты экзаменов (результаты вычислялись как средняя величина результатов полугодового экзамена – “репетиции” и самого выпускного экзамена)  в выпускном  классе Училища определяли, какой чиновничий класс получит выпускник.  Это мог быть – IX Титулярный советник, X- Коллежский секретарь или XII- Губернский секретарь (XI – класс действовал до 1834 года). Воспитанники, успешно окончившие училище пользовались правами чиновников 1-го разряда, воспитанники уходящие из училища, не  окончив обучения, из высших классов(3-1) считались чиновниками 2-го разряда. Воспитанники окончившие училище должны были в течение трех лет после окончания училища являться каждый год в Училище (или в университеты и гимназии в других городах) для испытания в тех предметах, которые будут назначены Советом Училища.

Форма

Первое формальное описание формы учащихся встречается в уставе 1838 года в виде двух параграфов.

“ 64. Воспитанники имеют мундир темно- зеленый с светло-зеленым суконным ворот­ником и обшлагами и с черною выпушкой на воротнике. Пуговицы золоченые, с изобра­жением Сенатского чекана; панталоны по цвету мундира; шляпа треугольная. Воспитан­ники окончательного курса имеют па воротнике мундира по одной золотой петлице, а начального курса по одной серебряной. Воспитанникам старшего или 1 класса, предоставляется право носить пехотные шпаги без темляка.

65. В самом Училище воспитанники носят куртки такого же цвета, как в мун­дир, с разрезным воротником без петлиц. Старшие в классах имеют на оном особое отличие. Панталоны при куртках в зимнее время полагаются суконные серые, а в летнее нанковые такого же цвета. Все воспитанники имеют тёмно-зелёные шинели, с светло-зелёным суконным воротником.”

7-го Августа 1855 года было опубликовано “Высочайше утвержденное описание формы одежды воспитанников Императорского Училище Правоведения с переменой мундиров на кафтаны”.

К № 29569 – 1855 Августа 7.

Высочайшее утвержденное описание формы одежды воспитанников Императорского Училища Правоведения.

Головной убор.

Шляпа по образцу, Высочайше утвержденному для чиновников гражданского ведомства, с золотою пет­лицею.

Одежда.

Полукафтан — тёмно-зелёного сукна, однобортный; полы, смотря но росту воспитанников, от семи до де­вяти вершков от талии, так чтобы нижний край был па четыре вершка выше колена. Сзади полы заходят одна на другую на один вершок; ширина лифа один и три четверти вершка. От лифных пуговиц, вдоль пол, имеются карманы, прикрытые продольными кла­панами (темно-зеленого сукна с светло-зеленою выпуш­кою) длиною в пять вершков. Пуговиц всего спере­ди девять, на обшлагах шесть, па лифе две и на концах карманных клапанов две.

Воротник скошенный, светло-зеленого сукна, с чер­ною суконною выпушкою по верху и по откосам, с одною петлицею — для старшего курса из золотого га­луна, для младшего—из серебряного.

Обшлага без клапанов. Светло-зеленого сукна. Старшие воспитанники в классах получают по три пет­лицы, а подстаршие по одной петлице на каждом обшлаге из того же галуна, из которого имеют петлицу на воротнике.

Подкладка темно-зеленая.

Для воспитанников 1-го класса, коим полагается шпага, идет, на три вершка ниже тальи, на левом боку, поперечный прорез в полтора вершка.

Шаровары — суконные темно-зеленые. Вверху пояс, к которому пришиваются шаровары небольшими складками. Спереди имеется прорезь, а по бокам кар­маны.

Плащ—темно-зеленого сукна, но образцу, Высочайше утвержденному, но без погонов; по бокам воротни­ка светло-зеленые суконные петлицы с пуговицами.

Подкладка черная тифтиковая  под весь плащ.

Шпаги — для воспитанников  1-го класса остаются прежнего образца.

Куртка с брюками ,-для домашнего употребления, остаются без изменений.

Фомой гордились. Она показывала всем окружающим высокий статус того, кто ее носил. Вот что вспоминал Модест Чайковский о своем знаменитом брате «…Но была одна деталь в форме, которую Петр любил и которой гордился, — фетровая шляпа с золотой петлицей.  Правоведская треуголка для массы окружена почти таким же ореолом великосветскости, как каска пажа и красный воротник лицеиста. Я упоминаю здесь об этом потому, что это неосновательное предубеждение породило и некоторый оттенок тщеславия в самих правоведах и имело, хотя и слабое, но несомненное значение в жизни Петра Ильича этого периода».  

Понятно, что достаток учащихся был разный, поэтому и форменная одежда выглядела  по-разному у детей богатых родителей и не очень. Вот что вспоминает Стасов Владимир Васильевич. “По неизменному правилу всех казенных училищ, мы получали от нашего училища все платье и белье. В этом ни исключений, ни разницы никакой не существовало. Но теплую шинель должен был себе заводить каждый сам. Что это такое значило? И на что это нужно было? Неужели при остальных громадных расходах мог составить великую важность расход на несколько шинелей? Стоило только записать в смету эту ничтожную добавочную трату -- и единым почерком пера, без всяких разговоров, она была бы утверждена. Но этого не случилось, и теплые шинели у целого училища были -- свои. Что же из этого произошло? То, что разные папеньки и маменьки почувствовали потребность не ударить лицом в грязь со своим сынком и шили ему великолепную шинель с бобровым воротником и отворотами, с ярко сияющими золочеными пуговицами "совершенно как у настоящего гвардейского офицера". И все, и маменька, и папенька, и сынок чванились и парадировали, когда приходило воскресенье, и их "Alexandre" или "Georges", дождавшись конца обедни, молодецки набрасывал пышную свою шинель на плечи и триумфатором сбегал по лестнице на подъезд. На что нужно было давать повод к этому дурацкому чванству, на что надо было терпеть его? Иные бедные провинциалы уже и так насилу справлялись с тем, чтоб из своей далекой и бедной глуши послать в Петербург своего мальчика и устроить его в знаменитом Училище правоведения, а тут не угодно ли еще добывать ему шинель, да еще непременно "с меховым воротником"! Наконец бедные провинциалы кое-как справили ее, они воображали, что их Сережа или Евграфушка и нивесть как счастлив с этой шинелью, так тяжело им доставшейся. Но они того не знали, сколько насмешек и хохота родила потом эта самая шинель, с ее кошачьим или собачьим крашеным, на манер соболя или бобра, воротником, как над нею потешались те дрянные мальчишки с холопскими понятиями, которых в каждом училище всегда наверное целая куча. Вы скажете: какие пустяки! какие ничтожные, ничего не значащие уколы пустейшему самолюбию! -- Да, незначащие; однако самолюбие это есть, и уколы ему, ох, как больны, особливо в первые, свежие годы, да еще так часто, так регулярно -- всякую неделю, всякое воскресенье, именно в ту минуту, когда надо отправляться домой, к родственникам или родителям. И ни за что не смей им рассказать, что вот как из-за этой проклятой шинели надо было их выгораживать, их защищать -- нет, тут будь с ними мил, и приятен, и весел. Сколько конфиденций подобного рода слышал, наверное, каждый из нас в откровенную минуту дружбы!”