Виктор Пелевин, «Чапаев и Пустота»
30-05-2013 21:39
к комментариям - к полной версии
- понравилось!
По великодушной и убедительной рекомендации
karasu_akira, проглотил за три вечера роман. Интереснейший текст. Господину Огареву -- низкий поклон.
Все нижеприведенное – реакция, take on на "Чапаев и Пустота" обычного читателя-обывателя, к тому же живущего в отрыве от российских реалий. Рецензии даются литературными критиками; вино оценивают дегустаторы. Однако и литературный текст, и перебродивший виноградный сок в наши дни – продукт. Британский протестанизм и рынок (в их связи по параметрам яйцо-курица) сделали обывателя мерилом всех вещей.
Разумеется, к сожалению,
Но нынешний мировоззренческий modus operandi того, что мы все-еще условно называем Западом, позволяет профанам вроде Вашего Покорного Слуги считать само собой разумеющимся что они вправь оценивать то, к чему их нельзя подпускать на расстояние оружейного выстрела.
Чем мы и займемся.
Мне кажется, что жанр романа утилитарно выбран автором в качестве обвертки размышлениям\идеям\мыслям, представленный чрез шикарнейшие диалоги. "Чапаев и Пустота" -- сборник перворазрядних цитат, соединненных второразрядным текстом. Возможно, я не прав, но полагаю что автор – о котором я ничего не знаю – заполнил текст иронией, самоиронией, и нотками откровенного стеба. Пелевин играет символами, как привыкший о обилию игрушек ребенок на песочнице. Его сюрреализм и символизм и забавен, и сложен. Мне тяжело судить о том, что представляет из себя среднестатистический русскоязычный читатель; однако, почему-то думается, что ему не так уж просто разобратся в символизме Пелевина и легкости, с которой он им играет. К примеру, в 8ой главе мне, наконец, дошло, что описываеммое – Тайная Вечеря и Гефсиманский Сад только на эпизоде с петушинными криками. То же относится к просто шикарнейшей игрой слов и исторического багажа. Упоминаемый в той же 8ой главе "японский джип-амфибия "Харбор Пирл"" чего стоит. Это значит – в тексте осталось немало символов, которых я просто не способен заметить.
Роман, без сомнения, принадлежит эпохе посмодернизма, пик которого – без сомнения – прошел лет 15-6 тому. Но, с моей колокольни, постмодернизм Пелевина – модная обветрка, выбранная для "продвигания" аксиоматичных для автора идей. В этом и заключается слабость текста. Поставленный на пьедестал медиум релятивизма становится релятивным сам по себе. И вчера, и сегодня, и завтра, и паки. Думаю, через какое-то время книгу будут читать как "Идиот" Достоевского – ради монологов и диалогов князя Мышкина. Буддизм, гностицизм и Кастенада в "Чапаев и Пустота" - дань моды и\или авторского frame of references.
Из всего текста я бы выделил две темы. Первая – а)определение России; б) ее цикличного бытия. Вторая – бремя Адама. Сэмюэл Джонсон писал, что стремяшийся сделать себя зверем\животным делает это для того, чтобы избавится от боли being a man\быть человеком. То же относится к всем и вся стремлениям Чела Века приподнятся над мукой осознания того, чем\кем мы есть. К сожелению или счастью, ни "нижний", ни "верхний" подход не срабатывает. А когда и работает на какое-то время, его последствия учат нас с Вами не подражать нашедшим покой в скотском или "просвещенном" состоянии. За shortcut, "срезывание" мучительного пути человека длинной в жизнь платится немалая цена и векселя обязательно находят должников. Быть Человеком – это значит научится жить с мукой раздвоенности, мукой нашего бытия. Каждая страница текста наполнена этой болью и поискам ее снятия. Финал романа -- духовно-психологическая (если не психиатрическая) фикция. Пелевин, изысканнейше отразив в зеркале "Чапаев и Пустота" экзистенциальную боль читателя, предлагает ему ложную надежду. Греки недаром оставили надежду на дне пандорового ларца : не разберешь, отнести ее к добродетелям или к бедам; от надежды иногда больше вреда, чем пользы. Как не крути, что не представляй, но от себя не спрятатся в броневике будхисатвы.
Впрочем, в контрасте с превосходнейшим предыдушим текстом романа, его финал слишком прост, легок и предсказуемо непредсказуем. Это дарит мне возможность варианта, что окончание – еще одна ирония Пелевина, играющего со своим читателем. Если я ошибаюсь, мне тяжело представить, насколько мучительно быть Виктором Пелевиным...
вверх^
к полной версии
понравилось!
в evernote
По великодушной и убедительной рекомендации
karasu_akira, проглотил за три вечера роман. Интереснейший текст. Господину Огареву -- низкий поклон.Все нижеприведенное – реакция, take on на "Чапаев и Пустота" обычного читателя-обывателя, к тому же живущего в отрыве от российских реалий. Рецензии даются литературными критиками; вино оценивают дегустаторы. Однако и литературный текст, и перебродивший виноградный сок в наши дни – продукт. Британский протестанизм и рынок (в их связи по параметрам яйцо-курица) сделали обывателя мерилом всех вещей.
Разумеется, к сожалению,
Но нынешний мировоззренческий modus operandi того, что мы все-еще условно называем Западом, позволяет профанам вроде Вашего Покорного Слуги считать само собой разумеющимся что они вправь оценивать то, к чему их нельзя подпускать на расстояние оружейного выстрела.
Чем мы и займемся.
Мне кажется, что жанр романа утилитарно выбран автором в качестве обвертки размышлениям\идеям\мыслям, представленный чрез шикарнейшие диалоги. "Чапаев и Пустота" -- сборник перворазрядних цитат, соединненных второразрядным текстом. Возможно, я не прав, но полагаю что автор – о котором я ничего не знаю – заполнил текст иронией, самоиронией, и нотками откровенного стеба. Пелевин играет символами, как привыкший о обилию игрушек ребенок на песочнице. Его сюрреализм и символизм и забавен, и сложен. Мне тяжело судить о том, что представляет из себя среднестатистический русскоязычный читатель; однако, почему-то думается, что ему не так уж просто разобратся в символизме Пелевина и легкости, с которой он им играет. К примеру, в 8ой главе мне, наконец, дошло, что описываеммое – Тайная Вечеря и Гефсиманский Сад только на эпизоде с петушинными криками. То же относится к просто шикарнейшей игрой слов и исторического багажа. Упоминаемый в той же 8ой главе "японский джип-амфибия "Харбор Пирл"" чего стоит. Это значит – в тексте осталось немало символов, которых я просто не способен заметить.
Роман, без сомнения, принадлежит эпохе посмодернизма, пик которого – без сомнения – прошел лет 15-6 тому. Но, с моей колокольни, постмодернизм Пелевина – модная обветрка, выбранная для "продвигания" аксиоматичных для автора идей. В этом и заключается слабость текста. Поставленный на пьедестал медиум релятивизма становится релятивным сам по себе. И вчера, и сегодня, и завтра, и паки. Думаю, через какое-то время книгу будут читать как "Идиот" Достоевского – ради монологов и диалогов князя Мышкина. Буддизм, гностицизм и Кастенада в "Чапаев и Пустота" - дань моды и\или авторского frame of references.
Из всего текста я бы выделил две темы. Первая – а)определение России; б) ее цикличного бытия. Вторая – бремя Адама. Сэмюэл Джонсон писал, что стремяшийся сделать себя зверем\животным делает это для того, чтобы избавится от боли being a man\быть человеком. То же относится к всем и вся стремлениям Чела Века приподнятся над мукой осознания того, чем\кем мы есть. К сожелению или счастью, ни "нижний", ни "верхний" подход не срабатывает. А когда и работает на какое-то время, его последствия учат нас с Вами не подражать нашедшим покой в скотском или "просвещенном" состоянии. За shortcut, "срезывание" мучительного пути человека длинной в жизнь платится немалая цена и векселя обязательно находят должников. Быть Человеком – это значит научится жить с мукой раздвоенности, мукой нашего бытия. Каждая страница текста наполнена этой болью и поискам ее снятия. Финал романа -- духовно-психологическая (если не психиатрическая) фикция. Пелевин, изысканнейше отразив в зеркале "Чапаев и Пустота" экзистенциальную боль читателя, предлагает ему ложную надежду. Греки недаром оставили надежду на дне пандорового ларца : не разберешь, отнести ее к добродетелям или к бедам; от надежды иногда больше вреда, чем пользы. Как не крути, что не представляй, но от себя не спрятатся в броневике будхисатвы.
Впрочем, в контрасте с превосходнейшим предыдушим текстом романа, его финал слишком прост, легок и предсказуемо непредсказуем. Это дарит мне возможность варианта, что окончание – еще одна ирония Пелевина, играющего со своим читателем. Если я ошибаюсь, мне тяжело представить, насколько мучительно быть Виктором Пелевиным...
Вы сейчас не можете прокомментировать это сообщение.
Дневник Виктор Пелевин, «Чапаев и Пустота» | rss_lj_ru_books - российское книжное cообщество |
Лента друзей rss_lj_ru_books
/ Полная версия
Добавить в друзья
Страницы:
раньше»