Ты одел на себя блестящие кованные одежды, кольчуги-рубахи, заостренные мечи вложил в ножны, ты сошел сума мой господин, ты оседлал осла, хилого и старого и бросился в скачь, ты пел песни прекрасной Дульсинеи, она же выдумка, кто она тетка с соседнего двора, бывшая жена купца или плотника, кто она Мария, кто она тебе? Ты наделил ее светом от чистого божества, ты говорил она идеальна, добра и мила ко всем, даже к тем что с проказой, показывают как не мила им эта жизнь. Ты Дон, ты уставший и не спавший столько ночей подряд, ты сошел сума мой господин, ты говорил она так хороша посмотри на нее, потупив в нее два своих свердлица, я пыталась узнать ее среди кучи грима, и каверзы, а она только чванилась, говорила я не та. Дон, милый хороший, помнишь как многие ночи к ряду мы спали, с мокрыми спинами от росы на мятой траве, как ты читал мне про Марию Батисту.
Нарек ее дамой сердца, обрел нового друга, и побрел, оставил все что нажил в Ламанше. Говорил я вернусь к восьми, а уже восемь, девять, десять...
Мария
Прожила целую жизнь в чужом доме, и любила я чужое, чужое лелеяла и растила, а потом оно обезумело и бросилось подвиги совершать во имя химерной Дульсинеи, а она просыпается утром ходит к речке воду брать, и стирает пять часов к ряду, до самого обеда, а потом она прибирается и садится кушать, отобедав ложиться почивать. У меня горячие груды хохота срываются и ложатся на лицо реками почивать.