От ночного воздуха по телу, недостаточно укутанному в одежды после дневного зноя, бегают мурашки. Звезды мерцают на расстоянии вытянутой вверх руки. Где-то вдалеке поет соловей, а поблизости - кукушка. Впереди, от пруда, дружным хором отдается многократным эхом лягушачье кваканье. Пахнет сиренью. Ни единого источника света, окромя карманного фонарика. Во тьме вырисовывается серое полотно дороги, уходящее вниз, мимо одиноко стоящего магазина из красного днём кирпича. Когда-то здесь продавали хлеб. Чуть позднее - даже мороженое. Где-то в траве шелестит Чита; ее черную шерсть совсем не видно в темноте. Гренка, свернувшаяся бубликом, закутана под свитер и куртку почти полностью - наружу выглядывает только любопытный нос. Водная гладь пруда полна очертаний берега столь четких и ясных, что кажется, будто это и не вода вовсе, а нечто более таинственное. Странно стоять на самом краю обрывистого берега, смотреть вниз, и не видеть внизу ничего, кроме окружающего мира. Ни малейшего дуновения ветерка, ничто не нарушает этого равновесия. Ноги ступают по влажной от росы траве, появляется чувство, что впереди стена, и вот-вот в нее упрешься. Невидимая стена давит, но столкновения так и не происходит. Луч фонарика выхватывает в густой темноте неожиданно белоснежные березы. Нечасто доводится увидеть такое скопление берез в одном месте. На обратном пути по левую сторону остается колодец.
Бабушка давала нам мелкие деньги и несколько пустых пластиковых бутылок и мы отправлялись в путь, казавшийся нам в то время долгим. Ведь во дворе ждали самокаты, дорожные знаки, песочница, мяч, "химическая лаборатория", карты, лото, шахматы... Или же можно было отправиться в лес - нужно было всего лишь перейти дорогу. Если же было совсем жарко - бултыхайся в пруду весь день напролет. Но герои от подвигов не отказываются, ни в обычную погоду, ни в самое пекло - надвинув козырьки панамок на глаза и борясь с жарким солнцем, целеустремленно направлялись они к прохладному ключу по воду, а затем к торговке в магазин - пополнить запасы провизии буханкой свежего хлеба и пломбиром. Вернувшись, неутомимые помощники принимались чистить вишню и черешню от косточек, полоть сорняки и орошать посевы. Разумеется, после того, как досыта отобедали и вдоволь надурачились.
Были то счастливые времена, когда каждый был готов надуться друг на друга из-за такого пустяка, как отказ делиться ценной красной пыльцой из кирпича, но стоял за обиженного горой в серьезных делах.
В такие ночи я могу говорить и говорить и говорить и говорить и говорить, лежа в постели и глядя в невидимый потолок. Могу говорить не час и не два. Но обычно бывает так, что собеседник давно и счастливо видит десятый сон, в то время как ты, только открыв впервые по-настоящему за день глаза, остаешься один на один с поднятыми из недр сознания, но так и не отправленными обратно мыслями, и тихо надеешься, отворачиваясь к стенке лицом, что никакая из них тебя не съест до утра. Утром все мысли уплывают обратно в темные глубины, и единственными проблемами остаются отпечатки подушки на лице и затекшая от неудобной позы рука.