"Долой политику, даешь традицию!" или о нашем понимании патриотизма

[261x387]Если бы меня спросили, в чем я вижу связь времен, я бы рассказал о том, как летом 1943 года штурмовой батальон сибирского корпуса шел в атаку на главную твердыню обороняемого немцами Восточного вала. Автоматчиков этого батальона называли панцирниками, потому что они сражались в массивных стальных нагрудниках, напоминающих старинные латы. Каждое поколение мальчишек вдохновляется образом несокрушимого воина в шлеме и броне вот уже несколько тысячелетий.
Как случилось, что наш народ, вышедший победителем из тяжелейших войн с внешним врагом, не является хозяином у себя дома? Русский человек, надевший военную форму и получивший приказ, совершает чудеса храбрости на поле боя, а в родном городе пасует перед наглостью чужака или грубостью начальника – отступит, предпочтет не связываться. Сорвет накопившуюся злобу на таком же, как он сам, или, что гораздо хуже, на жене и детях – тех, кого должен защищать в первую очередь.
В прошлые времена в свободных от помещичьего гнета деревнях северо-запада действовали бойцовские ватаги, являвшиеся гордостью и защитой крестьянской общины. Они сами разбирали конфликты с соседями и наказывали злодеев, налагали откуп за причиненные обиды и совершали месть. В послевоенные 40-е годы такие ватаги вели настоящие локальные войны против бандитских шаек, применяя при этом огнестрельное оружие от винтовочных обрезов до станковых пулеметов.
Наша разобщенность и привычка всецело уповать на заступничество властей дорого нам обошлась. Русские люди Прибалтики, Средней Азии, Кавказа не сделали серьезных попыток отстоять себя, даже если речь шла об их жизни, о жизни их семей. Ну а мы, здесь? Отреклись от братьев своих и сестер, согласившись считать их гражданами чужих стран, рабами чужих народов? Только одна была у нас непокоренная "краина" – Приднестровье. Защитим ли мы себя сами, когда государство не сможет?
А у наших "политиков-патриотов" все мысли вертятся вокруг государства. Они обращаются к госчиновникам со всевозможными требованиями и инициативами (а вот пусть барин нас рассудит!), и удивляются, что те плевать на них хотели. Тогда они с радостью отдаются оппозиционерскому озлоблению, мечтая когда-нибудь прийти к власти самим и устроить все по собственным задумкам. При этом городовой с плеткой является для них одним из любимых образов. А нам-то это надо?

Я слышал, что чеченцы, воевавшие в начале 90-х годов в Абхазии, прошли подготовку в военных лагерях ГРУ. Тогда умные головы в Кремле решили, что нашли храбрых наемников, которые будут класть свои жизни за российские интересы в горячих точках. Как всегда, просчитались… А сейчас другие умники снабжают дагестанцев тяжелым оружием, в том числе и гранатометами, «для защиты от боевиков». При этом у них вызывает панику даже мысль о возможности русской самообороны.
Милицию не настораживает вооружение кавказцев в наших городах гладкоствольным оружием – они мужчины, у них так принято, а на русских с газовиками и складными ножами патрульные глядят косо – дескать, зачем тебе это? К несчастью, презрение и недоверие начальства к собственному народу является у нас давней традицией. Так, в начале ХХ века служащие в армии джигиты-горцы гордо именовались "всадниками", а русских солдат называли куда менее романтично – "нижними чинами".
Сверху на нас привыкли смотреть как на расходный материал. Бесстрастные слуги "диктатуры закона" присуждают к одному и тому же наказанию парня, расправившегося с насильниками своей сестры, и моджахеда, взорвавшего жилые дома и убившего сотни людей. У террористов находятся свои заступники, а кто поможет простому человеку, попавшему в беду? Южнославянские сказания превозносят имена героев-гайдуков, мстивших богатеям и иноземцам за народные страдания.
Когда-то безбожная знать и бездушные чиновники сделали простой народ своим крепостным рабом, отделив его от Царей-защитников полицейско-бюрократической стеной. Николай II предпринимал титанические усилия по избавлению народа от пьянства, оказывал помощь в создании православных обществ трезвости, а имперские чиновники эти усилия сводили на нет, так как казна пополнялась за счет продаж спиртного. Лучшие из наших Царей расплатились жизнями за свою любовь к народу.
Народ создан Богом и принадлежит одному Богу. Будет воссоздан народ – поднимется и держава. Не наоборот. Ныне на нашей земле происходят страшные вещи, которые должны быть для нас важнее, чем все границы в мире. Из скудного бюджета мы финансируем программу по убийству собственных детей. Сегодня на одни роды в России приходится два аборта, и ежегодно 4 миллиона нерожденных младенцев гибнет в невообразимых муках, заживо расчленяется ножом в материнском чреве.
Наши предки переворачиваются в своих гробах. Количество детей, погубленных нами во чреве матери всего за несколько десятилетий, превысило потери русского народа во всех войнах, вместе взятых. Мы задаем себе вопросы – за что нам такие беды и напасти? Но ведь Господь во все времена истреблял творящие мерзость племена и отдавал их земли во владение чужакам. Нелепо надеяться на возрождение тому, кто не позволяет рождаться другим. Мы сгинем, если не изменимся.
Сейчас нужны настоящие люди, а не планы переустройства. Партийные программы нас не спасут. Политизация (как и экономизация) сознания делает мышление абстрактным, ведет к деградации убеждений. Мы запутались в понятиях и терминах, которыми можно вертеть как угодно, разучились в суетливой пестроте различать белое и черное. Потому нам доставляет такое удовольствие читать сказания о древних временах – в них хотя бы все вещи называются своими именами.
Мне нравятся герои старины – Тарас Бульба и Уильям Уоллес. Сейчас они принадлежат в большей степени искусству, чем реальной истории, но все же и тот, и другой живее, чем представляют их прототипов на страницах учебников. Оба были христианскими воинами и защитниками народа. Они просто любили тот мир, в котором жили, и ненавидели то чужое, что этому миру угрожало. Ненависть их была чиста, как ненависть того, кто защищает своих детей от убийц и насильников.
Когда-то каждый мужчина был воином и защитником. Без оружия он не выходил со двора – оружие сделалось отличительным признаком свободного человека от раба. Забота мужчины о собственной внешности исходила не из желания кому-то понравиться, но из стремления выглядеть грозным и более внушительным. На защиту одного поднимались всем родом. В общинах, чьим знаменем был крест, а оградой – свобода, воспитывались люди, отвергающие и тиранию, и холопство.
Выборная система представляется мне большим обманом, но мне бы не хотелось, чтобы нас вообще лишили права голоса. Самодержцы на Руси не боялись народного самоуправления, но чиновная верхушка и тогда, и сейчас, чуждалась истинного народоправства. А может, мы сами готовы уступить ей свои права? Мне приходилось уже видеть людей, мечтающих о крепостничестве. Они устали от постоянного страха перед завтрашним днем и хотят, чтобы о них позаботился хотя бы добрый барин.
Конечно, более правильно самим позаботиться о себе и своих ближних. Именно в заботе о ближних и заключается истинный смысл патриотизма. По-славянски слово патриот (в переводе с греческого – "земляк") звучит как родолюб, а патриотизм, соответственно, звучит как родолюбие. Да, обретение родственных уз становится для нас сегодня вопросом выживания, и тогда мы вспоминаем о наших общинных истоках: о землячестве, о кумовстве (кумовьями становятся при крещении детей), о товариществе, о братстве.
"Политикам-патриотам" проще и выгоднее обращаться к "электорату" в целом, призывая народ к пробуждению и объединению. Но нынче у каждого свое понимание любви к Родине. Я видел поднятые на борьбу с "разрушителями страны" кучки людей с взаимоисключающими убеждениями, но я не верю, что, к примеру, у христианина и неоязычника может быть общая победа. Святитель Николай Сербский учил защитников народа: "Лучше всех сохранит державу тот, кто бережет душу свою".
Естественные отношения всегда имеют характер семейственности. У наших предков в их воинских содружествах существовал обычай во время празднеств пускать вкруговую рог с пивом или медом – это было свидетельством того, что все собравшиеся за пиршественным столом равны между собой и обязаны верностью друг другу. В казацком обществе, где атамана величали батькой, а сотоварищей – братами, превыше всего ценили названое родство, в знак которого менялись нательными крестами.
Братчинами назывались и дружины новгородских ушкуйников, русских викингов XIV-XV веков, разъезжавших на ладьях с резными медвежьими головами на носу и давших разгуляться железу и огню на огромном пространстве от норвежского Халогаланда до бесерменской Астрахани. Еще сто лет назад старинный повольничий уклад сохранялся в рыболовецких артелях северных губерний, гордо именовавших свои товарищества дружинами, а выборных вожаков – атаманами.
Основа объединения – взаимное притяжение при духовной близости. Если люди бьются с врагами за свои святыни, то со временем они становятся братьями между собой. Наши святыни – это наши дети и наши церкви. Уставшая современность возвращает нас к вечным ценностям. Разбросанные поодиночке, мы должны искать и находить родичей по духу, создавать неформальные сообщества, группы, основанные на взаимной поддержке. Такие сообщества я условно назвал бы кланами.
Возможно, само слово клан звучит более привычно в горах Шотландии с ее парнями в клетчатых пледах, но музыка волынок роднее нашим сердцам чем то, что сейчас выдают за русскую культуру. Чужая древность напоминает нам о собственных истоках, и наши славянские песни, именуемые иногда плачем, имеют больше общего с кельтскими мотивами, чем с частушечными наигрышами. Бравые марши не призовут к битве лучше, чем печальные напевы, рожденные у домашних очагов.
Клан естественно возникает там, где идет борьба за саму жизнь. В XVI веке окруженная врагами православная Черногория вызвала из двухсотлетнего забвения военную демократию и племенной строй. Состоявшие из родичей дружства являлись основой этой системы, каждое из них составляло церковный приход. Священники были вождями и старейшинами народа, а иногда – даже воеводами. Черногорцы относились к ним как к знающим людям и хорошим советчикам в любом деле.
Дружство было опорой и в мирной жизни, и в условиях войны. Даже сегодня в Черногории помнят о своей принадлежности к тому или иному племени, имеющему собственные и неповторимые традиции. Собрания племен происходят и поныне. Как и в Сербии, где всякий род из века в век торжественно славит своего небесного покровителя, в чей день в древности этот род принял крещение – так и здесь ежегодное празднование Крестной Славы служит символом единства и признаком родства.
Поистине, подлинный патриотизм начинается с малых величин. Мы не должны забывать, что Русская держава обязана своей огромностью людям, ставившим ценности общины бесспорно выше казенного коллективизма. Думаю, многие согласятся со мной, если я скажу, что в дворовых играх мальчишеской вольницы есть нечто партизанское, а значит, и патриотичное, – во всяком случае, эти мальчишки сражаются за каждый дом и за каждую улицу. И они, как всегда, правы.

МИХАИЛ ФОМИН