[255x357]Будущий историк южных славян, который посвятит себя изучению восьмидесятых годов XX века, конечно, никак не сможет обойти вниманием одну трагическую судьбу, которая ближе к концу десятилетия вдруг, стремительно - после сорока лет мертвой тишины - взошла из небытия над Сербией. Речь пойдет о генерале Драголюбе Михайловиче. Во время Второй мировой войны его предали такие разные люди, как Сталин, Черчилль, Рузвельт и король Югославии Петр II Карагеоргиевич, а в 1946-м после открытого судебного процесса вождь Равногорского четнического движения был приговорен к расстрелу, и тело его трусливо, без лишних свидетелей, упрятано в землю на одном из островов в окрестностях Белграда. Так самозваный маршал и работоспособнейший коминтерновский стукач Тито осуществил наконец свое давнишнее намерение, которое он вынашивал еще с осени 1941 года.
Но вернемся к концу восьмидесятых. На белградских улицах появились в это время молодые люди, продающие самодельные, или, как бы мы в России сказали, самиздатские кассеты с "Четническими песнями". Вот названия нескольких из тех песен: "Жив е Дража умро ние", "Дража и Никола", "У бой са Дражом", "Живео чича Дража"... Как и у русских, у сербов в семейном и приятельском обиходе широко распространены сокращенные, свойские формы личных имен, отсюда - в случае с Драголюбом - замена на доверительно-дружеское Дража. К тому же сербские четники в своих воинских песнях обращались к генералу Михайловичу как к доброму, всеми почитаемому, старшему по возрасту члену семьи, дяде, дядюшке ("чича", "чика").

Иные из этих магнитофонных кассет, которые поначалу продавались из-под полы, с оглядкой на полицию, были снабжены старым фотографическим изображением Драголюба Михайловича в форме полковника югославской королевской гвардии. На этом снимке он выглядит моложаво, хотя ему уже много за сорок. Черные, густые, слегка курчавящиеся волосы коротко подстрижены. Волевой рот с заметно выпирающими губами русскому человеку, возможно, чем-то удивительно напомнит лепку пушкинской обиженной гримасы с его посмертной маски. Но особое внимание привлекут выразительные глаза этого элегантного офицера. Сквозь стекла очков они глядят с твердостью, но одновременно с грустью, которая, можно догадываться, так впечатляла женщин на дипломатических раутах в Софии, а позже в Праге, когда югославский военный атташе Михайлович появлялся в разношерстной галдящей толпе гостей своего посольства.
Вообще, фотографических изображений Михайловича сохранилось не так уж много (я насчитываю около пятидесяти, большинство из которых любительские, плохой сохранности). Дальнейшие поиски могут дать прибавку - за счет четнических эмигрантских архивов, а также американских и английских военно-разведывательных досье, - но прибавку вряд ли обильную. Маршал Тито оставил после себя фотопортретов в сотни раз больше, чем его несчастный соперник в борьбе за свободную Югославию.
Скудную наличность иконографии Драголюба Михайловича можно разделить на три части: довоенные фотографии (их совсем мало); снимки времен войны (их больше всего); наконец, то, что зафиксировали официальные репортеры в следственной камере, в зале суда и на месте расстрела.
Сравнительное обилие снимков военной поры объясняется просто. До 1943 года при штабе Михайловича, как военного министра эмигрантского королевского правительства, почти постоянно пребывали союзники - английские советники и разведчики-диверсанты, американские летчики. Они очень любили фотографироваться сами: верхом на сербских лошадях, на фоне сербских гор и сербских крестьянских домов, даже в сербской национальной одежде и обувке. А также обожали фотографироваться с бородатым генералом в черной овечьей шапке и круглых, очках сельского учителя.
Бороду Михайлович отпустил вскоре после прихода на Равну Гору. Во-первых, считаться надо было с тем, что принялась отращивать бороды вся офицерская четническая молодежь из его окружения. Тем самым исполнялось древнее воинское правило: не бриться до самой победы (тут можно вспомнить и многих наших партизан, того же Ковпака). Во-вторых, есть свидетельство современника, который приводит доводы интимного свойства.
Михайлович был невысокого роста и довольно тщедушной комплекции. Как-то офицеры, то ли в шутку, то ли всерьез, посоветовали ему распрощаться с бритвой: борода-де придаст его облику более дородный, патриархальный вид. Может быть, принято было во внимание, что сербские крестьяне без особого доверия поглядывали теперь на голощеких офицеров-бродяг, в считанные дни проигравших войну Гитлеру.
Тут вообще надо заметить, что внешность боевого вождя - во все времена - это не только его личное дело. Так и предводителю равногорцев приходилось считаться с тем, что для них он теперь не столько офицер королевской гвардии Драголюб Михайлович, сколько глава воинской семьи, опытный, бывалый и степенный дядя - "чича Дража". Именно такой образ народного заступника вскоре определился в четнических походных песнях, которые уже в сорок первом году зазвучали на каменистых тропах Сувобора.
Эти четнические песни, при всей кажущейся простоватости их текстов и мелодий, дотошный исследователь обязан бы рассматривать как неоценимый документ эпохи. Сербы вообще на протяжении веков (и до сего дня) заявляют о себе как о самом, пожалуй, песнелюбивом и песенном народе во всем славянстве (имеется в виду неколебимая верность именно народным музыкальным источникам). Сербская воинская песня, в том числе и четническая, есть документ исторический хотя бы уже потому, что сообщает очень точные географические привязки событий, никогда не ошибается в воинских званиях. Четник-певец, обращаясь к черногорскому воеводе, сподвижнику Михайловича, Павлу Джуришичу, называет его "млад майоре", а офицера-равногорца Дерока поминает как "младог капетана". В этих песнях "чичу Дражу" часто сменяет "генерал Дража", певцы как бы корректируют свое отношение к предводителю, не позволяя себе панибратский тон, хотя теплота чувств все равно сохраняется. Ведь согласимся, что для русского уха это не очень понятно, когда песня называет генерала по имени, а фамилию опускает.
О своем повышении в звании полковник Драголюб Михайлович узнал в конце 1941 года. 7 декабря пребывающее в Лондоне правительство королевской Югославии присвоило ему чин бригадного генерала. Указом от 11 декабря того же года предводитель равногорцев назначен военным министром этого правительства, а 19 января 1942 года произведен в дивизионные генералы.
На фотоснимках военных лет мы, однако, не обнаружим во внешности Михайловича ничего сугубо генеральского. Чаще всего на нем военный френч, но без погон. В зимнее время носит крестьянскую меховую шапку-шубару, летом - офицерскую пилотку довоенного покроя, а то и вообще ходит без головного убора. На ногах, поверх брюк, - высокие, до колен, вязаные носки из грубой шерсти и тяжелые горные ботинки на толстой подошве. В руках часто держит трубку. Не очень длинная, но густая курчавая борода придает его внешности мягкость и теплоту, а в прищуре близоруких глаз различима уже привычная нам грусть, иногда чуть насмешливая. Видно также, что любители фотографировать и фотографироваться часто досаждали Михайловичу, прося его занять соответствующее место в той или иной группе. И он его со смиренной благожелательностью и покорностью общей воле занимал. Тут нет ни одного парадного портрета. То он сидит на земле по-турецки, то держится за седло, чтобы вспрыгнуть на лошадь, то, отвернувшись от аппарата, беседует с бойцами. Отсутствуют "постановочные" снимки. Отсутствует поза. Нет генерала и министра, есть "чича Дража".

ЮРИЙ ЛОЩИЦ "УНИОН"