В конце Второй мировой войны владыка Черногорско-Приморский Иоанникий Липовац был захвачен в Словении титовскими "народоосвободителями" и доставлен в Загреб, а позже в Белград. В июне 1945 года он был расстрелян как "враг народа" под Аранджеловцем. О страданиях и смерти митрополита спустя сорок лет свидетельствовал Рако Иванович, майор УДБА на пенсии.

Однажды я получил приказ прибыть в Аранджеловац и явиться к товарищу Зечевичу, у которого имелось для меня особое задание.
Когда я приехал, он сказал мне:
— Послушай, товарищ Рако, ты наш проверенный человек, опытный, и тебе придется позабавиться с одним заключенным, который находится здесь в Аранджеловце, на вилле Малера. Это предательский священник из Черногории, его зовут Иоанникий Липовац, митрополит. Наши захватили его в Словении и по распоряжению товарища Джиласа привезли сюда. Ты его опросишь и попытаешься вытащить из него побольше, потому что он знает все. Особое внимание обрати на то, что он знает о Драже, о Черногорском национальном комитете, сколько ведущих четнических главарей успело эмигрировать, и где они скрываются, чтобы мы могли их обнаружить и, если не представить перед народным судом, то тогда, по крайней мере, ликвидировать. Он кажется мне твердым, но побои смягчат его.
Когда товарищ Зечевич ушел, я приказал привести ко мне господина Иоанникия. Ко мне привели измученного человека, лицо которого вздулось от побоев, а на бороде свернулась кровь. Он едва стоял. Я приказал принести стул, усадил его и спросил, нужно ли ему что-нибудь. Тихим голосом он проговорил:
— Если можно, немного воды.
Я приказал принести графин со стаканом, и он выпил его до дна. Он посмотрел на меня измученным взглядом и тихо сказал:
— Спасибо, господин, Бог тебе вернет.
Затребовав его дело, я увидел в нем написанное рукой товарища Джиласа следующее: "Это один из величайших и закоренелых врагов коммунизма, пособник итальянских оккупантов и ближайший сподвижник злодеев Джуришича, Станишича и Джукановича. Он организовал людей в Черногории уйти за границу. Его нужно судить народным судом, а если потребуется — в ускоренном порядке. Он может взбудоражить общественность и другие страны. Осторожнее с ним".
Когда я прочитал это, то спросил его:
— Священник, было ли так, как здесь написано? Вы поднимали народ против коммунизма, призывали к борьбе с партизанами, на братоубийственную войну?
Он взглянул на меня и тихо произнес:
— За все, что я сделал, великий Бог будет судить меня.
Я приказал принести ему еды и дать отдохнуть, чтобы никто его не избивал и не притеснял, пока я с ним работаю.
Вскоре после этого ко мне в кабинет зашел один человек и сказал:
— Почему ты не встанешь меня поприветствовать, я один из первых людей в ОЗНА в Сербии, Чиле Ковачевич. Или ты мне не рад?
Я ответил, что под кожаным плащом чинов не видно, а на лице не написано, кто он есть. Он на меня уставился, схватил телефон и позвонил Крцуну.
Крцун ответил ему что-то, после чего он успокоился и сказал:
— Ну ладно, так и быть, я был немного резок.
Он спросил меня, что там с "предательским попом Иоанникием", на что я ответил ему, что только вчера получил дело и еще изучаю его.
Он сказал:
— Послушай, шумадинец, теперь ты увидишь, как это делается.
Когда привели измученного владыку, этот Чиле набросился на него, ударил его ногой, кулаком, бросил на пол и начал его топтать.
Владыка не издал ни стона, только проговорил:
— Великий Боже, дай мне силы выдержать это, и прийти в Твое царство без греха!
Когда владыка потерял сознание, я сказал, что больше нет смысла его избивать. Вошел Еша, один из охранников, и другой из них, они ухватили владыку за руки и за ноги и отнесли его в камеру.
Ковачевич выпил ракии и сказал:
— Это только начало того, что его ждет, он запомнит, как мы, черногорцы, наказываем предателей. Не сносить ему головы, — и ушел.
Тем временем мой охранник Еша продолжал и дальше избивать и притеснять владыку Иоанникия, поэтому я перевел его в Крагуевац.
Я старался, насколько мог, защитить Иоанникия от пыток, но это не всегда у меня получалось. Однажды товарищ Цана Бабович пришла навестить "того предательского попа" и начала таскать его за волосы и бороду, я прервал это и сказал, что это срам. Она уставилась на меня и ушла, не попрощавшись.
10 или 11 июня пришел снова Ковачевич с товарищем Джиласом. Они попросили привести им Иоанникия и разговаривали с ним около двух часов. Я находился в другом кабинете. Они били его, ругали в Бога и в мать и кто знает, во что еще. Когда они вышли из кабинета, Иоанникий лежал на полу, лицом вниз. Я поднял его, вызвал охранников и побрызгал его водой. Когда он пришел в себя и умылся, я приказал отвести его лечь и не прикасаться к нему.
Два последующих дня никто его не трогал.
13 июня пришел товарищ Чеча с товарищем Крцуном. Я приветствовал их и рассказал им все, что происходило с владыкой. Крцун мне сказал:
— Знаешь, Рако, этот Чиле жесток, говорят, он и отца убил, не то, что священника. Остерегайся его. Он уже жаловался, что ты защищаешь предателя, но со мной это не прошло. Будь осторожен и не стой у него на дороге.
15 июня, немного поправившись, Иоанникий Липовац мне сказал, что он был защитником сербского народа, ограждал людей от зла, и что для него Божьи заповеди закон.
Еще он мне сказал:
— Я знаю, мой капитан, что живым отсюда не выйду, не увижу моих близких и Черногорию, Сербскую Спарту, зерно свободы. Я думаю, этого хочет Бог.
Утром 18 июня, думаю, было около 9 часов, меня позвал охранник и сказал:
— Товарищ капитан, вас просит этот священник.
До этого из Белграда приехали Ковачевич и Павле Бальевич. Они не явились ко мне, а пошли в кафану. Об их прибытии мне доложили мои люди. Когда владыку Иоанникия привели, он обратился ко мне со следующими словами:
— Приехал этот Ковачевич из Белграда, думаю, смерть меня ждет, поэтому я хочу вас кое о чем попросить. Вижу, что вы хороший человек, хоть и коммунист. Прошу вас отправить эту маленькую вещицу моим в Черногорию, потому что меня сегодня убьют. Знайте, что я спокойно передам свою душу в руки Богу и Сыну Божьему Иисусу Христу. Я никого не предавал, рук не запачкал, и Бог свидетель, скольких людей я спас... — и он вручил мне обрывок ткани, в который был завернут перстень с тремя камешками, выпавшими, вероятнее всего, во время пыток владыки.
Вскоре после этого прибыл Ковачевич и сказал мне:
— Теперь, начальник, ты проводишь меня немного по округе до твоего Опленца, а потом закончим то, что я приехал сделать.
Мы сели в джип, я, он и еще три его человека, и осмотрели Опленац. Все его интересовало, особенно где оружие Караджордже и каким героем он был.
К вечеру мы вернулись в Аранджеловац. Его люди ушли и привели владыку Иоанникия. На мой вопрос, куда его, Чиле грубо ответил:
— В Буковик у Букулье, где ему будет хорошо. Ты гляди в свои дела, а это тебя не касается.
Через час джип умчался.
Наутро я приехал в Буковик и расспросил жителей, что произошло этой ночью. Мне сказал один старик, его звали Миша или как-то так, что группа людей привела человека с бородой, их было трое или четверо, и в того, что с бородой, выстрелили несколько раз и быстро закопали возле ручья.
Еще он сказал, что тот с бородой перекрестился и взглянул в небо.