[271x365]Из трудов Вука Караджича, 1827 год

В турецком государстве всякой магометанин, какого бы ни был он происхождения, именуется турком и есть таким действительно; всякой же нетурок есть раия, то есть данник турецкий. Турецкое господство, правосудие и обращение с раиями служат главною причиною, что в Сербии, равно как в Боснии, в Герцеговине и даже в самой Турции, есть множество гайдуков (хајдук, хајдуци). Если человек видит, что правосудие и закон не охраняют его от насильства и неправды, должен искать себе удовлетворения.

Христианская вера едва терпима в государстве турецком: оттого в Сербии не можно монастыря или церкви ни вновь построить, ни поновить без дозволения от турецкого правительства; дозволение же не только получается с великим трудом, но и всегда стоит много денег. Ибо, чтобы вновь построить монастырь, или поновить опустевший, нужно выхлопотать дозволение и от султана, и от визиря, и от кадии, и от муселима.
На построение церкви деревянной, похожей на избу, конечно легче выхлопотать дозволение; но и тут надобны деньги. Даже для перекрытия монастыря или церкви необходимо нужно испрашивать дозволение и платиться. От того ниже в одном из десяти сел в целой Сербии нет церкви, и миряне почти вообще ходят в монастыри исповедываться и причащаться, обыкновенно в пост четыредесятницы; крещение же и венчание священники совершают в домах жителей. Самые монастыри или оставшиеся от них стены служат теперь единственными памятниками силы и господства старинной Сербии.
Только турок турку может сказать "селам" (слово, которым приветствуют один другого). Скажи это слово раия турку - одно из двух: смерть или отречение от веры. Для предосторожности же, чтоб и турок не ошибся, принято за правило наблюдать различие в одежде. Потому-то раия не смеет носить зеленого цвета, и вообще богатого наряда, каким щеголяют турки, например, шалевого повойника на голове, блестящих накладок на груди (похожих на панцирь), доломанов, особливо же вышитых серебром или золотом. В некоторых местах раиям запрещается носить красные шапочки и башмаки сего цвета.
Таким же образом раии неприлично иметь у себя хороший дом, какой бывает у турков, а тем более лучший, ни коня доброго и статного; даже на природные дары в раии, например, на лицо благолепное, на большую и красивую бороду, турки смотрят весьма неравнодушно. Раия никак не может носить при себе сабли; пистолет, длинное ружье и большой нож иметь ему хотя и позволяется, только надобно, чтобы все это не было отправлено в серебро и красотою не походило бы на турецкое. Но и тут, если случится ему быть в крепости, или в городе, или в селении предстать пред лицом турка, то уже надобно длинное ружье и большой нож оставить на стороне, а пистолет спрятать за спину или под плащ.
Раия обязан не только перед каким-нибудь чиновником турецким на улице или даже перед злодеем встать, но даже последнему турку свернуть с дороги, хотя бы в болото по колена. Не только не смеет раия ехать через крепость или через город, но и в поле, повстречавшись с турком, он должен сойти с лошади или спросить: "можно ли ехать?" (на такой вопрос иной скажет: "ступай, приятель!" а иной: "сойди! не велено!")
Каждой турок смело может ругать христианина, его род и веру; христианину запрещено то под смертной казнью. Турок, сколько-нибудь хорошо одетый, в городе или где бы ни было, сошедши с коня, зовет к себе первого серба и приказывает ему вести лошадь за собою; таким же образом господа турецкие берут сербов с улицы к себе в дом, и заставляют их отправлять разные работы, толочь кофе, носить воду, рубить дрова, и прочее.
Правда, что не всякой турок осмелится явно умертвить серба, но поколотить его чубуком или палкою - на это нет суда, равно как и на ругательство. Справедливо, что в военное время турки не ставят раий в ряды воинов, но сами защищают государство свое и веру; но раия обязан кормить их, куда бы ни пришли они и где бы ни находились, обязан делать, поправлять дороги и крепости, возить пушки и припасы.
Раия лишь переменил веру, тотчас начинает пользоваться всеми преимуществами наравне с другими турками, и его не только никто не станет укорять прежнею верой, но каждой еще охотнее помогает ему, нежели природному турку: оттого трудно найти отщепенца в бедном состоянии; напротив, много из них выходят в паши и достигают до визирского сана. И сии отщепенцы злее к раиям, нежели настоящие турки.
Если турки имеют такую власть над сербами и такие преимущества пред ними, то по самой справедливости сербы должны стараться как можно избегать сообщества с ними. Потому-то сербы не только что не живут по городам, но даже и вблизи к оным, а особливо при больших дорогах, часто посещаемых турками; они обыкновенно избирают места для жилищ себе по лесам, горам, оврагам, где и строят свои хижины. В города же и в крепости вовсе не ходят без особливого дела или без крайней нужды. Сербин, только живучи в отдалении от турка, может спокойно жить, как человек свободный; но не всякой сербин и не всегда может жить в отдалении от турка.
К счастью, и турки без дела, особливо в мирное время, редко шатаются по селениям: во-первых, потому что паша, вследствие приносимых ему жалоб от кнезов и спаий, запрещает им в большом числе ходить по деревням и беспокоить жителей; во-вторых, потому что турок, будучи один, или сам-друг, даже сам-третий, не смеет ничего предпринять против серба. Причина та, что как турки не считают за грех убить серба, так точно и сербы по большей части держатся того же мнения. Таким образом, случается, что турок, бродящий по селениям и досаждающий жителям, погибает. Если успеют спрятать его, никто не в ответе; если же найдены будут остатки его трупа, тогда взыскивается пеня за убитую голову, и всему конец.
В каждой наии главный город имеет своего кадию и муселима. Кадия судит по Алкорану, а муселим заключает обвиняемых в тюрьму и совершает над ними приговоры кадии. Доход их большей частью состоит из пеней и судных пошлин, и потому они должны желать, чтоб в уезде их было как можно более несправедливых людей и просителей. Всякий, по кого кадия пошлет пристава с позывной грамотой (мурасела), непременно должен идти в город; если ж побоится, тот мятежник, и тогда нет ему другого спасения, как бежать к гайдукам в лес с пожитками своими. На иного турки за что-нибудь озлятся; вот и должно бежать в лес, чтоб не быть убиту. У иных турки отняли какую-нибудь собственность, или нанесли им какую-либо несправедливость другого рода; такие идут в гайдуки, чтоб иметь средства отмстить за себя.
Многие избирают этот род жизни единственно для того, чтоб носить хорошее платье и оружие по своему произволу. Оттого гайдуками бывают вообще люди отборные, и все считают их более за героев, нежели за бездельников. Таким образом, Баио Павлянина и Лимуна можно на сербском языке назвать гайдуками, и немец мог бы сказать скорее что они герои (Helden), нежели разбойники (Raeuber). У них бывало по сотне и более товарищей, с которыми летней порой они бродили по Боснии и Герцеговине, а зиму проводили в замках при Адриатическом море.
Общества таких гайдуков составились из людей первейших фамилий, когда турки совершенно овладели Сербией, Боснией и Герцеговиной, особливо же в XVI и XVII столетиях; таким образом защищали Венецианский берег от турков, например, Янкович Стоян, Сеньян Иво, Смильянич Илия, Иво Голотрб, Комнен Баряктар и многие другие, коих имена славятся в народных песнях сербских. Из них едва ли не старее всех Старина Новак. В Боснии, на горе Романии, при дороге, и теперь еще стоит Новаков камень; говорят, устаревший Новак жил там, на дороге расстилал епанчу свою и рядом с нею стыкал саблю, и что прохожие бросали на епанчу по нескольку денег.
Правда, многие идут в гайдуки отнюдь не с намерением злодействовать, то есть убивать, грабить, а единственно для спасения своей жизни, или же для удобности отмстить обидчику, или наконец для выгод свободной жизни; однако ж если человек, особливо простолюдин, однажды отделился от обыкновенного общежития, то мало-помалу он отважится на всякие злодейства.
Впрочем, и теперь нет более оскорбительной, более постыдной для гайдука брани, как сказать, что он душегубец и что истязаниями вымучивает у старых баб спрятанные деньги. Истинный гайдук никогда не покусится умертвить человека, которой не сделал ему зла, разве в таком случае, когда обяжет его к тому друг, или пристанодержатель; для него срамно отнять у бедного человека что-либо, кроме хорошего оружия; но подстерегать торговцев дорогою и нападать на дома людей богатых, по его мнению, вовсе не стыдно.
Прежние гайдуки весьма охотно подстерегали ездоков с казною султанскою; но теперь того не делают, ибо народ должен был от того страдать, платиться и потом преследовать виновных. Если гайдуки напали на чей-либо дом и не нашли в нем денег, тогда оценивают его, уводят сына или брата хозяйского, и держат при себе, пока не получат назначенной суммы.
Гайдуки постятся, молятся Богу, как и другие люди; особенно же берегутся от сообщения с женским полом. Если б узнали, что кто-либо нарушил такую предосторожность, товарищи предали бы его смерти: они говорят, что от одного подобного нарушителя все могут сделаться несчастными.
Гайдуки бродят ватагами, человек по десяти, по двенадцати; и хотя бы их было только три или два вместе, наперед уже знают, кто между ними старейшина. Куда бы ни пришли, везде есть для них пристанодержатели, у которых находят для себя пищу и оставляют что-нибудь в запас. При наступлении зимы гайдуки обыкновенно расходятся по зимовникам, большею частью к пристанодержателям, и там выдают себя за работников, но лишь только закукует кукушка и начнет гора покрываться зеленью, каждой отправляется к условленному месту.
Если бы довелось кому-нибудь убить или выдать гайдука, обеспеченного верою, тому беда от его товарищей. Не только ватага, к коей принадлежал погибший, но и все другие общества гайдуков выжидают удобного случая к отмщению, даже после пятидесяти лет времени.
В каждой волости (кнежини) есть по нескольку пандуров, обыкновенно сербов, иногда вместе с ними и турков, которыми преследуются гайдуки. Если число сих разбойников увеличивается, настают частые убийства и грабительства; тогда и весь народ предпринимает общие поиски. Бывает, что иные вместе с прочими преследуют гайдуков и ловят, а во дворах своих, зданиях и по лесам скрывают их. Головы же убитых пандуры относят к туркам, для выставки на стенах крепости; но которой попадется живой в руки к туркам, того прямо сажают на кол.
Гайдук может передаться, когда захочет, то есть он поручает кнезу или кметам выхлопотать от паши грамоту, потом выходит из ватаги, и никто не дерзнет укорить его прежним грабительством или убийством. Такая передача бывает нередко. Иногда кнез и кметы приглашают гайдуков передаться. Люди сии большей частью вступают в звание пандуров, сколько по отвычке своей от домашних занятий и по презрению к работе, столько же и потому что им наиболее известны следы гайдуков.
Чем меньше от турков насильства, тем меньше гайдуков; а чем злее становятся турки, тем и гайдуков появляется более. Если же число сих разбойников увеличится до чрезвычайности и народ не может ни склонить их передаться, ни истребить, тогда турки наряжают особую комиссию: они рассеваются в народе, тюремным заключением, побоями и пенями принуждают кметов и гайдуцких родственников отыскивать пристанодержателей и хватать гайдуков. Такого рода комиссии (тефтиши) обыкновенно учреждаются после беспокойств военных.

Из книги ВУКА КАРАДЖИЧА "ОПИСАНИЕ СЕРБСКОГО НАРОДА"
С сайта www.vostlit.info