[576x379]

В балканской истории эпоха новомученичества начинается еще в ХІV веке, хотя и не существует четкого агиографического раздела ее определения во времени. В своем исследовании житий новомучеников историк священник Номикос Михаил Вапорис дает следующее определение самого понятия новомученики: "Современные историки Православной Церкви рассматривают тех православных христиан, мужчин, женщин и молодых людей албанского, болгарского, грузинского, греческого, румынского, русского, сербского, сирийского и украинского происхождения как новомучеников, которые во времена мусульманско-османского владычества (ХІІІ-ХХ век) оказались в положении, поставившее их перед выбором принять ислам, чтобы остаться в живых, или принять страдания, мучения и неизбежную смерть, если остаться православными христианами".

Вечером 29 апреля [1876 года] стража на возвышенности Семералан заметила, что по дороге в Доспат со стороны Таш-боаза идет множество вооруженных башибузуков. В пятницу - 30 апреля утром - они поднялись уже на само "Петрово бырдо", отстоящее на расстоянии в четверть часа ходьбы от деревни, где убили одного батакского пастушонка (пятнадцатилетнего хлопца) и водрузили красное знамя с полумесяцем. Это вызвало большой переполох, который все больше и больше усиливался. Как и само появление неприятеля, так и его угрожающие требования разнеслись как молния по всей деревне, на позициях, между старыми и молодыми. И с позиций, и из деревни люди выходили на более высокие места и с каким-то застывшим любопытством смотрели на "Петрово бырдо", где турки сидели на самом горном хребте и издалека были похожи своими белыми чалмами на грибы, проросшие после дождя. Какие-то грозные предчувствия как будто охватили сердца всех!
- Это не похоже на Чепинское братание! Смотри, как расселись, как будто ждут смерти деревни! - говорили некоторые шепотом.
- Кровь!.. Кровь прольется! - говорили испуганно другие.
- Не напрасно черное воронье три дня уже беспрестанно каркает над деревней! Мертвечину - человеческую мертвечину ждут!.. - отмечали более малодушные, и эти пророческие замечания также распространялись как молния…

У непривыкшей проливать кровь своих господ раи возникли сомнения. Те, кто не знали предела в своем увлечении, кто в своем горделивом порыве считали себя непобедимыми, сейчас стояли как окаменелые, горячая кровь застыла от одного лишь вида красного знамени на "Петровом бырде", в их чувствах и силах произошел неожиданный и внезапный перелом, и они с поникшими головами, с поблекшими лицами начинали разговор - не о предстоящей битве с неприятелем, а разговор грустный и печальный о детях, женах, о домах и домашнем имуществе, обо всем милом и дорогом на земле!.. Картины вожделенных раньше побед над тираном сменились картинами бедствий, страданий, лишений и тяжких неизбежных злочестий их близких, их ни в чем неповинных детей. Эти новые заботы и новые страхи были общими. Повстанцы почувствовали непреодолимое желание пойти в деревню, чтобы повидаться со своими домашними, и это желание разгоралось от таинственного внутреннего голоса грозных предчувствий, что конец "Батакского царства" наступает, и желания хотя бы в последний раз обнять и, если это возможно, утешить своих близких сердцу; с другой стороны женщины проводили на позиции своих детей, которые полными слез глазами осведомлялись о здоровье своих отцов и звали их прийти в своих домах помочь в скрытии и зарывании некоторых вещей, ибо все предполагали близкого поджога деревни… "Огонь! Пожар! Кровь!..." - эти слова с твердой убежденностью и без каких-либо объяснений повторялись на позициях все время под видом тайны.
Вокруг красного знамени и на горном хребте находилось приблизительно четыреста башибузуков. Когда впервые батакские жители увидели их в пятницу утром, погода была ясной, и солнечные лучи блестели на их начищенном оружии; потом их число значительно стало уменьшаться, а вместе с тем и погода стала ухудшаться - все больше и больше туч стало собираться и мрак усиливался! Сердца батакских жителей были полны отчаяния, души опечалились…
Наступил вечер пятницы, 30 апреля. Деревня погружалась в ночной мрак в кольце из дин-исламских воинов, которые заняли все возвышенности вокруг нее и непрерывно стреляли по домам. Пули свистели вокруг крестьян и роняли на головы убегающего населения мелкие камешки, выбитые из каменных плит на крышах. Кое-где по улицам получали ранения или падали убитыми мужчины, женщины и дети. Кроме пуль, повсюду летели и зажженные напоенные маслом тряпки с целью поджога домов и сеновалов; а когда совсем стемнело, перед глазами испуганных батакских жителей они сыпались как огненный дождь и раскаленные камни с неба, "падали - как пишет Ангел Горанов, очевидец многого из того, что произошло - как Божие наказание за какие-то неискупные ничем иным грехи, кроме как кровью и огнем!..."
Население без различия пола и возраста собралось в самых укрепленных местах деревни - церкви, школе и доме Трендафила Керелова, которые считались более пригодными для самообороны и неподверженными пожару. Множество женщин, детей и стариков скопилось и в небольшом Богдановом доме, как более крепком строении в нижнем конце деревни.
Спустился мрак.
Батакские жители никогда ранее не помнили и не видели такого мрака и такой ночи. Ни зги не было видно, на расстоянии в двух-трех шагах невозможно было разглядеть человека. Многим казалось, что этот чрезвычайный мрак сгущается от бесчисленных башибузукских пуль, которые ливнем сыпались по улицам и зданиям. При этом чарки (лесопильни) со стороны Карлыка в нижнем конце деревни были подожжены и озаряли холмы вокруг, делая мрак на улицах как будто еще более густым. Вокруг деревни и внутри нее засверкали и другие подобные огни, которые с каждым прошедшим мгновением росли, и алые языки пламени терялись в черном небесном покрове, поднимаясь прямо в небесную глубь, как в престарые времена - дым богоприятного Авелева жертвоприношения. Все вызывало ужас! Наряду с ружейными выстрелами, дикие крики из тысяч башибузукских глоток вонзались еще более ощутимо и страшно в сердца батакских жителей. Неописуемо было состояние батакского населения в сборных пунктах в эту ночь. У Богдановых, Кереловых, в школе и в церкви мужчины, женщины и дети толпились в невообразимом беспорядке. Все метались в разные стороны как тени, все охали, кричали, рыдали, сердились друг на друга, плакали и искали друг друга. Мать потеряла ребенка, ребенок – маму, брат - сестру, муж - жену, все шатались, толкались в множестве, наступали друг на друга, молились… Они двигались и теснили друг друга бессознательно. Дети пищали под ногами взрослых и вместо того, чтобы получить помощь, новая нога бессознательно придавливала их. Те, которые ходили, думали, что их несет столпившееся множество, а те, которых несло это множество, считали себя двигателями движения! Давка была так тяжела, состояние такое напряженное, что большинство матерей держали своих детей на руках, прижимали их к себе со всей силой материнской любви и с ними на руках ходили их же искать, держа их с своих объятиях, спрашивали и расспрашивали, плача, - где их чада!
Однако вскоре этот гвалт стих одновременно по всем сборным пунктам. Веки всех отяжелели непреодолимой дремотой. И здоровые, и те, кто получили ранения или другие физические увечия из-за давки, и те, кто искали до потери рассудка своих потерявшихся близких – все до одного сомкнули глаза и погрузились в глубокий сон.
Первое мая 1876 года - суббота - был днем, когда велась непрекращающаяся перестрелка с обеих сторон. Свыше четырех тысяч ружей непрестанно гремели над продолговатой деревенской котловиной. Деревня горела со всех сторон. Пожар сам распространялся все дальше.
Из всех сборных пунктов Богдановый дом был больше всех подвержен огню пожара. Он находился в нижнем конце деревни, на правом берегу реки и состоял из двух горниц и небольшого чердака, под которым находился подвал для домашнего скота. С восточной и южной стороны находился большой двор, простирающийся до садов и полей, засеянных льном, а с другой стороны дом очень близко примыкал к домам, сараям, курятникам и другим деревянным строениям.
Еще с первого дня туркам удалось войти в эту часть деревни, со стороны левого берега реки, где они подожгли все дома подряд. Вскоре огонь подполз и к правому берегу и быстро приближался к Богдановому дому, вызывая ужас и трепет у собравшихся в нем крестьян. Там находилось человек двести-триста - мужчины, женщины и дети. Оборону продолжали держать всего несколько человек - из окон горниц и подвала. Все остальные стояли как в забытьи, слово в каком-то полусонном состоянии, усугубленном изнуряющей духотой и тяжелым чувством обреченности. Женщины и дети своими жалостными голосами как будто еще больше усиливали отчаяние. Одни плакали о потерявшихся мужах, братьях, сестрах и детях, другие плакали о тех своих близких или чадах своих, которых держали в руках и которые напоминали им о тяжкой неизвестности смертного часа… Дети пищали, прося хлеба и воды, но ни того, ни другого нельзя было достать. Вообще по горницам, чердаку и подвалу, где стояло множество людей, носился приглушенный звук рыданий и стонов.
Утром на второй день месяца мая турки из деревни Яни-Махалла, которые нападали на Богановый дом, отправили посланца с предложением к осажденным, чтобы они сдались, ибо и другие крестьяне - в церкви и Трендафиловом доме - якобы уже сдались. Они обещали, что не сделают им никакого зла. За этим посланцем явились знакомые жителям этой части Батака крестьяне из Яни-Махаллы, и, прятавшись поблизости меж соседними строениями, упрашивали их и увещевали сдать оружие им лично на сохранение и выйти тушить пожар. Запершие себя в Богдановом доме христиане поверили этим дружеским уверениям и решили сдать оружие. Некоторые из более отважных не соглашались с этим и настаивали стоять до последнего и умереть с оружием в руках, но их голос потонул в голосе множества, во вновь пробужденном желании женщин и девушек выйти на свежий воздух, вернуться к собственным очагам и попытаться уберечь их от разорительного пожара.
Собрали томящиеся в заключенном доме все оружие и на руках отнесли его в поля, засеянные льном, со стороны сгоревших чарков, где стояло множество башибузуков, и сдали его знакомым им туркам из Яни-Махаллы.
Тогда все башибузуки, занявшие нижнюю часть деревни и оба берега реки, спустились, осадили Богдановый дом, и началась потрясающая резня страдальцев.
Сначала они бросились как дикие звери на изнуренных и испуганных крестьян и крестьянок, и стали обыскивать их на наличие оружия, грабить их и убивать их самым мучительным образом без различия пола и возраста. Первыми "героями" в этом сердцераздирающем деянии отличились башибузуки из Яни-Махаллы, которые происходили из диких и кровожадных племен кирджалей и юруков. Наряду с грабежами, они стали различными мучениями пробовать насиловать испуганных женщин, но в этом начинании встретили такое отчаянное сопротивление, что во всей этой неравной борьбе ни одна скотская страсть не смогла получить удовлетворение. Вместо оружия, злосчастно обманутые батакские мужчины и женщины сопротивлялись ногтями и зубами, небольшими поленицами, медяной посудой, ножиками и другими предметами, которые можно было найти вокруг. Наряду с жертвами нападения кое-где падали мертвыми и нападающие. Отчаянные вопли, стенания и плач мучеников-крестьян заглушали дикие башибузукские крики. Кровь стала литься ручьем. Турки соревновались между собой в свирепости, соревновались, кто скорее и кто первым войдет к беззащитным жертвам, чтобы проливать христианскую кровь, издеваться над богоподобными человеческими созданиями, утолять свою фанатичную алчность и грабить потом добытое батакскими жителями!.. Кровь лилась и пачкала одежду убитых, что противоречило насущным интересам башибузуков, поэтому они задумали ввести в резню определенный порядок, чтобы провести основательный грабеж и уберечь от крови красивую и добротную одежду жертв, добровольно сдавших себя в их руки…
Резня и борьба в самом доме прекратились. Турки вывели всех мужчин, женщин и детей в поле перед самым Богдановом домом; мужчин и мальчиков старше двенадцати лет отделили в одну сторону, а женщин, девушек и детей – в другую, оцепив их со всех сторон направленными на них ружьями и ножами. Посередине поставили колоду и рядом с ней встал высокий, черный и страшный помак [болгарин, принявший мусульманскую веру] с засученными рукавами, перепоясанный красным передником, отобранным у какой-нибудь молодой женщины, с заткнутым за пояс полотенцем, чтобы стирать кровь, которая могла брызнуть на его лицо, в рубашке нараспашку, босой, в порванных потурях (мужские штаны из домотканой шерстяной ткани), с засученными штанинами, с завязанным на голове пестрым платком и с заткнутым за нее букетиком из базилика, отобранным опять у какой-нибудь девушки и с секирой в руке. Между ним и выведенными на заколение христианами стояли другие помаки тоже с засученными рукавами, с насупленными бровями и кровожадным взглядом, которые держались одной рукой за пистолеты, прикрепленные к широким кожаным поясам; по всему было видно, что они - предводители башибузукского сброда и уже готовы распоряжаться. Как только кончилось распределение жертв, эти руководители дали знак, чтобы прекратилось угрожающее рычание многочисленного сброда, и головорез, быстро повернувшись, лихо поклонился дружине. Потом исподлобья посмотрел грозно на ненавистных ему христиан, поднял топор над головой и со всей силой ударил ею по колоде. За этим ударом последовали дикая и мерзкая матерщина, угрожающий скрежет зубами и покачивание головой, сопровождаемое своеобразными башибузукскими поклонами с вознесением рук к Аллаху…
Каждому стали понятны последующие действия…
Батакские жители стояли бледными, с осунувшмися лицами, с застывшей в жилах кровью, с благодушным, но мертвым выражением лица, со спокойным, но пустым взглядом… Удар палача по колоде отозвался в их сердцах, высушил их заплаканные глаза, сковал их дрожащие губы! Этот удар оторвал их души от земного - в одно мгновение стихли все детские рыдания и вопли, воцарились молчание и могильная тишина; этот удар мгновенно направил их мысли к небесам, к престолу Всемогущего и Всеутешающего Создателя!.. Как немощные люди, до этого мгновения они противились, их души метались в отчаянной жажде жизни. Их примирение с нависшей над ними смертью, с разлукой со здешним миром, которое приходит не без великой борьбы, взяло верх в их душах.
Звериное рычание опять началось с еще большей силой. К палачу и к колоде подвели одного голого жителя Батака, который сам положил голову на пень, обхватив его руками и прижав шею к стволу, чтобы отсечение совершилось сразу и наверняка. Батакские жители без различия пола и возраста, дети и взрослые, стар и млад, направили свои полные отчаянием взгляды на жертву в ожидании увидеть картину ожидающей их близкой участи…
Головорез поднял секиру и с диким ревом среди всеобщей басурманской брани изо всех сил обрушил ее на лежащего на колоде батакского жителя. Глухой удар разнесся во все стороны, но голова все еще держалась на теле… Секира вторично поднялась, красная кровь широкими полосами прорезала белую плоть и мученик слегка подвинулся - не для того, чтобы защититься или обороняться, не от страха, а чтобы лучше положить шею на колоде, дабы избегнуть возможной неудачи головореза… Последовал новый удар, уже не такой глухой и не такой ясный, и голова жертвы покатилась на расстояние двух шагов от колоды, а тело опустилось рядом с ней... Вот и вторая жертва… а немного спустя и вторая отсеченная голова! Вот и третий мученик и третья голова… Кровь потекла ручьем по земле! Под диким и злорадственным рычанием стоящих вокруг башибузуков смертоносные удары следовали непрерывно один за другим и открывали дверь вечности перед новыми мучениками-христианами!
Христовы агнцы, обреченные на заклание, стояли и с примирением ждали свою очередь… Никакого плача, никаких слез, никакого сожаления об ускользающей меж пальцев земной жизни, никаких волнений и страстей - ничего, ровно ничего не волновало и не беспокоило никого! Кое-где слышались лишь голосочки грудных младенцев, которые не могли ни понять, ни почувствовать страшные удары ожидающей их мученической смерти… Словно никто и не думал о жизни и как будто такие мысли представляли собой тяжелый грех перед горячей кровью мучеников, льющейся от колоды!
- От Стояна не потекла кровь… - говорили некоторые шепотом между собой, глядя робко на покатившуюся далеко от тела голову Стояна.
- А посмотри на Цветана! Какая кровь! Все лицо головореза обрызгала!..
- Пусть напьется человеческой крови! - дополняли другие.
- Пусть напьются человеческой крови! - повторяли окаменевшим сердцем обреченные мученики за веру и народ.
Отрубленные головы и отделенные от них тела скоро образовали огромные кучи вокруг плахи. Батакские жители сами относили в сторону своих мертвых братьев и сестер, чтобы очистить место и для себя. Отца, например, уже заклали, а сын торопливо раздевался, бросал одежду и деньги в страшные лица башибузуков и сам шел к палачу, брал голову отца, целовал ее несколько раз безмолвно и без слез, бросал ее на кучу из мученических голов, потом обнимал его мертвое кровавое тело, прижимал его в своих объятиях для последнего целования и последнего расставания, перетаскивал его в сторону на кучу мертвых тел и сам клал шею на колоду!.. Так делал и отец со своим закланным сыном, и брат со своим закланным братом, и родственник с родственником, и друг со своим другом, и вообще - мученик с мучеником-святым…
В это время зверские нравы мучителей разгорались все больше и больше. Хладнокровная готовность батакских жителей принять смерть, как и их безропотность воодушевляли "правоверных". Восхищались они и своим собственным "геройством", их трогала даже их собственная ругань, слова "москов-гяур" [московский неверный]! Каждый считал себя обязанным заколоть по нескольку христиан; и каждый думал и верил, что чем больше и с большими зверствами прольет гяурской крови, тем несомненнее будет вознагражден в будущей жизни "великим пророком" райским садом, гуриями, пловом, чешмами, изливающими мед…
Кроме резни на плахе, началась и другая резня - повсюду, где стояли бледные батакские жители. Новые мученики - с отрубленными руками, ногами, носами, ушами, с разрубленными и окровавленными лицами, резанные-недорезанные - стали являться сами к головорезу или их волокли к нему... Сами мучители быстро меняли друг друга и играли своими жертвами, отрубая им разные части тела и, наконец, голову. Помаки, дегтярники и цыгане соревновались между собой, кто первый омочит свои ножи и ятаганы в гяурской крови, кто совершит более страшных и более чудовищных зверств! А вместе с ними явились и ревнители распространения "правой веры".
- Если станешь турком [т. е. потурчишься, примешь мусульманство], мы оставим тебя в живых , - говорили они некоторым, пока раздевали их, чтобы принести их в жертву на общем жертвеннике.
На подобные предложения некоторые из батакских жителей, не говоря ничего, отвечали тем, что сами разрывали свою одежду и шли к плахе; другие - наверное, истерзанные до предела - вообще не понимали вопроса и стояли как обескровленные трупы; некоторые как будто соглашались молчаливым покачиванием головы, на которой сразу наматывали белый платок или кусок от какой-нибудь рубашки, не совершая над ними обычных в таких случаях церемоний, но в большинстве случаев таких людей тоже резали в последствии или сами "верокрестные", или другие башибузуки, чтобы отнять у них новую одежду.
Были среди них и некие "великодушные" цыгане и дегтярники, которые забирали некоторых из мальчиков и, не считаясь с их желанием, отводили в сторону, чтобы увести их в рабство и продавать их как животных или заставить их вечно рабски трудиться в их кузницах или дегтярнях.
Вокруг плахи образовались высокие кучи из человеческих голов и человеческих тел. Тела, исполосованные кровавыми рубцами, придавали месту вид человеческой бойни с наваленным человеческим мясом… У окровавленных голов, набросанных одна на другую, глаза смотрели вверх из-под полузакрытых век - словно обращенные на веки вечные к небесам, к престолу Всевышнего с молитвенным ходатайством о себе, о своих и о других своих единоверных братьях!..
Пришлось принести еще две колоды, и христианская, болгарская бойня расширилась. Началась резня и женщин, девушек, старушек и детей. Сначала женщин отводили к плахе в одних рубашках, но потом, видя, что это приносит большой ущерб башибузукской голытьбе, мучители разорвали покрывало человеческого стыда и стали раздевать их догола, как и мужчин, и резать их как агнцев на плахе. И от этой картины еще страшнее разрывалось сердце.
Жительницы Батака показали ту же отвагу и в то же время - словно в забытьи - готовность умереть, как и мужчины. Только конкретные случаи мученичества были более разнообразными, жалостными и ужасающими. Ведут, например, мать к плахе, а дети бегут вокруг нее, пробираются меж головорезами, хватаются за ее тело и произносят лишь умилительное, трогательное и по-детски полное любви: мама!
- Мама! - повторяют бедные, посмотрев презрительно на ведущих ее мучителей и вонзают сострадательный взгляд, полный жалости и мольбой в сухие глаза мамы, от которой не получают ничего другого, кроме отчаянного и пустого взгляда…
- Мама! - роняют они вслед, обративши свой взор к держащим ее головорезам и прося милости и пощады; но мать уже кладут на плаху, палач быстро поднимает топор и под причитающим звуком их крика "мама!" обрушивает ее на шею их матери, чья голова с распущенными длинными волосами катится к их ногам - и словно последнее целование - обрызгивает их горячей материнской, невинно пролитой, мученической кровью!.. Детские губы мигом замирают, сладкое слово "мама" застревает в груди и они как окаменевшие застывают на своих местах, без слез глядя на отрубленную материнскую голову и ожидая свою очередь!..
Или:
Башибузуки берут из рук матери ее ребенка, отрубают ему голову, мать бросается в отчаянии на нее, берете ее, целует, впившись губами в истекающую детскую кровь, пока успеют и ее саму разрубить на части.
Или:
Мать прижимает в своих объятиях свое любимое чадо и не хочет расставаться с ним в последнюю минуту, не хочет оставить его в руках бессердечных зверочеловеков и не отступает, пока ее кровь не сольется воедино с кровью ее любимого чада…
На фоне этой изумительной и раздирающей сердце картины среди башибузуков находились и такие низкие натуры, у которых разгоралась скотская похоть и они пытались перед смертью насиловать молодых невест и девушек! Однако здесь ни одна жительница Батака не унизила себя. У плахи они ожидали последний удар нависшей секиры кротко как агнцы; но когда появлялась угроза их чести, они приходили в себя и как разъяренные львицы оборонялись от мучителей из последних сил, пока их не разрубали на куски…
Так всего за несколько часов резня в Богдановом доме кончилась. Не осталось ни одного живого человека, за исключением нескольких маленьких детей, которые были уведены в рабство с целью потурчить их. Вокруг плах вздымались горы человеческих голов и тел; на отдельном месте лежали женские и детские, и по всему ровному месту были разбросаны человеческие и детски тела и головы - все с полуоткрытыми и воздетыми к небу глазами!..

По их молитвам да дарует нам Господь победу над всем, что разлучает нас с Ним, что разлучает нас и с ними - с нашими дорогими сердцу отцами и матерями во Христе!
Святые новомученики батакские, молите Бога о нас!

Инок ЕВТИМИЙ "ПО СЛЕДАМ БОЛГАРСКИХ НОВОМУЧЕНИКОВ"
www.pravoslavie.domainbg.com/rus/11/index.html
Иллюстрация: Антони Пиотровски "Резня в Батаке"