Напевая какой-то мотив, Сергей важно сидит за большим письменным столом, на котором лежат забытые тетрадки, книжки в причудливых переплетах, небольшая пепельница из слоновой кости с причудливым узором на кайме и целая горка, пестрящая различными обертками, исписанной бумагой и прочим мусором. По столу были разбросаны сигареты, ручки, карандаши и листы нелинованной бумаги. Торжество этого хаоса возглавлял компьютер - единственное, что стояло на столе как памятник позабытому порядку. Однако это только на первый взгляд. Включенным, он, казалось, представлял собой рукотворный бардак. Возможно, для того, чтобы отводить взгляд от ужаса, что творился на столе.
В руке у него был лист из отрывного календаря, на коленях - разукрашенная красками клавиатура, узоры на ней, казалось, принадлежат каждый своему художнику, ни один из рисунков не был похож на предыдущий.. Каждый раз, закуривая новую сигарету, он прожигал на листочке нового дня фигурки, слова, символы, которые символизировали для него прошедший день. Прожигал и складывал в глубину старинного дедушкиного портфеля. Это больше походит на своеобразный дневник. Хотя отдельные люди считают это лишь бегством. От чего - всегда можно придумать, тут проблемы не возникает.
Однако в наше время каждому нужно чем-то отличиться, иначе этот каждый обязательно бы думал, что он - всего лишь единица среди множества, овца среди стада. Этот календарь - попытка выделиться, пусть о нем никто и не знает. Возможно, это даже к лучшему. Однако для него самого листы символизировали судьбу, это была его личная книга судьбы, пусть она и пишется образами, понятными лишь ему, да еще и запаздывает на целую жизнь. Наверняка по ночам она живет своей жизнью и моделирует его следующий день. Это было бы так здорово. Разве что иногда Сергей раздумывал на этот счет и приходил к выводу, что не хотел бы, чтобы кто-то или что-то решало судьбу за него. Приходя к такому заключению, он всегда обещал на следующий день доказать себе, что судьбой управляет только он. Тогда на листьях этих дней отпечатывалось что-то вроде "балкон, 25" или "прыжок, рельсы, метро" - так он доказывал этим проклятым листочкам, что они не способны загнать его в гнетущую повседневность, что это под силу только ему.
Глядя на таких людей, большинство окружающих стремится скорее покинуть видимую область, чем приблизиться и попытаться помочь...
Однако теперь у него уже не было повода для таких действий, он доказал календарю, кто решает его судьбу, поэтому теперь, вспоминая эти случаи, он скорее усмехнется и продолжит выжигать новые слова на листке или потянется за столом и снова без причины залезет в интернет.
Наверняка большинство ручек на столе уже не пишут, да и зачем они ему?
Заученными движениями он включает на компьютере музыку. Она обязательно должна быть электронная и при том спокойная. поэтому его любимые исполнители - это Duftpunk, Kraftwerk и какая-то часть Infected Mushrooms.
Медленно и глубоко затягиваясь сигаретой, он сбрасывает пепел мимо пепельницы, качает головой в такт музыке и отрывает день от календаря. Прожигает прошедший день как прожигает и свою жизнь. С улыбкой выводит незатейливый узор угольком сигареты. На этот раз у него из-под импровизированного пера выходят волнистые слова, сегодня это: "hope, you, loves". Последнее он не дописывает, вот задумывается, затягивается еще раз и пытается замазать последние два слова. Затем рисует незатейливые узоры вокруг слова "hope", которые в конечном итоге сливаются в чье-то имя. Он берет цифру 27 за уголки и кладет ее следом за цифрой 26, на которой чернеют слова "почему нет...", точки прожгли бумагу насквозь, возвращая в прошлое, к словам, разбросанным в том же порядке, что царит у него на столе: "креститься, надо, когда, кажется".
Он закрывает портфель, поднимает рукав и смотрит на часы, которым уже чуть больше семи лет, но которые ни разу его не подвели за это время, поспешно собирает сумку, надевает пальто и выскакивает на улицу, забыв выключить свет в комнате, поэтому в ней остался тот же тусклый рассеянный отблеск лампы на стенах. Шторы занавешивают окно, правда, не на сто процентов.
Это никого не волнует.

Каждый прошедший день - всего лишь слово или фраза, какой-то символ, который может родить воспоминания только в отдельно взятой голове. И так продолжается изо дня в день в течение уже трех лет, для каждого месяца при этом создан отдельный файл, а в каждом файле - около трех десятков прожженных дней - воспоминаний, которые должны остаться в той сумке - аккуратном коричневом дипломате. Каждый новый день следует строго за предыдущим. Недели скреплены скрепками. Каждому листку - строго определенное место в своей неделе и месяце. Воистину торжество порядка и бюрократии в микрогосударстве-комнате. Каждая история - с чистого листа. Каждый лист - это новый день. Черный от уголька сигареты либо же просто помеченный одним словом или символом.
Когда это началось, первая неделя была прожжена насквозь излияниями его фантазии или полетом его мысли. В листьях зияло множество дыр, окаймленных кривой черной окружностью. Новое летоисчисление началось, когда он впервые завалил экзамен взрослой жизни - проверку на индивидуальность.
Она так ему и сказала.
Она, та, которая сейчас меняет место жительства, как люди меняют нижнее белье. Возможно, это ее индивидуальность и ее жизнь, а возможно, дело просто в том, что каждый новые ее ухажер живет не там, где живет предыдущий. Так или иначе, с ним она пробыла дольше всех. Теперь-то вряд ли эта тема покажется ему приятной для обсуждения, но раньше он действительно во что-то верил, поэтому бросался в горячие споры каждый раз, стоило только услышать это имя. Просто, как условный рефлекс, поэтому неважно, с кем проходил спор и о чем шла речь перед этим. Так или иначе, вскоре он научился спорить лишь с числами календаря, ведь все те, кого он называл друзьями, в конечном итоге пришли к общему выводу о его психическом здоровье.
И вывод этот, к его великому сожалению, оказался не в его пользу.

История листов начинается насквозь, насколько позволил тонкий листик, прожженным словом "мерзко", за ним следовали слова "прочь". Затем несколько дней, в которых уже почти мастерски дочерна были обуглены листки целиком, оставляя в середине либо рисунки (обычно это были банальные сердечки или рожицы), либо слова (чаще всего матерные, однако пару раз промелькнуло имя)..
Так шло время, дни сгорали вместе с сигаретами, которые он выкуривал, вместе с листками, которые он прожигал. Они даже улетучивались вместе с песком в песочных часах на три часа, которые он любил переворачивать и слушать. Дни утекали даже вместе с водой из сливного бачка. Время еще любило покидать его со скоростью электрического тока в проводах.
В конце концов жизнь просто обходила его стороной какое-то время.
Именно тогда, по возвращению домой, Серж (как он любил, чтобы его называли те, которые начинали с ним общаться) все яснее и яснее начал представлять власть этих тонких глупых листочкой с минимумом информации над ним. Появились уже мысли о том, что его жизнь - это служба для них, служба для своей книги судьбы. Ведь он никогда не решался выкинуть этот дипломат, который на тот момент скопил уже полтора года его жизни. И с каждым днем он все увереннее и увереннее захватывал жизнь хозяина. Просто отвоевывал этот день, записывая в историю символ, слово или фразу.
Это пугало, леденило кровь Сержа, заставляло метаться по комнате, взявшись за волосы в раздумьях.
Ведь он же возвращался к своему прошлому где-то один раз в год, за это время ничего не изменялось, его судьба оставалась там, на этих страницах. Пару раз он в ужасе просыпался и бежал смотреть на календарь, при этом панически боясь увидеть там день не предыдущий, а следующий. Так у него и появились мысли о всякого рода экстраординарных поступках, которые он должен был сделать здесь и сейчас, как только они придут к нему в голову, тогда они точно не смогут быть захвачены его импровизированной книгой судьбы.
С тех пор он уже ходил по балке шириной в ладонь на высоте пятнадцати метров над какой-то речкой, вылезал из балконов высотных зданий и, держась лишь за край, подтягивался или отпускал поочередно одну или другую руку. Либо он стучал прохожего по правому плечу, быстро ускользая влево. После того, как он несколько раз проделал последний трюк, он случайно затеял массовую драку, но и тут чудом сумел вылезти из толпы. Было еще много чего, чтобы испытать себя, однако спустя какое-то время это надоело ему, тем более, он теперь осознал свою власть над своей судьбой, доказав это себе (да и календарю) какими-то сумбурными фразами.

После всех этих метаний, попыток что-то доказать себе или тем тараканам, что поселились у него в голове, к Сержу снова вернулась ясность ума.
Ясность выражается в том, что злополучные листочки перестали командовать им и что чисел, поверх которых были прожжены необдуманные поступки, становилось все меньше, соответственно, становилось больше цифр, на которых постепенно, переползая изо дня в день, сплетаясь с предыдущими, либо же стоящими отдельно, появились вопросы, какие-то жизненные теории, требования, попытки изменить.
Теперь, попади эти листки в руки научного института, этот период изучали бы с особой тщательностью, уверяя всех, что именно в этот неопределенный промежуток начинается осмысленная жизнь Сержа.
Будто до этого он не жил, даже не существовал, а тут вдруг начал думать, даже ставить цели в жизни.
Нет, такие вещи не должны вообще покидать пределы его драгоценного портфеля.
В этот период просто появилось много листков, на которых значились отправные точки его судьбы. Там появились какие-то значимые имена, названия произведений, которые он прочитал, цитаты, символы стали запутаннее, но для него они оставались такими же простыми, как предыдущие. Кажется, теперь, спустя два с лишним года, жизнь Сержа набирает обороты. Он наконец посмотрел на начало дневника, до которого практически никогда не добирался, перелистывая свою жизнь в прошлое. Оно показалось тогда ему скучным, мрачным и противным. Пора было что-то менять. Основные изменения уже произошли: теперь этот портфель для него был концентратом, этаким сгустком его прошлого, особенно проблем и ненавистных ему воспоминаний. Он вскоре перестал перечитывать свою историю.

Однажды листы, но уже обычной нелинованной бумаги заполнились из-под его пера целой историей о чудаке, плясавшем в метро. Этот странный парень выкидывал невероятные кульбиты, так что даже некоторые люди останавливались и смотрели, что же выкинет этот плясавший, будто заводной, мужичок. А тот все прыгал, перекручивался, сворачивался в невероятные фигуры и ни на секунду не останавливался. Народ продолжал ход, насмотревшись вдоволь или вспомнив о времени. Один только Серж (или это был герой произведения) остановился у того парнишки, который странно вскидывал руками и ногами в одном из переходов метро.. Главный герой Сережиного произведения стоял и, забыв о времени, пристально глядел на этого мужчину, не понимая, что же производит на него большее впечатление: то, что этот странный персонаж двигается без остановки уже два с лишним часа; то, что он больше походил на шарнирную куклу, марионетку, которую кто-то невидимый и невероятно большой дергал за нити где-то наверху, над потолком; или же те метаморфозы, которые бросились в глаза после первого получаса наблюдений. Нет, сначала Серж подумал, что его воображение играет с ним злую шутку, но вскоре он действительно мог отметить, что пляшущий парнишка стал старше. Это уже был не подросток, который кривлялся, чтобы заработать себе на жизнь, это был уже парень с трехдневной щетиной, огрубевшим лицом и твердым взглядом. Движения постепенно переставали быть хаотичными, это уже был какой-то тематический танец. Изменения произошли с такой медленной скоростью и с такой плавностью, что Серж ничего не заметил, пока не повертел головой и протер глаза. Завороженный, он стоял и смотрел на этот танец, иногда лихой, иногда собранный и сжатый, но он пытался постоянно вглядеться в лицо плясуна.
Все это время мимо проходили люди, кто-то бросал в шляпу марионетки мелочь, кто-то - бумажки, но наполнить шляпу так и не удалось. Редко кто останавливался и смотрел на эту картину вместе с Сержем.
Когда прошло уже три часа постоянной пляски, странный танцор уже выглядел стариком с сединой, бородой и впалыми глазами. Он продолжал вертеться, пытаясь вымолить взглядом у прохожих немного мелочи на хлеб.
А затем он остановился.
Этот момент прочно засел к Сергею в память. Даже если не было ничего остального, то ему навсегда запомнится, что произошло с этим стариком дальше. Когда задорно плясавший старик вдруг остановился, никто не обратил на это внимания. Однако в следующий миг взгляд старика неожиданно позволил Сержу поймать его.
В тот миг Сержа будто ударило током. Он почувствовал, как струя пота пробежалась по его спине. В этом взгляде было все: весь смысл, вся жизнь, микровселенная, исчезновение которой никто не заметит кроме бесконечного числа ее обитателей...
Старик упал навзничь и испарился.
Конечно, он не мог никуда исчезнуть, скорее всего Сергей просто не заметил, как его подобрали и оперативно унесли куда-то.
Просто стоял, все так же прислонившись к стенке.

После этого случая на смену мыслей о том, что этот календарь управляет им, наконец-то укоренилась идея о том, что это он и только он есть хозяин не только своего календаря, но и себя самого и всем, что его окружает. Он может моделировать свою жизнь по своему усмотрению. Он даже изменил свою внешность, стиль, поведение, характер. Иногда он находил забавным играться с людьми представая перед ними в том или ином облике.
Скоро Серж научился выкидывать орла или решку сперва три, а затем пять, семь раз кряду, просто заставляя монету падать нужной стороной. Показывая этот фокус для того, чтобы доказать свою теорию об управлении своей судьбой, все как один заявляли ему, что он просто ловкач и ничего больше. Однако даже когда монету бросали другие, фокус удавался. Но на большее, чем заставить циничных зрителей лишь пожать плечами и поскорее отделаться от назойливого фокусника, этого не хватало.
В его мысленном плане не хватало лишь одного пункта по изменению жизни.
Но теперь, когда он полон решительности и у него в голове созрело множество идей по реализации последнего шага для заветной мечты, он потягивается и закуривает сигарету, наслаждаясь предвкушением новой жизни. И вот, двадцать седьмого числа, когда календарь послушно принимает летопись о его жизни, на листке отпечаталось одно слово, которого цифры календаря еще никогда не видели. Черным поверх цифры 27 сияло слово "hope", два замазанных слова и причудливый узор, в котором только хозяин мог углядеть чье-то имя. Хранитель календаря поспешно сбежал, оставив свет в комнате и включенный компьютер.
Однако это слово, ставшее последним в летописи, навсегда осталось ненавистным для отрывного календаря и дедушкиного дипломата, умей эти вещи чувствовать подобно людям...

***

Хэппи энд, между прочим, где овации?