[400x266]
Настроение сейчас - Protect me from what I want

Мы пытались убить
Друг друга мутно и дорого
Я искала тебя в клубах
Ты ломал мне рёбра
Ты стирал телефоны
И всё равно облажался
Но тот кто не уходил
Тот и не возвращался
Ночные истерики
Чужие постели
В любопытных соседей
Бутылки летели
И кто кого отымел
Здесь всё было поровну
Ты кусал мне губы
Я разбивала тебе голову


За закрытыми веками простиралось алое с золотистыми полосами марево. Открывать глаза и проверять свою догадку не хотелось. Моя соседка в очередной раз не задернула шторы и теперь солнечный свет падал на мое лицо.
- А утреннее солнце радостно щебечет "убей их, убей их всех"- пробормотала я, утыкаясь в подушку. Во рту все пересохло и каждый сантиметр моего тела требовал завязывать со спиртным.
Раздался хлопок двери, которой моя голова восприняла как мини взрыв, и прозвучал до отвращения бодрый голос Шони:
- Альба просыпайся! Уже девять.
Нужно просто ее проигнорировать, залезть под одеяло и остаться там до завтрашнего утра.
- Альба – снова позвала она и я глухо застонала. Похоже от нее не избавиться. – Что? Что ты там бормочешь?
- Шторы – ответила я, вынимая лицо из подушки. – Задерни чертовы шторы.
Она подола к окну и марево за моими веками исчезло. Чудненько.
Сев на постели, я приоткрыла глаза и попыталась сфокусироваться на стоящей передо мной соседке.
- Супер – улыбнулась она. – Ты похожа на Кейт Мосс, когда она плотно сидела на героине и пила не просыхая. Надеюсь что тебя вчера никто не трахнул.
Перевод на человеческий: «Выглядишь ты очень хреново». Я показала ей оттопыренный средний палец и поковыляла в ванную.

Большое настенное зеркало подтверждало вердикт моей соседки: волосы были всклокочены и безнадежно спутаны, а размазанные дымчатые тени и красные глаза придавали мне ощутимое сходство с подвыпившим енотом.
Господи, сделай так что все это появилось пока я спала и Он вчера меня такой не видел.
Стянув пижаму, я бросила ее в корзину для грязного белья и встала под душ. Надо хорошо промыть волосы и тогда мне не придется прибегать к стрижке под ноль…


Смыв следы вчерашнего хорошего вечера, я завернулась в полотенце и вернувшись в комнату, упала на кровать.
- Еще чего! – возмутилась девушка. – Оторви свою задницу и одевайся. У нас есть два часа чтобы накачать тебя кофеином под завязку и потом на лекции. Ты и так вчера устроила себе внеплановый выходной.

Да, вчерашний закос лекций наконец начал меня тревожить, до сессии оставалось несколько месяцев и прогул мог неожиданно всплыть в ненужный момент.
Натянув джинсы, я одела просторную футболку и сунула ноги в черные конверсы. На каблуках мне сегодня не устоять. Завязав эластичной лентой, влажные волосы в пучок, я повернулась к зеркалу и усмехнулась. Видел бы меня сейчас Эрик. Потертые джинсы, черная футболка доставшаяся мне неизвестно от кого и судя по всему мужская. Ни грамма женственности и шика. В начале нашего романа, если я нарушала эти два закона, он воспринимал это как простое ребячество, к концу – как прямой бунт его тоталитарному режиму. Его терпения хватило на год и в итоге мой любовник поставил ультиматум: или я начинаю его слушаться и продолжать купаться в роскоши или… Ну судя по тому, что я сейчас не зависаю на какой-нибудь частной вечеринке в Ницце, в платье от Дольче, я выбрала «или».

Только годы спустя, когда моя жизнь изменится до неузнаваемости и я застряну в выборе между двумя мужчинами в моей жизни, только тогда я по настоящему смогу понять Эрика. Он хотел удержать меня, хотел защитить и возможно он по-своему любил меня, но два брака и возрастной цинизм мешали ему в этом признаться, даже себе. А может дело было просто в страхе? Но до понимания того, что некоторые женщины не созданы для того, чтобы их приручили, а созданы быть свободными, пока не встретят кого-то похожего, чтобы быть свободными вместе были еще годы. Сейчас мне было еще 17, Эрику все еще 36, он был моим первым мужчиной, который научил меня всему, от секса вплоть до жизненной философии, и наш роман только что подошел к концу. Я уехала из Сан-Диего, поступив в Нью-Йоркский университет и горела желанием начать самостоятельную жизнь.
Запихнув вещи в сумку, я одела черные «авиаторы» Рэй Бэн и вместе с Шони вышла из общежития. Черные очки – универсальное средство для маскировки похмелья, красных глаз, синяков, совести и воспоминаний. К тому же это было бы мазохизмом надевать цветные линзы на измученные глаза.


«Старбакс» находился почти в квартале от общежития и в 10 утра найти здесь свободный столик просто нереально. Если у вас нет полезных знакомств. Моя соседка больше года работала в этой кофеинозависимой секте и местечко для нас всегда находилось.
Плюхнувшись за столик, я протянула Шони кошелек:
- Если ты принесешь мне мятный латте, я буду любить тебя вечно.
- Какой позор, подруга – фыркнула мулатка, улыбаясь. – Отдаешься мне за кофе, как дешевая шлюшка.
Другой бы на месте Шони давно бы получил по лицу, но она росла в Бруклине и понятия «дружеской нежности» у нее были свои.
Пока девушка стояла в очереди, я открыла ноут и проверила свой Фэйсбук. Ничего интересного. Несколько сообщений, но от вчерашнего парня ничего не было. Хм, это начинало раздражать.
Телефон завибрировал и на дисплее отобразился вызов Джека.
- Привет, красотка! Живая? – поинтересовался мой сокурсник.
- Я онлайн на Фэйсбуке, значит живая.
- Сальваторе, ты и в Аду вайфай найдешь – заржал Джек. – Так что это не показатель. Я был у вас в общаге, но вы подлые сучки, уже ушли и не подождали меня.
- Сам ты сучка – пробурчала я. – мы в «Старбаксе» на Шестой. Добеги до нас и растряси свой целлюлит.
- Иди, в задницу Альба! Буду через пять минут- сказал он и бросил трубку. Джек был лучшим танцором на нашем курсе и обладателем идеального тела, которое можно было поместить на главные развороты Men’s Health, но сам он был убежден, что его спасет только липосакция у хирурга. Иногда этих геев сложно понять.
Он пришел, когда Шони, наконец, добыла нам Старбакс и первая доза кофеина поступила в мой измученный организм.
- Привет, красотка – он расцеловал Шони в обе щеки и посмотрев на меня, покачал головой:
- Как ты себя чувствуешь, детка?
- Солнце, сука, бесит – улыбнулась я, стараясь сесть так что солнечные лучи не падали на меня.
- Ты все таки ненормальная – сочувственно кивнула девушка.- Приехала из Сан-Диего, где сплошные пляжи и ни намека на загар.
- Это называется «аристократическая бледность» - сказал Джек, бросая сумку на стул. – У Шанель она на пике популярности.
- Потому что у их дизайнера Лагерфельда отвисшая задница и ему стремно появляться на пляжах – авторитетно заявила наша студентка факультета моды. И кстати, Альба притащилась под утро, так что ты проспорил. Гони десятку – начала Шони, собираясь рассказать очередные подробности моей личной жизни.
- Uno momentum, я возьму капучино и ты – он ткнул в меня пальцем. – Расскажешь мне все грязные подробности о вчерашнем вечере.

Половина латте, двое моих друзей и рассказ про один вечер с одним парнем. Простая арифметика для чудесного начала дня. Я встретила его вчера, в Центральном парке у фонтана. Лекций у меня не было до вечера и я сидела на бордюре, рядом с прохладной водой, погрузившись в «Грозовой перевал».
Я не сразу заметила на себе чей-то взгляд. Он устроился на скамейке держа перед собой папку и периодически смотрел на меня. Взгляд - это нечто особенное, полное тончайших нюансов. Он не смотрел на меня как мужчина на женщину, скорее как творец на незаконченный материал, Разозлившись я собиралась уйти и тут он окликнул меня.
У него были странные руки. Изящные, и в тоже время сильные. Созданные, что бы творить и уничтожать.
В загорелых пальцах уверенно скользил карандаш.
- Не шевелись - его голос приковал холодным металлом. Я опешила. Мне следовало немедленно уйти, проигнорировав его. Но парень поднял на меня глаза цвета моря и добавил:
- Прошу тебя, вернись на место. Я еще не закончил.
И я осталась. Определённо это была моя самая любимая ошибка. Мой ярчайший провал.
Его рисунок был необычен. Меня еще никто не рисовал…особенно распятой.
- Пугает? - улыбнулся художник.
- Необычно - кивнула я.
- Настоящий мир всегда необычен, девочка из школы искусств. - сказано это было с издевкой. Он кивнул на мою футболку с гербом университета. - Там тебя этому не научат. " В свете твоем мы увидим свет"
Он прочел девиз, без труда переведя с латыни.
- Ты хоть сама понимаешь какой это бред?- усмехнувшись, он приблизил свое лицо к моему. - Свет можно увидеть только из темноты.
У меня по спине пробежал холодок
- Ладно, девочка из университета, я знаю бар за углом. Выпьем чего-нибудь и поболтаем на счет религии и искусства - он поднялся со скамьи, убирая блокнот в сумку и пошел по аллее. Обернувшись, спросил:
-Ты идешь?

Мы просидели в баре несколько часов, он говорил со мной о тысячи вещах: искусстве, религии, людях, политике, путешествиях. Мне казалось он знал все на свете и откровенно насмехался над моими взглядами на мир.
- Ты повторяешь только то, что вбили в твою хорошенькую головку – он протянул руку и ласково провел пальцем по моему лбу. – Все преграды в твоей голове: религия, воспитание, школа. Забудь про эти глупости и скажи наконец что думаешь по этому поводу ты сама?



- А дальше? – жадно спросила Шони, ожидая продолжения истории.
- Мы проговорили еще часа два, изрядно выпили и он предложил поехать к нему и посмотреть его картины.
- А дальше было единенье тел и сладострастные объятия? – подмигнул мой друг.
- Фу, Джек, ты сам себе перепидорасил – поморщилась девушка и посмотрела на меня: - Этот придурошный гей хочет спросить..
- Не только я – возмутился Джек.
- Короче – прервала его Шони. – Секс то был?
Хороший вопрос. Почему я не подумала об этом утром?
- Скорее всего нет – напрягая память ответила я и снова уткнулась в чашку с кофе, наблюдая недоумение на лицах моих друзей.
- Что значит «скорее всего»? – нахмурившись спросил Джек, откидывая со лба каштановую прядь.
- Вот да! – согласилась подруга. – Он тебя трахнул или нет?
- Нет. Насколько я помню – нет.
По крайней мере когда я вернулась в общежитие, трусики на мне были. Но им я этот аргумент приводить не буду. И пора завязывать с алкоголем.
- Итак – подытожила девушка. – Ты была пьяна, вы были вдвоем в его студии и, при том, что ты не страшная..
- Ну спасибо! – фыркнула я.
- Всегда пожалуйста – улыбнулась она. – Так вот, при всем при этом он тебя не трахнул. Я чего-то в этой жизни не понимаю. – она беспомощно посмотрела на Джека, ища подсказки.
- Может он гей? – предложил наш красавчик.
- Не надейся! – улыбнулась я, допивая кофе – Мы целовались.
- А это типа показатель – усмехнулся Джек. – После посвящения в студенты, когда мы с тобой нализались мартини поцелуи тоже были. Но я все равно голубой.
- Голубее, чем небо над Аризоной – хихикнула мулатка, отодвигая от себя пустую чашку. – Поэтому есть три варианта: первый – у него не встает, второе – он решил оставить тебя на десерт.
- А третий вариант? – с надеждой спросила я.
- Отсутствует как таковой. – пожала плечами Шони.
- Почему он не может оказаться просто приличным парнем?- возмутилась я и Джек поскудно улыбнулся:
- Это Нью-Йорк, детка.


Я не могла сосредоточиться на танце. Все время сбивалась. Шаг, шаг, поворот, наклон, шаг и…черт, опять опоздала на долю такта и не успела повернуться. Черт, черт, черт.
- Передохни, Альба – профессор Анастасия покачала головой. – Эта связка сегодня не дается тебе.
«Приехали – подумала я, прислоняясь спиной к станку и набрасывая на шею полотенце. – То у меня «настоящий талант», а теперь «сегодня не дается».
Профессор сложила руки на груди и встала рядом со мной.
- Что с тобой происходит? – ласково спросила она. – Новые движения ты всегда легко осваивала, а то что не получалась с помощью таланта, брала упорством. А в последний месяц ты сама не своя.
- Я занимаюсь – ответила я, теребя край полотенца. – Я постоянно занимаюсь, но эффекта никакого. Каждое мое движение какое-то механическое и пустое.
- Хорошо, что ты заметила это – кивнула профессор. – Ты способная студентка и я бы даже сказала талантливая, но постоянные занятия у станка до потемнения в глазах дают тебе лишь технику танца. Он остается пустым.
Я посмотрела на Анастасию. Ей было за 50, но ее тело осталось телом изящной балерины, сохранив грацию и гибкость. Она была одним из лучших профессоров в университете и ее карьера была не менее блестящей: лучшие сцены Европы, престижные награды, знаменитые спектакли. Университет гордился, что уговорил ее преподавать у них.
- Я пытаюсь – вздохнула я, глядя на нее. – Пытаюсь почувствовать, но меня все время что-то стопорит и я делаю ошибки.
- Все ошибаются, а ты, как мне кажется, сосредоточена на чем-то другом. Мыслями ты не здесь, не в танце. Тогда где же ты?
Я прикрыла глаза и на мгновение, мне показалось, что я снова чувствую запах масляной краски его мастерской.
Данте. Его имя шелестело во мне как прибой и именно он был причиной всех моих ошибок.
Он заставил меня измениться сильнее, чем Нью-Йорк, чем университет. Но не просто потому, что он лучше знал жизнь. Что у него был большой художественный опыт. Что он был известен. Но потому, что он всегда говорил то, что думал. Точно выражая мысли. И заставлял думать меня. В этом было самое главное. Он заставлял меня усомниться в себе. Как часто я не соглашалась с ним! А неделей позже ловила себя на том, что в разговоре с кем-нибудь аргументировала его аргументами и судила людей по его критериями.
Он словно соскоблил с меня всю глупость (во всяком случае хоть какуе-то ее часть), мои дурацкие, легкомысленные, суетные представления о жизни и искусстве. И именно он создал мое новое «я», во всяком случае его огромную часть.
Как презрительно бы засмеялся он услышав такое!


Прошло два дня после того вечера в баре, прежде чем мы столкнулись с ним снова.
Был выходной и мы втроем сидели в баре на углу. Я снова не сразу, почувствовала его взгляд, но когда обернулась моментально нашла его. Он сидел за одним из столиков, блокнот в черной обложке лежал перед ним. Художник опустил карандаш и посмотрел на меня.
- Ребята это он – тихо произнесла я.
- Где? – они как по команде обернулись и я была готова провалиться от стыда. – Да не пяльтесь вы так! Вон тот блондин у стены.
- Охренеть – с вожделением протянула Шони. – Какой красавчик.
- Аль, ты уверена, что он не модель Кельвина Кляйна? Где то я его видел.
- Точно – кивнула я, изо всех сил стараясь не оглянуться на него еще раз.
- Девочка, что ты здесь сидишь? – прошипела подруга. – Иди и поздоровайся с ним! Не будь дурой!
Джек пихнул меня в бок, чтобы я спрыгнула со стула. Деваться было некуда и я подошла к его столику.
- Привет! – сказала я веселеньким тоном и едва не покраснела, от того, с какой ироничной усмешкой он посмотрел на меня. – Эмм, ты так и не позвонил. – художник вздернул брови и я окончательно почувствовала себя дурой. Все, хватит с меня этого унижения. Я собиралась уйти, но он взял меня за руку и стал мягко поглаживать большим пальцем мое запястье, двигаясь по часовой стрелке. Я замерла, проглотив судорожный вздох.
- Приходи ко мне на выставку.
И улыбнулся. Такой веселой, заговорщической улыбкой. И ушел. Совершенно сам по себе. Даже не оглянулся.
На столе остался белый конверт.
Я вернулась к стойке, все еще помня его прикосновение на моей коже.
- Ну? – спросила эта парочка.
- Пригласил прийти к нему – все так же ошарашенно ответила я, отдавая конверт. Джек вынул пригласительный и восхищенно присвистнул.
- Я так и знал, что видел его. Но в жизни он еще лучше. А какой золотистый оттенок волос..
- Джек! – рявкнули мы.
- Что? Вы правда не знаете кто он?-посмотрел он на нас, надеясь на неожиданное настроение. А мы ждали его ответа. Наконец он вздохнул. – Девочки, читайте что-нибудь кроме «Вог» и «Эль». Ты – он шлепнул меня приглашением. – Ты хотя бы потрудилась узнать как его зовут?
- Данте. Либо это творческий псевдоним, либо он действительно итальянец.
- Гениальное умозаключение. Его зовут Данте, если быть точнее Данте Маркезе и он действительно итальянец, а «Нью-Йоркер» назвал его Сальвадором Дали нового века. Как можно этого не знать?!
- Не будь занудой – отмахнулась Шони и повернулась ко мне, еще прочла приглашение. – Надеюсь у тебя есть какое-нибудь сногсшибательное вечернее платье?
Я улыбнулась.


- С ума сойти – она перебирала чехлы с вожделением разглядывая лейблы. – Правда, Версаче, Валентино. Бог мой! Кавалли – взвизгнула она. – Ради таких шмоток и убить можно.
- Эрик часто ездил в Европу и привозил мне что-нибудь – ответила я, крася глаза. – Ему нравилось делать мне подарки.
- То есть, ты крутила с Сан-Диеговским Дональдом Трампом, он покупал тебе все что ты хотела, а ты потом бросила его, потому что у тебя взыграла гордость. Ты совсем дура? – обреченно спросила моя соседка.
- Он пытался давить на меня и указывать что делать. А я не собираюсь быть чей-то собственностью – отмахнулась я, заканчивая макияж и подходя к шкафу. – Но с легкостью могу признать, что вкус у Эрика был – улыбнулась я, доставая шелковое ярко синее платье от Марчизы.
- Возьми меня с собой и пронеси в дамской сумочке – взмолилась Шони. – Я готова отдать Джека в пожизненное рабство ради такой вечеринки. Представь светские львицы в роскошных платьях, драгоценности и мужчины в смокингах. Это рай.
- Сомневаюсь. По-моему это ужасно скучно. Все будут ходить с пафосными лицами, меряясь деньгами и статусом. Кроме того, бриллианты бывают довольно тяжелыми.
- Да ну? Какой ужас!– всплеснула руками Шони. – Настоящая каторга! Все, пошла вон и не порть мне настроения еще больше. Альба?
- Да? – я обернулась в дверях.
Она хотела что-то сказать, но потом лишь улыбнулась:
- Удачно повеселиться.

Выставка была чудесной, я стояла среди других гостей и восхищенно смотрела на него. Черный костюм был идеально скроен, темно-синяя рубашка еще сильнее подчеркивала его нордическую внешность. Он был так красив, что у меня перехватывало дыхание. Но было в нем еще что-то. Иногда у него проскальзывал волчий взгляд. Хищный, опасный и жестокий. Он был как глубокий омут и я еще не знала, что меня ждет. А пока лишь стояла на его краю, гадая прыгать или нет?
Он нашел меня потом, взял за руку и даже не глядя в глаза, отчеканил:
- Мне здесь все осточертело. Тупые и заносчивые снобы. Мы поедем ко мне в мастерскую.
Ну конечно я пошла. Я даже не пыталась возразить, позволив увести себя с этого вечера.
Мне нравилась его студия. Все было так гармонично. Все выражало его суть. Чувствовалось, что здесь он живет полной жизнью, здесь работает, здесь мыслит, что это все – часть его самого.
Открыв дверь, он прошел прямо к дивану и улегся с закрытыми глазами, будто мне вовсе не следовало приходить и я сразу почувствовала что и не надо приходить.
Наконец он попросил рассказать о себе, довольно сухо, будто все это ему вовсе не интересно. И я по-глупому попыталась произвести впечатление. Единственное, чего не следовало делать.
- Станцуй для меня – сказал он и кивнул на музыкальный центр и стопку дисков. Я выбрала что-то подходящее и станцевала то, что мы учили в последний месяц. Когда музыка смолкла, повисла тишина и наконец он произнес:
- Не очень получилось. Мне так кажется. Но несколько лучше, чем я ожидал.
Это было как удар по лицу и я не смогла скрыть этого ощущения.
Данте посмотрел на меня:
- Какая польза от того, что я пощадил бы твои чувства? Я же вижу, ты прекрасная танцовщица, обладаешь вполне приличным чувством ритма, вкусом; ты впечатлительна и чутка. Все это есть. Не будь этого, ты бы не попала в ЭнУайЮ (абревиатура Нью-Йоркского Университета).
Мне хотелось, что бы он замолчал, но Данте продолжил:
- Рушатся иллюзии? Я этого и хотел.
Я была совершенно убита. Так была уверена, что ему понравится. А еще хуже было от его ледяного спокойствия, ни тени жалости. Словно зачитыал историю болезни. Его слова причиняли мне боль, как если бы он хлестал меня по щекам: рраз, рраз…
- Я знаю, что сейчас тебе очень больно – сказал он. – Но со временем понимаешь, что хорошо танцевать в техническом смысле – это последний пункт в списке. Это касается любого искусства. Забудем про сегодняшнее фиаско?
Но я знала – это вызов. Я села на ближайшее кресло и попросила объяснить, почему это не годиться.
- Технически все сделано хорошо, точно. Но это не живое искусство, не часть тебя самой. Не думаю, что ты, в своем возрасте, можешь это понять. Этому нельзя научить. Оно придет к тебе само, либо нет. Риск огромный. Редко кому везет.
Я спросила, что же мне теперь, не танцевать?
- Не надо истерики – ответил он и сев, скинул пиджак, оставаясь в рубашке и достав портсигар закурил. Протянул мне и я отрицательно покачала головой.
- Это хорошо. Курящая девушка – это одна из омерзительнейших вещей этого века. – он встал и подошел к окну, распахивая его. – Я думаю, в тебе что-то есть. Не знаю. С женщинами это редко случается.
Говорил он. Я слушала. Это было словно ветер и свет солнца. Сдувало всю паутину и освещало все вокруг. Но под конец он сказал снова тем же холодным тоном:
- Не думаю, что из тебя выйдет что-нибудь путное. Ни капли надежды. Ты слишком красива. Твоя стезя – искусство любви, а не любовь к искусству.
И выдал мне злющий взгляд исподлобья. Но было в нем еще что-то. Испуг, как-то совсем по-мальчишечьи. Как будто он сказал то, чего совсем не следовало говорить и знает, что не следовало, но уж очень ему хотелось увидеть мою реакцию. И в этот момент, он показался мне моложе, чем я.
- Отправляйся домой. Не могу же я уложить тебя к себе в постель.

Я приходила к нему, могла часами наблюдать как он рисует или слушает музыку. Когда он был в хорошем настроении, он даже начинал учить рисовать меня. Он расспрашивал меня про университетские занятия, хвалил тех или иных преподавателей, отмечая те лекции, на которые мне обязательно стоило пойти. Иногда он снова становился жестоким и замкнутым, тогда он лежал на кушетке и слушал музыку, а я обычно ненадолго оставалась у него, а потом уезжала.
В одну из пятниц, после пережитой сессии мы с Шони и Джеком решили выпить кофе и отправиться на вечерний сеанс в кино, но очереди были огромными. И я дала себя уговорить зайти вместе к Данте.
И опять виновато мое тщеславие. Я слишком много о нем рассказывала. И это было вполне в духе моих друзей, дразнить меня, что такой гений как Данте не мог снизойти до меня. И я попалась на эту уловку.
Уже в дверях я поняла, как он недоволен, но все-таки разрешил пойти в студию. И это был кошмар…
Джек сидел все время молча и с немым обожанием смотрел на него, а Шони так старалась быть сексапильной, что казалась пародией на саму себя. А Данте…в этот раз он просто из кожи вон лез, чтобы казаться грубияном, словно в него вселился дьявол. Он посмотрел на меня, как бы спрашивая « и это твои друзья?»
Я была смущена и растерянна. Они ушли, а я закрыла за ними дверь и вернулась к Данте. Он снова курил и не поворачивая головы, спросил:
- Что тебе здесь нужно?
- Хочу попросить прощения. И чтобы ты попросил прощения у меня.
Потом он посмотрел на меня в упор и я покраснела. Он затушил сигарету и коснулся ладонью кушетки:
- Хочешь, иди ко мне.
- Нет
Это было так неожиданно и мой ответ прозвучал глупо. Будто я испугалась.
Он встал и подошел ко мне.
- Ты уверена, что не хочешь?
- Я не за этим сюда пришла.
Он усмехнулся и пошел на кухне варить кофе.
- Вы всегда вводите в заблуждение. Вы сами этого хотите – он мельком взглянул на меня.
- Я терпеть не могу неразборчивости в отношениях.
Он посмотрел на меня как на ребенка, который внезапно сказал очень взрослую мысль:
- И что же ты считаешь неразборчивостью?
- Когда отправляются в постель только ради удовольствия. Без любви. Просто секс.
-Значит я ужасно неразборчив. Секс это ведь просто. Либо оба хотят отправиться в постель вместе, либо один не хочет.
Я, сказала, что во всяком случае, у меня нет желания отправляться с ним в постель.
- А если не со мной?- он внимательно изучал мое лицо.
- Ни с кем. – отрезала я.
- Почему? – с садистским нажимом продолжал Данте. А я не хотела новому человеку показывать старые шрамы. Я не находила в сексе ничего такого, чем все восхищались. Эрик терпеливо учил меня как можно доставлять и получать наслаждение, видит Бог, опыт у него был богатый. Но иногда мне казалось, что то, что должно сближать людей, меня лишь отдаляет. Тогда я впервые задумалась о фригидности и начала учиться симулировать.
- Ты странная девочка.
- Может быть – пожала плечами я, отпивая горячий кофе, который он сварил в джезве.
- Если бы не твоя внешность с тобой бы можно было умереть со скуки.
- Спасибо.
Он долго смотрел на меня, но ничего не ответил.

В желтой прессе часто мелькали очередные скандальные новости о нем, но я предпочитала не читать эту мерзость. Как эта грязь могла быть связанна с Ним?
Весной, я начала готовить сольное выступление на ежегодный смотр для летней практики и времени оставалось так мало. Я стала реже навещать его, но звонила, писала, один раз он даже встретил меня с репетиции.
Ближе к дате просмотра я упросила дать мне один выходной и решила навестить Данте. Мне хотелось пригласить его на свое выступление и я надеялась, что он согласиться.
Я взяла такси и поехала к нему. Дверь оказалась незапертой и я вошла.
- Уже вернулся? – послышался знакомый голос и в прихожей показалась Шони. Так мы и смотрели друг на друга с минуту. Она была полуодета. Хуже всего было то, что я залилась краской, а она – нет. Ей это показалось забавным.
- Он сейчас вернется. Вышел за…
Я уже не слышала, за чем он там вышел: бросилась прочь. Смотр я провалила.

Он пытался звонить мне, потом прислал смс что уезжает в Италию до весны.
И когда Анастасия спросила меня где я, я знала где мне следует быть. В начале марта я пришла к нему.
Он сидел на кушетке, я – рядом.
- Она обидела тебя?
- Нет – мне захотелось дать ему пощечину. Я не могла больше делать вид что мне все равно. И от этого чувствовала себя еще хуже.
- Альба, послушай, я лучше знаю жизнь, я больше предавал и больше видел людей, которых предал кто-то другой. А ты полна радужных идеалов. Так и должно быть, у тебя такой возраст. И ты идеализируешь меня Тебя влечет ко мне – если в самом деле влечет – моя откровенность. И опыт. А не мои прекрасные качества. Их нет. Ты понимаешь меня?
Я понимала, что мне нравилось, когда он ко мне прикасался. Я знала, что можно обжечься об эти чувства, но тянулась к нему. Никакого плана действий, мозг в отпуске. Просто человек, которого я совсем не знала, вдруг стал мне нужен, как воздух.
Я повернулась к нему и поцеловала. Он притянул меня к себе за талию, и окончательно потеряв стыд я села к нему на колени.
- Я скучал по тебе – он покрывал поцелуями мои плечи и шею, впивался в губы. В этом не было нежности, что-то непривычное и от жара начинала болеть голова. Моя рука скользнула между нами и он был абсолютно мягкий.
- Можешь даже не стараться. – он снова поцеловал меня в шею.
- Но…- я запнулась.
- Хочешь спросить хочу ли я тебя? Да, но мое тело не всегда готово меня слушаться. – его руки блуждали по моему телу, скользили по невесомому шелку платья. – Но есть масса альтернатив.
На лице художника появилась улыбка падшего ангела
Его рука скользнула под платье и коснулась меня.
- Ты напряглась – отметил он. Да, я знала что сейчас мне снова придется как можно более правдиво изображать несуществующий оргазм и заведомо это было омерзительно. – Не нужно так нервничать. У тебя было больше одного мужчины?
-Да
Что я несу?!
- Лгунья – рассмеялся он, целуя меня. – Не девственница, но в определенной степени невинна. И прекрати симулировать, не люблю когда мне лгут. – он убрал руку и посмотрел на меня. – Тебе не нравиться как я касаюсь тебя?
Я покраснела так, что у меня заломило в висках. Это момент когда пора решить переступить черту и стать взрослой женщиной или так и остаться вчерашней школьницей.
- Окей. Это здорово, но ни к чему не приведет.
- Твой предыдущий любовник…
- Тоже был старше и тоже пытался – пожала плечами я.
Внезапно Данте улыбнулся, словно он начал улавливать какую-то связь.
- Он всегда был нежен и никогда не делал тебе больно?
- Странный вопрос – удивилась я.
- Ответь – резко сказал он и мне захотелось…подчиниться.
- Да, это было так.
- Тогда я знаю чего тебе не хватало. – он притянул меня и с нажимом поцеловал, грубо, почти на грани боли. Потом приподнял меня за подбородок, рассматривая. В его глазах появился тот волчий отблеск и я почувствовала страх и…желание.
- Разведи бедра – резко произнес, почти прорычал он и я сделала как он хотел.
Его пальцы скользнули под кружево, находя восхитительный ритм. Данте прижал меня к себе и стал нашептывать мне фантазии. Они были грубыми, жестокими, опасными. Он был хозяином, я – его жертвой.
Внутри меня что-то просыпалось. Что-то темное и жаждущее всего этого: боли, жестокости, чего-то на грани. Жар разливался по коже, по телу пробегала дрожь.
- Хорошо- шепнул он.- Тебе нравится.
Он укусил меня в плечо, я дернулась от боли, но она переросла в нечто иное, отчего тяжесть внизу живота стала ощутимее. Я не могла дышать, хриплые стоны срывались с моих губ и ногти впивались в его плечи. Это была неправильно, то что я представляла было отвратительно и жестоко, но это было то чего желала другая часть меня. Я разрывалась между разумом и желанием тела.
- Уже близко – шепнул он. – Сделай это, детка…Кончи для меня.
И я перестала сомневаться, отдаваясь желанию, пусть оно принимало и извращенную форму.Меня накрыла оглушительная волна и тело забила дрожь, мне показалось что все мое существо разлетается на мириады частиц. Когда меня прекратила бить дрожь, на глазах выступили слезы и я тихо всхлипнула.
Он улыбнулся, огладил мою юбку и опустился на кушетку, увлекая меня за собой. Ласково провел по волосам и коснулся губами моих губ.
Данте обнял меня и я закрыла глаза. Это было так восхитительно. На миг мне показалось, что я престала существовать.
- Так я прощен? – усмехнулся он.
- Это был мой первый оргазм. Ты получил амнистию.
- Я думал о тебе, в Италии.
Я ничего не ответила. Глаз не могла поднять.
- В некоторых отношения ты старше, чем я. Ты никого по настоящему не любила. Может и не полюбишь. Способность любить не зависит от возраста – он крепче обнял меня и поцеловал в макушку. – Становишься таким же как в семнадцать. Точно также теряешь голову. Пока ты ушла, я думал это всего лишь обычное увлечение. Во всяком случае заставлял себя так думать. Поэтому и повел себя так. С этой твоей подружкой из университета. Чтобы освободиться. Забыть.
Я молчала, пытаясь осознать что он сейчас сказал.
- Посмотри на меня – попросил он и я подняла глаза.
- никогда больше не носи эти линзы. Они крадут тот взгляд который у тебя иногда проскальзывает.
- Какой?
- Совсем не детский. Взгляд женщины, которой ты когда-нибудь станешь.
- Хорошей женщины?
- Намного лучше чем просто хорошей.
Не найду слов, чтобы объяснить, как он это сказал. Грустно, почти против воли. Нежно, но с какой-то горечью. И серьезно. Не поддразнивая. И я знала, что этой ночью между нами что-то произошло. Я чувствовала, ощутила словно физическое соприкосновение. Все изменилось. Он высказал то, что думал и я его поняла. На следующее утро он забрал мои вещи из общежития.

Мы жили вместе. Он уезжал в Европу на выставки, а когда возвращался я забрасывала учебу и мы запирались в студии, отгораживаясь от всего остального мира. И когда отец, как обычно, звонил раз в неделю, я лгала ему что сижу с подружкой в библиотеке, пытаясь сдерживать вздохи, когда моя грудь оказывалась в его губах.

А потом я наконец узнала, в чем была причина его замкнутости или внезапного вдохновения. Не я была его музой, а очередная доза которую ему доставал дилер.
Один из самых распространенных вопросов: «Почему человек становится наркоманом?» Ответ предельно прост — обычно он не рассчитывает, что станет им. Невозможно однажды встать утром с постели и сразу решить стать наркоманом. Люди принимают наркотики, потому что жизнь невыносимо скучна, всем все надоело, почти нет великих идей, которые стоило бы защищать, и нам не хватает азарта.
- Когда я слышу, как какая-нибудь знаменитость говорит: «Дорога к успеху была без наркотиков, бла-бла-бла», мне хочется спросить: «Эй, они помогали тебе выживать, разве нет? Если бы вы не употребляли их, то, может, и не создали бы своих творений»… - однажды скажет Данте. - Героин — это ключ, прототип жизни. Если кто-либо окончательно понял героин, он узнал бы несколько секретов жизни, несколько окончательных ответов. И никогда нельзя знать наверняка, какую шутку он с вами сыграет…

Да, эту шутку сыграл со мной сам Данте. В тот раз он сделал мне больно, я имею в виду по-настоящему больно. Он притворил свои фантазии в жизнь. И том, как он грубо трахнул меня на полу своей студии не было никакого наслаждения, было лишь одно желание. Сделать мне больно.
Только новая доза могла заставить его тело работать как раньше и от этой злости, он становился еще более жестоким. Я до сих пор гадаю, почему когда он закончил, я не ушла? Почему я не ушла не смотря на эту чудовищную боль, страх и отвращение от того, что он сделал со мной?
Страхи, запертые внутри, искажаются и кажутся больше, чем они есть на самом деле.
- Не принимай наркотики, не занимайся небезопасным сексом, не будь жестокой. Оставьте это мне.
Он дал мне выбор. Он дал мне шанс уйти и жить как раньше. Но что если мой мир уже стал другим? Что если я хотела остаться и пойти до конца. Что тогда?
- Тогда Ад будет нашим Раем – ответил он, целуя меня в разбитые губы. И мне показалось, что даже его поцелуи имеют вкус наркотика.
Я до сих пор помню этот мой последний свободный выбор. Это был неправильный выбор…



Отличное средство уйти от реальности. Когда больше не можешь, просто принимаешь что-нибудь и ждешь, пока провалишься в блаженное ничто. В нынешний период моей жизни «ничто» гораздо лучше, чем «что-нибудь».
Меня отчислили из университета, я порвала связь с отцом, с старыми друзьями. Но меня это не волновало. У меня был новый мир, который сотворил Данте. Он показал мне самые престижные клубы на Манхеттене, где можно было достать что-нибудь особенное, он брал меня на все вечеринки и выставки, представляя как свою музу. Я улыбалась вместе с ним в вспышки фотокамер и продолжала любоваться этой Страной Чудес, как он ее называл. Люди, камеры, голоса, вкусы, запахи – все это казалось ненастоящим, как сон. И мне не хотелось просыпаться.
Данте называл меня своей Беатриче, ему нравилась эта тонкая шутка и со временем я стала забывать как меня на самом деле зовут. Но его имя я помнила всегда, даже если бы захотела забыть – у меня бы ничего не получилось. На правой лопатке готическим шрифтом красовалась тату с его именем. Своеобразное клеймо. Бирка на вещи.


В клубе невероятно душно, вип заполнен. Мы сидим, расслабившись, слушая музыку, обсуждая планы на будущее, и наркотик продолжает путешествовать по нашей крови, нашептывая сладкие сны каждой клеточке наших тел. Я не ощущаю себя реальной. Я должна быть кем-то другим. Я оглядываю его затуманенные глаза и мне хочется бежать. Но фишка в том, что некуда. Тут некуда бежать, потому что весь мир безумен.

Данте смотрит на меня и хищно улыбается. Он дразнит меня, называет сексуально озабоченной, потому что меня заклинило на идее хоть раз попробовать секс без наркотиков. Интересно, а секс не под химией такой же чудесный, восхитительный и неописуемый?
«Боже, я должна выбраться из этой помойки! Она засасывает меня, я тону! Мне нужно выбраться отсюда, пока я еще могу.» - мелькает в голове.
По телу пробегает долгая, горячая волна. Боль, грусть, страдания, чувство вины-всё уходит…




Я была ужасным человеком. Все самое худшее, что мог сделать человек – я сделала. Я отрывалась с парнями и с девушками, с парнями и девушками одновременно. Я принимала участие в отвратительных, извращённых, чудовищных оргиях. Я напивалась и принимала наркотики. Я всё время нецензурно выражалась. Я предавала, я уничтожала чью-то жизнь, репутацию и мне нравилось это. Это было дно.
Кто-нибудь мог бы прийти и спасти от этого ужаса, но никто не пришел… потому что никто никогда не приходит.
Ты думаешь-стоит захотеть и ты бросишь, но это как сон. А сон нельзя остановить. Он продолжается вопреки твоей воле. И вдруг ты понимаешь, что ты бессилен
Иногда спасение это не ожидание героя и защитника. Спасение не имеет ничего общего с безопасностью. Спастись — значит увидеть себя, как ты есть. Не защищаясь и не прячась — просто себя.

Алкоголь, наркотики, слава, деньги — всё это тест. Если ты прошел через всё это, и остался человеком, то ты прошел его.