Оригинал сообщения
Комментарии: [показать]

К Рождеству решил опубликовать свой рассказ, который был написан ровно год назад, за четыре часа, ночью 6 января 2008 года.

———————————

Песок противно скрипит под ногами.

Осел, за которого я переплатил купцу одну серебряную монету, слишком стар, чтобы передвигаться быстрее. Но особого выбора у меня не было - соглядатаи уже справлялись обо мне на постоялом дворе.

Ицхак-Полукровка, плод блуда раввина и красавицы-гречанки, которому принадлежал единственный в этих краях приют для путников, уже наверняка указал имперской страже, куда я направился. Рот Ицхаку вряд ли закроют десять сестерциев, полученные от меня, а больше предложить нечего.

Конечно, после того, как кесарь Август повелел провести перепись по всей Священной Римской Империи, просторы Сирийской провинции и Иудеи были заполнены путешественниками, стремящимися в родные города, так что всегда есть шанс затеряться.

Однако мне нет дела до римских указов.



Квириний Публий Сульпиций, наместник Рима на этой Богом забытой земле, даже не знает о моем существовании.

Он узнает чуть позже, когда казначей Аппий наберется смелости признаться, что казна кесаря облегчилась на три тысячи монет.

Но пока цепные псы рыщут в поисках того, кто сумел так глубоко запустить руку в мошну государства. И ищут очень старательно, что бы Аппию-Одноглазому не пришлось лепетать невнятное и валяться в ногах у Квириния, вымаливая пощаду. Наместник известен своим крутым нравом, так можно и с головой попрощаться.

 Мне не впервой запутывать следы, бегать с бородой или переодеваться женщиной. Пусть мерзко хихикают ханжи, узнав, что сирийский вор по прозвищу «Кара Божия» очень часто проникает в дома богатых граждан, переодевшись жрицей богини Любви!

Сколько неверных мужей уже поплатились за глупую доверчивость и страсть к сладостным утехам! Один недостаток  - бриться приходиться ежедневно, что не к лицу мужчине моего возраста. Потому в котомке у меня лежит борода из тончайшего конского волоса, сработанная собственноручно. Надевать ее - одно мучение, да и жарко очень, но дело нужное, особенно на заставах или при беседе с ночным патрулем, что бы не возбуждать ненужное любопытство.

Уходя от погони, меня занесло в Вифлеем Иудейский, в то время, как Секст с основной долей уже плывет на корабле в Египет. Позже и я присоединюсь к нему, если повезет.

«Никогда не доверяй римлянину!» - учил меня отец. И он был чертовски прав. Сексту, шестому ребенку в обнищавшей патрицианской семье, я по доброй воле не доверил бы и медяка. Когда мы познакомились, Секст пробовал утащить золотые украшения в храме Громовержца Зевса. Если бы его заметили стражники, то парнишке отрубили бы руки. Пришлось его, порядочно оттаскав за уши, обучить азам своей профессии.

Секст был жаден, но по-своему неглуп. Безвольный рот с пухлыми губами, гибкий стан, больше подходящий молодой девушке - все это наследство развращенных римских нравов, дряблые мышцы и абсолютное нежелание жить трудом - все это Секст.

Если он сможет - предаст или продаст.

Но только благодаря Сексту мне удалось проникнуть в Казначейство. Пока мой помощник дурачил Аппия, я переправил внушительную сумму в серебряных монетах за стены. Все прошло на удивление гладко: халдейский порошок, добавленный в вино, обездвижил старца до утра, а мы благополучно убрались из города.

Я легко мог предположить, что случится потом.

Аппий, осознав, что его одурачили, и подсчитав убытки, позовет Кезона - начальника тайной канцелярии. Кезон, подумав, решит, что деньги еще можно попробовать найти и пустит по нашему следу отряд «ищеек». Если нас поймают - Кезон получит награду, если же нет - то это будет вопреки его стараниям. И в любом случае Аппий будет у него «на крючке» за свои похождения. Вариант беспроигрышный!

Местные воры вряд ли будут ему помогать, хотя, кто их знает - нас не сильно любили в общине, в особенности Секста, один раз попавшегося на крысятничестве. Лишь мое вмешательство спасло дурачка от лютой смерти.

Нам необходимо было разделиться, что бы сбить с толку погоню.

Секст долго ныл, прося доверить ему деньги. Понимая, что он все равно не заткнется, а то и может «настучать» от жадности или сдать меня страже, пришлось уступить, оставив себе меньше тысячи. Половину из этой суммы я сразу же спрятал в надежном месте на черный день, а дальше кинулся петлять.

У меня оставалось чуть больше, чем потребует кормчий за проезд до Александрии и отсутствие всяких вопросов.

Потому сейчас я иду пешком, а за мною уныло плетется осел, который по непонятным причинам еще не рассыпается от старости.

Радует, что ночь сегодня светлая на удивление, так что у меня есть шанс не потеряться в пустыне. Матерь-Луна иногда прячется за легкими тучками, но и это мне на руку - меньше буду заметен издалека.

Какая-то еще звезда довольно ярко сверкает на небосклоне. Сначала я принял ее за Бетельгейзе, но это светило непонятно перемещалось с востока на запад. Не люблю я такие странности. Я не суеверен, но когда на хвосте висят «ищейки» Квириния, то любая неожиданность заставляет вздрогнуть лишний раз.

Вижу впереди караван.

Караван - это хорошо. Главное, что бы он шел не в Вифлием, а из него.

Достаю бороду, прилаживаю к лицу. Все. Исчез я, а появился смиренный старец, который торопится в родной город, что бы успеть к переписи. Шамкать я умею превосходно.

Как и положено просящему путнику, я остановился в пятнадцати шагах от каравана, ожидая, пока на меня обратит внимание начальник стражи.

Обычные вопросы: «Кто? Куда? Откуда?»

Обычные ответы, мало похожие на действительность, но такие, которые удовлетворят караванщиков.

«Чего надо?»

«Погреться в тени ваших костров, больше ничего не нужно бедному старику. Тем более, что вокруг столько разбойников!».

Очень похоже на правду. Кому, как не обветшалому деду, заботиться о собственной жизни и не проситься, что бы его охраняла вооруженная стража? Тем более, забесплатно. За спинами патруля колышутся неведомые мне животные, похожие на лошадь с двумя горбами и покрытые шерстью. Издалека, видать.

«Извини, почтеннейший, но мы идем в Вифлеем», - мягкий говор стражника выдает в нем южанина.

Вот черт. Досадно. Хотя…

- Да простит воин глупого старика, а Вифлеем - цель вашего путешествия?

- Нет, человече, мы потом снова двинемся назад. Да и сам город не особо нужен моему повелителю.

В этом месте простолюдину положено удивиться.

- Вы - люди явно нездешние и богатые. У нас же тут - одни пески и шайки грабителей.

Разумеется, я не стал говорить, что так близко к городу разбойников не найти, да в пустыне вообще сложно отыскать что-то ценнее ящериц.

Стражник величаво кивнул.

- Да. Непростое дело заставило трех наших правителей пуститься в далекое путешествие. Видишь ли ты, старче, ту звезду, которая так манит нас?

- Мои старые глаза плохо служат мне среди белого дня, а уже ночью я почти совсем слеп. - Осторожно говорю я.

- Так знай же, усталый путник, что Звезда - это Знамение, что придет на землю Царь Иудейский!

Если бы я мог, я бы рассмеялся такому заявлению.

- Как так? Неужели царь Ирод, да продлятся его лета, переменил миры? - Пугается «старик» в моем обличье.

- Нет, что ты, что ты. - Улыбается воин. - Мы только недавно из его дворца. Царь здравствует, бодр и полон сил. Мы же идем поклониться Великому Царю Иудейскому, Которому не было еще равных на этой Земле.

- Ох. - Только и выдыхаю я. Уж не свел ли меня случай с сумасшедшим?

- Мы держим путь с Восточных Земель, и уже почти пришли. Было сказано нашим Правителям, что Путеводная Звезда приведет нас к месту, где родиться Царь.

Я оглядываюсь.

- Прости мое скудоумие, о воин, но я не вижу тут ни дворца, ни даже пристойного дома. Одни пещеры, в которых время от времени живут прокаженные и люди, которым не нашлось места за городскими стенами…

Воин огладил свою бороду.

- Как знать, где может появиться Царь? Например, дед нашего Правителя родился на поле битвы, так как Царица сопровождала мужа во всех походах, как и положено женщине славного рода. Почему бы Царю и не родиться в пещере?

- Слова твои мудры, о воин. А не подскажешь ли, где можно поклониться Царю, который, как ты говоришь, должен вот-вот родиться?

Ответом мне стал отчетливый детский плач, донесшийся из дальних пещер.

В пустыне звуки разносятся быстро.

Я медленно, как и положено старику, разворачиваюсь и прикладываю ладонь к глазам.

Вижу, что у отверстия толпятся люди, три благообразных старца прошли вовнутрь. Видать, это и были те самые Правители, о которых толковал стражник.

Надо бы присмотреться поближе, может, будет чем поживиться.

Чем ближе я подхожу к пещере, тем состояние какой-то непонятной благости овладевает мной. Радость носится в воздухе, кажется, ее можно потрогать руками. Раньше такого со мной не бывало.

Неведомая музыка наполняет пространство, животные тоже чувствуют ее. Мой ослик побежал значительно бодрее, словно скинул с плеч десять лет жизни.

Наконец, мы у входа.

Оказалось, что пещера - правильнее ее назвать хлевом, так как Вифлеемские пастухи приспособили укрывать в ней скот от непогоды - полностью заполнена людьми, даже несколько овец и ягнят есть.

Я вижу трех Правителей, только что родившую Мать, лежащую на дешевом плаще и почему-то на соломе в овечьих яслях, розового Младенца у Нее на руках, мужчину из простых, смахивающего на какого-то плотника.

На новорожденного Царя как-то мало похоже. Я укоризненно смотрю на отца - не мог для Роженицы более достойного места найти, что ли! Однако тот настолько поглощен происходящим, что не замечает меня. Никто не замечает, все смотрят на Новорожденного. Это - хорошо, я спокойно осматриваюсь.

Странная Сила исходит от Матери и Ребенка - даже животные тянутся к Ним. Я могу поклясться, что овцы только что преклонили колени перед Роженицей!

Цари складывают подношения перед Матерью и что-то лопочут на непонятном языке. Мой натренированный взгляд различает на подносах золотые украшения, ладан и смирну. Необычный набор.

То, что молодому Царю дарят золото - это как раз нормально. «Появился, что бы стать царем» - так говорят книжники. Ладан же обычно дарят ученики своим Учителям или же паства - священникам. Младенец же быть Учителем никак не может, потому я в сомнении. Но больше всего меня волнует смирна - ее ведь употребляют для бальзамирования умерших. «Даром Смерти» называют ее в народе. Преподносить ее Новорожденному, Тому, Кто только что пришел в наш Мир - мягко говоря, неразумно. Да, конечно, все мы умрем, но зачем об этом напоминать в такой момент?

Однако ни Мать, ни Отец не протестуют против смирны, наоборот, кланяются Царям в ответ, даже Кроха делает в воздухе ручкой непонятный жест, похожий на прочерченный крест.

От яслей исходит непонятное сияние и даже я понимаю, что воровать тут мне не придется - настолько удивительные вещи происходят на моих глазах. Надо будет рассказать Сексту, если дрянной мальчишка таки дождется меня в Александрии.

Так, «старику» положено вернуться в лагерь, пока о нем не забыли.

Стражник, как плату за разрешение переночевать у костра, потребовал подробного отчета. Я, как мог, пересказал, добавив цветастых деталей - все равно в ближайшей харчевне событие обрастет еще более невероятной кучей подробностей.

Но выспаться мне не пришлось. Один из Царей, узнав о приблудившемся к каравану старике, пожелал расспросить меня. Он был мудр, мне пришлось применить всю мою изворотливость и хитрость, что бы в моем рассказе сходились концы с концами.

- Скажи мне, каково твое настоящее имя. - Внезапно сказал он.

Я приписал себя к известному, но обнищавшему Вифлеемскому купеческому роду.

- Твоя борода из конского волоса хороша, но ты изображаешь старика, а сединок в ней не так уж и много. - Проницательно заметил чужеземец. Я уже знал, что трех Путешественников называют Каспар, Мельхиор и Бальтазар. Во время нашей беседы к Мельхиору присоединились и остальные двое.

Да, с бородой - это мой прокол, обычно я изображаю в ней отцов семейств. Понадеялся, что ночью никто не будет настолько внимателен. На таких вот мелочах и горят даже достойнейшие представители нашей профессии. Я сжался в комок, рука нащупала на груди кривой кинжал - живым я им не дамся.

- И для старика ты слишком резво взбирался по камням. - Добавил тот Мудрец, что повыше, Бальтазар.

- Потому нам стало интересно, кто ты и чего ищешь в нашем Караване. Уже ль не соглядатай, подосланный Иродом?

Три пары глаз, не мигая, смотрели на меня, а я лихорадочно соображал, что делать. Бежать? Догонят, да и куда я денусь в пустыне, без воды и припасов? А ведь ослик мой летать не умеет.

- Нет, господин, я не шпион царя Ирода. И не несу вреда ни вам, ни вашим людям, ни диковинным зверям с двумя горбами.

- Эти звери называются верблюдами, и на них ездят в моей стране - Проговорил Каспар.

- Только вот подходить к морде его не нужно - плюнуть может! - Засмеялся Мельхиор, его поддержали остальные.

- Так кто же ты, выдающий себя за старика? - Вновь спросили меня.

- Я - тот, кто бежит от Рима. - Наконец, проговорил я.

- А чем ты досадил Риму?

- Да так, повздорили немного по поводу денег. - По-крайней мере, полуложь.

- Ага, то есть перед нами или вор, или растратчик. - Мельхиор обжег меня взглядом.

- Или должник. - Добавил Бальтазар.

- По всем законам, его следовало бы отдать местным властям, которые разберутся, что это за фрукт. - Каспар обернулся к товарищам.

- Однако, когда мы шли от Младенца, мне было открылось, что встречаться с Иродом снова и рассказывать ему о Новорожденном не нужно. Так что нам следует торопиться, друзья мои.

- А с ним что делать? - Кивнули на меня. - Если он - царский шпион, то сможет выдать место рождения Царя Иудейского. Не лучше ли заставить его замолчать навсегда?

Я повалился в ноги Мудрецам. Не помню уже точно, что я говорил им, но, в конце концов, меня подняли и отряхнули.

- Иди с миром, сын пустыни! Тот, что Дарит миру надежду, явился сегодня на грешную Землю. Будь благословлен, что видел его!

«Что дарит надежду…»

А если у меня давно не осталось никакой надежды?..

Стражники вывололкли меня за кольцо костров, ласковый толчок в спину - здравствуй, пустыня!

Не так хорошо, как могло было бы быть. Но голова - на плечах, даже бороду не отобрали и не обыскали. Самое толковое развитие неприглядной ситуации  из возможных.

Я отошел от каравана на известное расстояние и огляделся.

Причин тому было несколько: огонь и большое количество людей привлекают внимание отовсюду. И это внимание далеко не всегда может быть дружеским. Скорее, почти всегда враждебным. Потому, прежде чем решить, что делать дальше, следовало внимательно изучить окружающий мир

Песок, камни, еще песок…

Я вывернул свое покрывало наизнанку, теперь - черным цветом наверх. Если им укрыться - в темноте любая стража меня пропустит.

Странно.

На верху скалы пошевелилась тень. Для животных, характерных для этой части Иудеи, она была слишком большая. Не лишним будет уточнить, кто это или что это.

Итак, я не был единственным наблюдателем на этом празднике жизни.

Аккуратно обогнув скалу, я обнаружил, что еще один человек напряженно следит за лагерем Мудрецов. Одежда выдавала в нем бывалого путешественника. Я довольно неплохо вижу в темноте, потому сумел разглядеть и запасы воды в калабашах, и ковриги вифлиемского хлеба.

Мне не понравилось другое - слишком уж скупы и точны были движения незнакомца.

Соглядатай? Я не ожидал, что «руки» Квириния так быстро нащупают меня.

Один ли он?Обычно такие люди редко работают сами. Холодный пот прошиб меня, я уже ощущал на своих плечах сеть для беглых рабов с грузиками на концах.

Нет, не бывать этому! Не увидит меня Рим на своих галерах!

Хотя, про галеры - это я поскромничал. Если поймают, то ворочание веслом будет просто подарком судьбы, а то ведь могут и голову буйну срубить.

Человек пошевелился, перевернулся на бок, что-то нащупывая у себя на груди.

И вот тут я понял, что передо мной Неуловимый. Стало быть, дела обстоят хуже некуда.

«Неуловимыми» называют тайную гвардию царя Ирода. Официально их не существует, эти люди предпочитают оставаться легендами пустыни, духами ночи.

Их основное задание - обеспечение безопасности царя и уничтожение непокорных, а то и просто несогласных.

Совсем немногие могут похвастаться тем, что видели Неуловимого и остались живы. Если человек на скале меня заметит, то уже на утро мой хладный труп найдут пастухи.

Я - слишком маленькая сошка, что бы посылать по следу «Черного Духа Ночи». Видать, Ирод не положился на обещание Мудрецов вернуться и рассказать о Ребенке, мудро рассудив, что предосторожность не помешает.

Видать, Дитя действительно важно для этого мира, раз в его судьбе изначально берут участие Цари.

Я никогда особо не считал себя сильным бойцом, потому шансов выстоять в открытой схватке у меня почти не было. Оставалось только одно - использовать внезапность и напасть. Охотник превратится в дичь.

Нужно ли мне это?

Если двигаться осторожно и тихонько сползти по склону, то Неуловимый и не узнает о моем присутствии. Это коли  повезет.

Напав на слугу Ирода, я превращусь во врага государства и участь моя станет совсем уже незавидной.

С другой стороны, в глубине души у меня крутилась мысль, что этот человек до Ирода с донесением дойти не должен.

Голова приказывала тихонько лежать и не делать глупостей.

Душа же требовала действий и подсказывала, что надеяться мне на помощь не приходится.

Неуловимый не ожидал, что с небес на него рухнет нечто и схватит его рукою за горло. Однако он быстренько пришел в себя и стукнул меня о близлежащий камень.

В глазах потемнело.

Мы боролись молча, все ближе и ближе подвигаясь к краю обрыва. Неуловимый вил из меня веревки, обхватывая ногами и пинал в живот. Не знаю, как у меня хватило сил не разомкнуть руки.

Откуда-то из недр рукавов он извлек тонкий нож и попытался воткнуть его мне в глаз. Насилу увернулся, подставив плечо.

Свободных рук  у меня не было, потому я вцепился в запястье Неуловимого зубами. Тот, наконец, взвыл и пяткой отходил меня по хребту.

Знаю, знаю, проходили подобное, когда отец пробовал приставить меня к ремеслу. Иаков, мастер, у которого я учился, и не такое вытворял, если не успевал за детьми я присмотреть или на базар сбегать. А уж если принесенная сдача с рынка отличалась от его представлений…

Рот мой наполнился кровью, я прокусил руку соглядатая почти до кости. Неуловимый не выдержал и раскрыл ладонь. Со слабым звоном кинжал улетел в пустоту.

Я сжимал горло врага все сильнее и сильнее.

Глаза его выпучивались, Неуловимый начал хрипеть. Движения его ставали все беспорядочнее и хаотичнее, пока он не затих.

Памятуя, что это может быть уловка, я не ослаблял хватки еще некоторое время. Биения сердца вроде не прощупывалось, потому я успокоился. Обыскал труп, обнаружив несколько записок непонятными значками, несколько метательных ножей, кольчугу.

Часть из боевых трофеев я взял себе, а труп затащил в расщелину.

Это было не первое мое убийство. И оно не стало последним. Но я до сих пор спрашиваю себя - что двигало мною в тот момент?

 

Об этом случае из своей бурной жизни я не рассказывал никому. Во-первых - все равно не поверят, а то могут и в душевнобольные записать. Среди воров психов не любят - прирежут по-тихому в близлежащей подворотне, и всего-то делов. Причем не потому, что юродивые мешают - из соображений безопасности: мало ли что и кому такой человек расскажет.

Тридцать три года прошло со дня того случая у Вифлеема. Уже давно кости Секста белеют у египетских пирамид - помер он от моей руки. Я не хотел его убивать, но мальчишка кинулся на меня с ножом, решалось - или он, или я. Он проиграл. Жадность до добра не доводит.

Долго меня мотало по свету, пока не занесло снова в Иерусалим. Лучше бы я остался в Египте, среди бронзовых любителей кошек!

Предательство, предательство сгубило меня, да еще гордыня.

Презренный Гестас, подбивший меня на дикую попытку обчистить дворец Понтия Пилата, при первых признаках беды предпочел сдаться, надеясь на прощение. Меня же стражники взяли с поличным - грузом из золотых и серебряных монет. Отпереться не было никакой возможности.

Суд был скор, приговор - обоснованно суров. Распятие на кресте.

Гестас, услышав слова судьи, залился слезами и начал биться головой об пол, изображая сумасшедшего. А может, и правда повредился рассудком, все-таки смерть на кресте - не из приятных.

Страдающий одышкой, прокуратор Иудеи даже слышать не захотел о помиловании, мановением руки подтвердив наказание.

Так нас и выставили на крестах по бокам безымянного холма на краю города. Бегающие вокруг иудеи иногда его называли Голгофой, а мне было уже все равно.

Однако мы не были главным блюдом на сегодня: между нами оставили место для «почетного гостя» сегодняшнего представления - Пророка, который называл себя «Царем Иудейским». Так, по крайней мере, зачитал римский глашатай.

Летающие вокруг мухи изрядно отравляли последние часы моей жизни, мешая рассматривать происходящее. Губы пересохли и отчаянно хотелось пить.

Но хуже них было нытье Гестаса, который то громко жаловался на несправедливую судьбу, то начинал каяться, то обвинять во всем меня. Трус - и будет трусом до конца своих дней, будет надеяться, что своими жалобами кого-то растрогает и его снимут с креста, простят.

Идиот.

Если уже не смог избежать двух перекладин - то хоть повисни с честью. Я тут тоже не отдыхаю, приятель. Да еще и по твоей вине, но не сотрясаю воздух пустыми стенаниями.

Вот заметил в толпе собратьев по ремеслу - те о чем-то говорят со стражей. «Разорванная Ноздря» подал мне знак - значит, договорились о «быстрой смерти». Последняя дань настоящему вору от настоящих воров - когда легионеры дадут воду напиться, то в ней будет быстродействующий яд. Так что сгнить на жаре мне уже не грозит. Это прибодрило. Спасибо тебе, «Ноздря», хотя я так и не знаю твоего настоящего имени.

О Гестасе, конечно, никто беспокоиться так не будет - потому что он хмырь и дурак, и знает это. Увидев, что я повеселел, разозлился еще больше и понес совершенную уже чепуху. Послушать его, так это уже была моя идея - «брать» сокровищницу римского наместника, а он лишь старался мне помешать.

Скотина.

Толпа начала прибывать, вдали я заметил нашего третьего товарища по несчастью, тащившего огромный крест.

Нет, мне таки не показалось - чья-то злая рука возложила ему на голову терновый венок. Что за бессмысленная жестокость! Я не сильно прислушивался к этим религиозным прениям, но все же был в курсе, что парень сильно раздражал местных священников.

Ну, будет наукой, что власть дразнить излишне не следует.

Вроде даже ученики у него были, которые разбежались по щелям, как тараканы, когда легионеры пришли за их Наставником. Тот даже сопротивления особого не оказал, как мне рассказывали.

Его то за что так сурово? Ну палками бы отходили, язык бы вырвали, что б не болтал много - но на крест-то за что?

А худой какой. Я, конечно, не образец, но и то полнее буду. У бедняги только ребра и торчат.

Солдатня издевается, забивая гвозди и воздвигая крест. Какой-то ротный весельчак еще и табличку приколотил над головой несчастного - «Царь Иудейский».

- Если ты - действительно Царь и Сын Божий, то сойди с креста! - Орет раззадоренная публика.

Он не отвечает, сил, видимо, совсем не осталось.

У меня даже ненависти нету на зевак. Мы для них - развлечение. Достаточно я на своем веку поводил их за нос и почистил кошельков, вот и расплата пришла. Все честно, нечего жаловаться.

А вот Гестасу все неймется - в нашем собрате он усмотрел новую жертву и начал его изводить.

- Если ты - Христос, то спаси и себя и нас!

- Заткнись, Гестас! - Уже не выдерживаю я. - Ты что, совсем гнева Небес не боишься? Мы - по заслугам схлопотали и коптимся на солнышке, а он вроде как ничего плохого не сделал.

При этих словах Распятый поднял голову, повернулся и посмотрел мне в глаза.

Мне стало страшно, но лишь на мгновение.

Старое, полузабытое ощущение проснулось во мне - как давным-давно, в Вифлиееме. И вспомнил я трех Царей, Его Мать, как кланялись овцы…

Вспомнил музыку и сияние.

Вспомнил Звезду.

И открылось мне, Кто передо мною.

Об одном пожалел - что слишком поздно. И что бы уверовать в Него, мне пришлось увидеть Его два раза - при рождении и вот, сейчас.

А я ведь даже не знаю, как Его зовут.

Но тут помогла толпа, глумившаяся над Ним. Тупое, многоголосое чудовище, выкрикивающее: «Иисус, сойди с креста! Сделай чудо!».

Иисус.

- Помяни меня, Господи, когда придешь в Царствие Твое! - Слова проговорились сами собою.

Его глаза встретились взглядом с моими.

- Истину говорю тебе, нынче будешь ты со Мною в Раю. - Вспыхнуло у меня в мозгу.

Это услышали и внизу холма, заулюлюкали.

Гестас тоже внял им и что-то там выдал поганое, что даже мне повторять не хочется, хотя воспитание у меня тоже не царское.

- Скажи, Господи, зачем Тебе это? Зачем даришь жизнь Свою нам, никчемным?

- Затем, что миру нельзя существовать без надежды. Человек, которому не остается, во что верить и на что надеяться - умирает. - Прошептал Он. - И Отец мой послал Меня, что бы искупить грехи мира. Что бы у всех, даже у твоего товарища, который клянет Меня, появилась Надежда.

И он замолчал.

Замолчал и я, понимая, что совсем не в ту сторону пошел у пещер Вифлеема.

Я сейчас нахожусь Киев
Мой настрой Рабочий
[показать]LIci WP - WordPress crossposting plugin