Осень была тяжелой, чугунной, небо медленно плыло свинцовым маревом - молчаливое, холодное, опасное.
Сквозь опадающие листья в прозрачном воздухе иногда раздавался звон колоколов и откуда-то издалека доносился хор высоких женских голосов, порой плач - безразличный, словно кто-то исполнял обязанность подпевать умершим.
Ветер, размеренно-пепельный, не знающий никаких преград - цепями-оковами льдов лишал мнимой свободы даже камни, и звезды, те застывали невидящими хрустально-кукольными взглядами.
Весь мир повиновался этому ноябрю, в смиренном молчании останавливаясь перед ним.

Эрик. Он шел по омытым дождем и оплаканным ветром, замерзающим черным дорогам и смотрел в небо. Сегодня он не боялся неба. В голове его прятался звездный свет, но застыл калейдоскопическим узором, застигнутый ноябрьским ветром.
Звон тишины вторил высоким голосам, колоколам, плачу, холоду.. Эрик вторил звону тишины.
Пластикой механических заводных кукол двигались тени по тротуарам. Нелепо, одиноко - на заборе висела сосулька.
"Нелепо.. одиноко." - подумал Эрик и сломал её. Мир лишь на секунду ожил, изменяя причинно-следственную формулу и снова застыл в немом оцепенении.
Руки Эрика - чуть дрожащие от невидимого напряжения (словно ток, текущий по проводам, остаток жизни), бледные - длинными тонкими пальцами поднесли сосульку к глазам: мир едва вздрогнул, отзываясь смазанной рыжей гирляндой огней (отражения? блики?..). Руки Эрика - холодные. Лед не таял в них.
Небо стальной меланхолией наблюдало землю.
В голове Эрика проносились стихи Блейка - прерывались настойчивой тишиной и снова вспыхивали, зажженные тлеющими огоньками опавших листьев...

"Где-то в осени, - думал Эрик, меряя шагами неизмеримые пространства ветров, - заблудился осколок жизни.. кто бы знал, кто бы знал.."
Казалось, холод остановил движение всех жизней.
"Он был падок на лесть, - перебирал Эрик воспоминания, как старые письма, решая, что оставить, а что сжечь, - и на кремовое мороженое. Часто предавался воспоминаниям.. иногда анафеме."
Ветер выметал мусор из угасших, испачканных землей и кровью, жизней.
"Кажется, воспоминаниям чаще всего он предавался как раз тогда, когда его предавали анафеме.. за что же.."
И чей-то отчаянный крик, словно внезапный сон после долгой жизни, стал кристально-звонким.
"Предательство? Его предавали. Да, предавали - друзья, близкие, родные.. после этого он предавал сам себя. И другие - чужие - предавали его анафеме за предательство себя. Себя ли? - но он лишь предавался воспоминаниям о том, как его предавали и предавали.."
Последнее воспоминание вылетело из рук Эрика, упало на дорогу, разбилось на тысячи мелких осколков и ветер отозвался, разнося по свету звенящие слова..
..предательство.. воспоминания.. лесть..

Забытую в руках сосульку Эрик поставил в хрустальную вазу. С декабрьским снегом сосулька расцвела.
"Кто бы знал, кто бы знал..." - подумал Эрик и закурил.