"Любовь и кровь. В них могучая сила. Маги и ученые не первый год ломают себе над этим головы, но поняли только одно... Любовь должна быть истинной"

Геральт из Ривии, ведьмак

Эгей... припорошило-то поле снежком, не ходи на двор, дружок, не вернешься назад... Гляди, как птичьи перья превращаются в засохшие травы, да под пухом овечьим исчезают без следа.

Было то давно, когда в глазах живущих горел огонь нездешних миров. В одной деревне, ни большой, ни малой, жила девица. И то еще вопрос, была она больше красивой, нежели дерзкой, или более дерзкой, нежели красивой. Никому в руки, кошка, не давалась. До одной весны.

Ранний март плыл дорогами, стекал ручьями, выл котами по крышам. И ночью сырой в деревню нечистая принесла чужака. Утром его нашли, голого, всего в грязи да гнойных ранах. Как увидел людей, так вскочил и хотел было бежать - хэ, не тут-то было! Видать, сильно ранен был, да истощен - кости-то наружу торчат, на теле мяса нет. Странный он был, не разговаривал, все только рычал да всхлипывал. ЧуднОй! Но народ в деревне был добрый - заковали в цепи да в сарае поселили. не выгонять же приблуду в такую пору. Выходили. И то сказать - сам выкарабкался, народ-то добрый, но осторожный - кормили мало, и редко. Одна только девица-красавица все заглядывала в сарай: то горбушку хлеба черствую, то каши какой, луку сырого принесет. Говорила с ним подолгу, а он поначалу скалился, а потом заулыбался, начал за ней повторять. Быстро, почитай, за весну-то на цепи и выучился говорить, потому как видимо и не умел никогда доселе.

Тогда люди и решили - пускай работает, отрабатывает то, что наел за весну. Добрые были в то время люди, да... Цепь сбили, одежу дали. Чужаком стали звать. А он как привык в сарае девице улыбаться, так и улыбался всем подряд. Работал охотно, тяжело работал - силушки было немеряно в нем, хоть кости-то и торчали до сих пор. К концу лета и раны все зажили, и окреп парень, и видно стало - красив молодец, силен, волосы в тугую косу заплетал, отрезать напрочь отказался, только выбрился начисто. Глаза синие, волосы медные, улыбка открытая - ой, держитесь, девки деревенские! Тут наша девица и не сдержала сердце свое в ладонях, бросила под ноги Чужаку. А он улыбнулся, обнял, и прочь ушел. Ничего не сказал ей.

А как урожай собрали, заметили все - что-то неспокоен Чужак, все мечется вечерами по опушке леса, а то сядет на берегу реки и вдаль глядит, будто в камень превращается. Не слышит, не видит ничего. Молчалив стал, суров, не улыбался уж даже солнышку. Только на девицу поглядывал, и такая тоска в глазах его была! Ночью как-то постучался к ней в окошко, пошли, говорит, скажу тебе кое-что. Взял за руку и увел на край деревни. Сели вдвоем на камне и молчат.

 - Слыхала, - говорит ей, - сказки про чудо-юдо, что от поцелуя любимой своей добрым молодцем становится?

 - Слыхала. Что ж ты, сказки мне рассказывать хочешь сейчас? Так пошли бы в дом, молока бы с медом нагрела - и расскажешь, что хочешь.

 - Нет, погоди, золотце, - и голос его вдруг ласковым стал, и гладким, и твердым одновременно - как галька речная, - не пойду я. Люба ты мне, жить без тебя нет сил уже. Но сказка та лживая. Не бывает таких сказок в жизни. В жизни все наоборот. Любовь чудеса творит, да не все чудеса людям на счастье.

 Сказал так, обнял девицу и поцеловал. И вдруг страшно ей стало, так, что закричать захотелось и бежать-бежать-бежать... Ветер налетел, ветки с деревьев пообломал, раскидал вокруг, темнота сгустилась, и на горизонте молния небо прорезала. Закрыла девица лицо прекрасное руками и осела на землю. И вдруг тихо стало, тихо-тихо, и спокойно. И окутало девицу тепло неземное, ласковое, будто солнце средь ночи выглянуло. Открыла она глаза, а перед нею Зверь огромный сидит. Не молнии то сверкали, то глаза горели его. Не темнота то сгустилась, то тело его силой налилось. И голос услыхала она, твердый, низкий, бархатный, как галька речная:

 - Врут в сказках. Свободу поцелуй истинной любви дарит, да не ту. Не теми мерками люди меряют, не нашими. Прощай, золотце, счастлива теперь будешь, верь мне. Я теперь все могу, но не место мне здесь.

В ту ночь много крыш ветром сорвало, но никого не прибило, только деду Зубу последний зуб выбило. И то, говорят, то сосед его камень кинул. Не видели в тех краях больше Чужака, а девица вскоре уехала из деревни. В город уехала, в столицу. Говорят, ученой стала, сказки пишет, да все какие-то непонятные людям, чуждые. Ну, что с них взять - столица!

Эх... замело поле снежком... Не ходи, дружок, посиди, выпей с нами меду...

© Тау Фрейя