Над тяжелой темной водой с белой
пенною бородой уплывает Федор
Михалыч. Звезды светятся впереди.
Завтра снова рассвет, прогресс. Бог
не выдаст, свинья не съест. А
униженных и оскорбленных, где ни
плавай, все пруд пруди.
Вот и эта толпа бесноватых,
жрущих, пляшущих в мегаваттах,
уплывающий в мирозданье танцевальный салон...
Но когда он уйдет из виду,
звезды боли и звезды обиды
на ночной взойдут небосклон.
Двухнедельный — вроде побега, семипалубный —вроде ковчега,
и горящий, как после набега, город — зарево за спиной.
Полный жалости рай для бедных прет во мрак, укрывая
беглых неземною, нездешней тьмой.
Горький синтез любви и стыда, вероятно,
уже никогда не разъять. Что тут зря
примеряться? Ибо жизнь — это боль, а не
цель, как писала Сараскина Эль,
дискутируя с Гэ Померанцем.