Еще один рассказ, услышанный в сквере у моего дома. Я договорилась с отцом, что он приедет в сквер и возьмет мою четырехлетнюю дочку Лену к себе. А я дома поработаю: был заказ на иллюстрации к детской книге. На улице март, в сквере лужи, грязновато, но воздух такой свежий, не холодный, солнце пригревает, голуби кружат, дочка бегает вокруг облупленного бассейна, и я хожу за ней следом кругами. Да и устала я от вечной гонки: дочка не в садике, работа на пол ставки «для стажа» на другом конце города, куда нужно добираться с пересадками дважды в неделю, очереди за продуктами, пробежки на базар, домашняя работа над заказами из сибирского издательства. Ну, и еще обеды, уборки, стирки и тд. Словом, решила я расслабиться. Думаю, погуляю немного, потом поработаю. И вот, теперь мы с отцом не спеша бредем вокруг бездействющего фонтана -корыта с трубками. Летом из трубок потечет вода, корыто наполниться, и все это превратится в фонтан, в который лезут в жару дети, по утрам плавают собаки, а под вечер бомжи совершают скромные гигиенические обряды.

Отец шел неровной походкой: сказывались две тяжелые военные контузии. Позже нарушение координации движений усиливалось, и соседки сплетничали, что он пьяный.

Он рассказывал про войну. Он часто о ней рассказывал. Наверное, для тех, кто прошел войну, это было самое памятное, самое важное, самое трагическое, что пережил человек. Была зима 41-42 года. Блокада Ленинграда. Отец служил на Ленинградском фронте топографом дивизии. Ему было тогда 23 года. В каком-то бетонном отсеке разбомбленного предприятия находился склад карт. Нужно было наносить на карты обозначения расположений наших частей и частей противника. Отцу дали в помощники младшего по званию мужичка. Не знаю, какое у этого человека было звание, а отец тогда был в звании лейтенанта. Оставлять склад без охраны нельзя. Поэтому в столовую (если можно так назвать походную кухню, расположенную в каких-то развалинах за километр от склада) ходили по очереди. Холод, голод, бомбежки, обстрелы. Мечта о миске горячей похлебки с кусочком хлеба. Мечта о возможности помыться горячей водой. Об этом мечтал каждый, кто воевал. Молодой парень, вечно голодный и замерзший. Но самое страшное — неизвестность о судьбе родных, оставшихся на Украине. Инвалид отец, получивший ранение в живот еще на Первой мировой войне, мать, старшая сестра, болевшая ревматизмом, младший брат, которого по возрасту должны были мобилизовать. Что их ждет в оккупированном Красном Луче, можно было только догадываться. Вся эта обстановка зверем навалилась на душу и на тело молодого парня.

Однажды, когда напарник пошел по каким-то делам, в склад наведался товарищ из органов. Как там раньше назывались эти самые органы? НКВД? Холод и голод обычно написан на лице человека, но на физиономии этого сотрудника не было следов голода. И тулуп на нем был добротный, на меху. Это не шенелька серого сукна.

И стал он отца склонять, чтобы тот прислушивался к разговорам сослуживцев и сообщал, если что услышит враждебное. Аргументы железные: война, вокруг враги, бдительность и тд. Отец отговаривался, как мог: склад- место малопосещаемое, никто на склад не ходит, отец выходит только по необходимости: для уточнения карты на местности, на совещания, поесть — и больше никуда. Такие отговорки сотрудника органов не устраивали, и он становился все настойчивее. Когда все аргументы против стукачества были исчерпаны, отец нагрубил этому товарищу. Тот встал и пригрозил: дескать, ты об этом очень пожалеешь.

Жизнь продолжалась, но только напарник отца стал подолгу задерживаться, уходя на обед. И когда он, наконец, появлялся на складе, отец бегом бежал, чтобы что-то поесть, но зачастую прибегал к холодному или пустому котлу. Догадаться, почему задерживался напарник, было нетрудно. Поэтому сослуживцу было высказано все и обещано набить морду.

После этого ситуация изменилась, и очередность посещения пункта питания была подкорректирована.

Не скажу, что военная карьера отца сложилась удачно. Его подолгу не повышали в звании, не баловали наградами. Возможно, это были последствия его отказа о сотрудничестве.

Я спросила отца, как долго ему приходилось мерзнуть на этом складе. И он рассказал, что весной готовилось наступление в районе Синявинских болот. Синявино- особое место в истории боев за снятие блокады Ленинграда. Тяжелые бои там шли еще в сентябре 41 года. Это были попытки не допустить окружение города.

Я поискала в интернете какие-то сведения об этой операции. Вот, что выдал мне гугл: «Согласно статистическому исследованию «Россия и СССР в войнах XX века» потери Ленинградского фронта (54-я армия, «Невская оперативная группа») в ходе Синявинской наступательной операции с 10 сентября по 28 октября 1941 года составили 54 979 человек, из них 22 211 — безвозвратно». Тела погибших солдат поглотило болото. Зимой болото замерзло, а весной все это ужасающее месиво оттаяло, превратившись в нейтральную полосу между позициями Советской армии и немецкой.

В 42 году готовилась еще одна попытка прорвать блокаду. Нужно было подготовить карты перед наступлением. Отцу дали сопровождающего солдата, но солдат отказался идти к болотам. Запах стоял ужасающий и он его не выдерживал. Отец договорился, что пойдет сам, а солдат будет двигаться параллельно, на расстоянии и держать отца под прицелом. В случае нападения немцев, он должен будет пристрелить отца. Участь пленного офицера, еврея, топографа была бы предсказуема.

Вот он шел по этому болоту и наносил на карту какие-то данные. Тело и одежда пропитались трупным запахом. Но задача была благополучно выполнена, и отец вернулся в штаб дивизии, дабы доложить начальству о работе. Он рассказывал, что командир дивизии не стал его слушать, а погнал мыться и приказал выдать новое обмундирование. Мытье – не баня. Так как-то, как удалось. Этот приказ он повторил еще дважды, приказав отцу вновь и вновь менять амуницию, сапоги, белье.

Во время этой наступательной операции отца тяжело контузило. Последствием контузии стал инсульт. После лечения в ленинградском госпитале он вновь вернулся на фронт.

Отец рассказывал, а я думала о том, что мои проблемы- это не проблемы. В этой, сегодняшней жизни светит солнце, свежий воздух, ребенок бегает в старом сквере. Рядом теплый дом, где на плите горячий обед, из крана течет горячая вода. И нет ни холода, ни голода, ни смерти, ни предательства, ни подлости. Тогда отец был моложе меня, теперешней. И у него впереди еще было десять лет относительно спокойной жизни и тяжелая, мучительная смерть.