В начале 80-х мы поселились в доме, который в 1953 году построил один из харьковских заводов. Квартиры в нем получало заводское начальство. Нам удалось поменять однокомнатную кооперативную квартиру в новом районе на двухкомнатную в этом доме. Двор при доме был унылый, с гаражами и вытоптанной землей. Зато через дорогу на площади раскинулся большой сквер с бассейном и памятником герою Гражданской войны. Сквер украшало красивое здание в неоклассическом стиле, спроектированное архитектором Бекетовым, который построил в Харькове множество красивых зданий. Сейчас в этом здании располагается областной суд. Летом бассейн наполняли водой, из 25 трубочек по периметру цементного корыта лилась вода. 25 – столько лет прожил герой Гражданской войны. Нынче памятник уничтожили бравые ребята, руководствуясь законом о борьбе с коммунистическим прошлым. В бассейне днем плескались дети, а вечером и рано утром в нем плавали собаки под присмотром хозяев. Случалось, бомжи стирали в уголке бассейна носки.
Бассейн в последние годы реконструировали, он работает по определенной программе: струи поднимаются, опускаются. Вокруг гуляет множество горожан, в бассейне плавают утки.
Вместе с маленькой дочкой я проводила в этом сквере много времени. Лена бегала вокруг бассейна, скакала, возила коляску с куклой, выгуливала на травке хомячка, а я сидела на скамейке, отслеживая дочкины передвижения. Здесь гуляли соседки, старожилы из окрестных домов, мамы и бабушки с детьми. Скоро я перезнакомилась со всеми завсегдатаями сквера. Меня угнетало вынужденное безделье, и поэтому я брала с собой вязание и вязала длинные шарфы и шапки для дочки.
Соседки и знакомые женщины садились рядом на скамейку, пересказывали последние новости и сплетни, делились рецептами и рассказывали о своей жизни. Это поколение, рожденное в начале 20 века, уже почти исчезло, ушло из жизни. Но их рассказы не оставили меня равнодушной, а я была благодарным слушателем. Хотелось вспомнить эти истории, услышанные в сквере, записать эти скверные рассказы.
Софья Александровна.
С Софьей Александровной меня познакомила соседка Марья Давыдовна— преподаватель немецкого языка в Харьковском университете. Я искала для дочки преподавателя английского. Важным условием было проживание учителя поблизости.
— Во! — воскликнула Марья Давыдовна, которую все звали Мурой, — Соня! Она живет напротив, с другой стороны сквера.
Софья Александровна до выхода на пенсию преподавала английский в вузе. Специфика преподавания детям была ей незнакома. Лена в возрасте ученицы начальной школы учила английский по Бонку и по газете «MoscowNews».
Дом, в котором жила преподавательница, — старый, дореволюционный, с высоченными потолками, без лифта. Мы с Леной заползли на последний этаж. Софья Александровна жила в общей квартире. В комнате не было ничего лишнего: тахта, стол, трюмо, шкаф, стулья. Правда, было вольтеровское кресло. Пока я водила на уроки маленькую дочку, Софья Александровна настаивала, чтобы я училась тоже. Но стоило мне усесться в кресло, как через 10 минут я засыпала.
Сосед— одинокий старик, который, как выяснилось позже, был ее дальним родственником. В последние годы Софья Александровна ссорилась с соседом. Она была смешливая женщина, но под веселым нравом скрывался характер железной дамы.
После нашего первого визита, Софья Александровна позвонила Муре: «Твоя протеже мне понравилась». Мура поспешила нас обрадовать. Явившись к учительнице во второй раз, Лена тут же спросила: «А я вам понравилась потому, что я красивая?». Софья Александровна нашлась: «Потому, что ты умная». Ответ дочку удовлетворил.
Она учила Лену много лет, даже когда дочка уже поступила в университет, наша семья продолжала общаться с Софьей Александровной. Она была уже старенькой. А тут дефицит всего, проблема купить самое необходимое. Возле работы мужа существовал магазин, где можно было купить молоко в бумажных пирамидках. Накупив этих самых пирамидок, муж снабжал молоком и нашу семью, и Софью Александровну. Она называла его «кормилец-поилец»
Как-то, гуляя в сквере, Софья Александровна поведала мне свою историю.
«До войны я окончила иняз, а потом курсы стенографисток. Работа стенографисток оплачивалась очень хорошо. Правда, приходилось много бегать по разным собраниям- заседаниям. Я зарабатывала больше своего красавца мужа. Старалась покупать ему хорошую одежду и обувь. А он ласково выпрашивал что-то понравившееся. Перед самой войной мы с маленькой дочкой переехали в Харьков и поселились вот в этой квартире».
Я не расспросила Софью Александровну, как они поселились в квартире с родственником. Тогда каждый гражданин имел право на некий минимум квадратных метров, а остальная жилплощадь изымалась. Может, родственник срочно выписал семью Софьи Александровны на освободившиеся метры, чтобы ему не подселили неизвестно кого?
«Когда началась война, мужа призвали в армию, я закрыла комнату, а сама с трехлетней дочкой на руках отправилась к родным в Горький».
Я знаю, что эвакуироваться было не так-то просто. Об этом рассказывала мне свекровь. Я опять-таки, не расспрашивала Софью Александровну о том, как ей удалось получить железнодорожные билеты. Может, она смогла уехать потому, что муж был военным?
«Поезд, на котором мы ехали, разбомбили. С ребенком, с пожитками я спасалась, как могла. Мы шли пешком к следующей станции. Покормить ребенка было нечем. В поле я выдергивала морковь, обтирала об юбку и кормила дочку».
Она рассказывала, а из ее глаз текли слезы. Как ей удалось добраться до родных? Я не знаю. Она рассказывала, как в эвакуации в качестве зарплаты ей выдали красные рейтузы. Надев рейтузы под юбку, она пошла на базар. Но денег на покупку чего-то съестного ей не хватало. Она показала торговке свои красные штаны— свое нижнее белье. И та согласилась принять эти теплые рейтузы в качестве оплаты. Софья Александровна забежала во двор, сняла эти рейтузы и побежала с ними за покупками. Домой она спешила, стоял мороз, без нижнего белья было холодно. Рассказывая про эти штаны, Софья Александровна горько смеялась.
« В 43-м, когда Харьков освободили, я вернулась в свою комнату».
Удивительно, как ее комнату не прихватили. Знаю о том, что вернувшись из эвакуации, люди не могли вернуться в свой дом. Там уже обитали новые жильцы. В таком положении оказалась одна из моих собеседниц, которая со своей матерью и сестрой, вернулась из эвакуации в Харьков.
«В этом здании, где сейчас суд, находилась комендатура. Когда я пришла за продуктовыми карточками, мне сказали, что я должна выселиться из своей комнаты, поскольку наш дом теперь принадлежит комендатуре. Куда выселяться? Где искать крышу над головой? По тем временам, у меня была хорошая комната. Но мне необходимо было кормить ребенка, самой что-то есть. А карточек на продукты не было. Я продавала свои вещи, тратила те деньги, которые у меня оставались. Нужно было что-то делать. Я пошла на телеграф и дала телеграмму Сталину. Я потратила на эту телеграмму последние деньги. Телеграмма была длинная. Почтальонша, которая ее принимала, плакала. Я писала, что я — жена фронтовика, что, вернувшись из эвакуации в свою квартиру, не могу получить продуктовые карточки, чтобы кормить ребенка, что меня пытаются выселить из моей квартиры. Товарищ Сталин, помогите мне, пожалуйста. Только на вас вся надежда.
Через день в мою комнату постучали. Это был капитан с двумя солдатами. У солдат за спиной винтовки. Капитан сказал, что я должна подойти к коменданту города. Я ответила, что не пойду в комендатуру, так как выбираться из моей комнаты мне некуда. Капитан сказал мне, что, если я не приду, у него будут большие неприятности, стал просить меня. Но мне не с кем было оставить ребенка. Капитан пообещал, что с дочкой останется солдат. И я пошла.
Комендант с порога заорал на меня: « Ты, б…, какое право имеешь Сталину писать?». Может, он бы и дальше орал на меня, но я заорала в ответ: «Ты, крыса тыловая, пока ты тут сидишь и надо мной издеваешься, мой муж на фронте кровь проливает. А если мне сейчас же карточки не выдадут, я опять пошлю телеграмму товарищу Сталину». И он заткнулся. И карточки мне выдали сразу за два месяца.
Потом тот капитан пришел ко мне в гости и говорил, что он восхищается мной. И что где-то далеко живет его жена, и он мечтает, чтобы она так же могла себя защитить, как я. Он не прочь был навещать меня, но я была верная жена.
Когда война кончилась, с фронта вернулся муж. Я нагрела воды, он пошел в ванную мыться. Потом кричит: «Соня, принеси китель!». Я взяла китель, а из кармана выпало письмо. Письмо было от моей подруги. Они были любовниками. И мужа я выгнала. Мы остались жить с дочкой».
Я встретила Софью Александровну в конце 90-х. Мы уже жили в другом месте. Софья Александровна ходила с палочкой, в огромных ботинках на тонких ножках и, смеясь, рассказывала: «Меня никогда не обнимало столько молодых людей, сколько сейчас. Я выпадаю из трамвая непременно в объятия какого-нибудь молодого человека. А в трамвае я высматриваю свою жертву — сидящего парня и иду прямо к нему. И говорю: «Молодой человек, давайте поменяемся местами». Мне никогда не отказывают. Помню, как я в очередной раз опробовала такой прием и села на место, которое мне уступил один юноша. Рядом стояла тетка. Она сказала мне: «Вот вы молодец! А то эта молодежь такая бессовестная! Никогда места не уступит!». А я ответила ей, что она настолько прекрасно выглядит, что молодому человеку даже в голову не пришло, что она пенсионерка. И всем было приятно».
Потом наступила деменция, и Софью Александровну забрала к себе дочь.
