Весна 2023 года в Одессе продолжала быть тревожной.
Обстрелы не прекращались. Казалось, город жил по строгому расписанию войны: днём — ожидание света, ночью — взрывы. Каждый вечер, ближе к двум или трём часам, начиналась своя беззвучная перекличка: сирена, тишина, глухой хлопок. Ближе. Дальше. Наш или не наш? Мы уже почти не просыпались — только вздрагивали.

Я сосредоточилась на работе. Это был единственный способ удержаться от того, чтобы не сойти с ума. В этих задачах, письмах, сроках было хоть что-то, что зависело от меня.

Именно в это время, 21 апреля, произошло то, чего я не ждала и, возможно, даже не надеялась больше испытать. Мне написал мужчина.
Просто сообщение в соцсетях.
Ничего особенного — короткая фраза, вежливое начало. Я не сразу поняла, кто это.

Оказалось — Евгений, брат моего коллеги и друга, с которым мы поддерживали связь уже шестнадцать лет. Мы с Женей никогда не встречались — только слышали друг о друге, мельком, из разговоров. И вот, в самом сердце тревог, тишины, свечей и неопределённости — началось наше общение.

Сначала всё было просто. Спокойные переписки, вопросы без напряжения, искренний интерес. Но именно в этой простоте было что-то настоящее. Он не спрашивал о войне — он спрашивал обо мне. Не жалел — а слушал. Не торопил — а ждал.

Каждый вечер я ловила себя на том, что жду его сообщений. Мы переписывались ежедневно. Наш диалог стал не просто привычкой — он стал поддержкой. Мысли становились мягче, сердце — теплее.

Через несколько месяцев Евгений предложил нам с сыном переехать к нему в Канаду. Он находился там по гуманитарной программе CUAET с начала года. И мы решились. Подались на визу.

Но всё пошло не так.
Сначала — ошибка в анкете: я указала сына как сопровождающего, а нужно было подавать его отдельно.
Потом — пропущенное приглашение на сдачу биометрии. Из-за отключений света и интернета мы попросту не получили письмо вовремя. 

Позже мы всё же обратились к консультантам и получили новое приглашение. И вот, когда я уже собиралась ехать на биометрию… программа CUAET была закрыта. Вскоре пришёл отказ по визе.

Это было ударом.
Но он не разрушил нашу связь.
Наоборот — сделал её сильнее.

Мы остались в разных мирах: я с сыном — в военной реальности, он — в Канаде. Но мы были на связи каждый день. Мы узнавали друг друга глубже, чем, возможно, узнаются пары, живущие годами бок о бок.

Мы делились всем: страхами, воспоминаниями, мыслями, болью.
Он знал, как я боюсь обстрелов. Я знала, как ему тяжело быть далеко. Он слушал о сыне, я слушала о его жизни, его прошлом, его потерях.

И с каждым днём эта связь становилась не просто важной — она становилась частью меня.
Тепло, растущее даже в холоде.
Любовь, растущая в тени войны.

Иногда мы просто молча были рядом — в наушниках, через телефон, просто находясь «вместе» в тишине.
Иногда — смотрели сериалы по Discord. Запускали одновременно, смеялись над одними и теми же моментами, обсуждали героев, как будто действительно сидим рядом. Это были наши «вечера вдвоём», пусть и через экран. Они стали частью повседневности, в которой мы учились быть рядом, несмотря на расстояние.

Со временем я познакомилась с его родителями. Они живут в Одессе, и в какой-то момент это знакомство стало естественным продолжением нашей связи. Мы встретились. Я увидела в них ту же простоту и душевность, что ощущала в Жене. Они были искренними, добрыми, тёплыми. Без пафоса, без напряжения — просто люди, у которых есть большой, открытый дом и большое, принимающее сердце.

Новый год 2024 года я провела у них.
Без него. Но с ними.
С мамой и папой Евгения.
Мы вместе накрывали стол, слушали музыку, ждали полночь. Было удивительно спокойно, почти по-домашнему. Я чувствовала, что меня не просто принимают — что меня уже приняли.

Я осталась у них ночевать.
И спала в его комнате.
Впервые — физически рядом с его вещами, с его запахом, с его книгами. На столе лежали его тетради, очки, какие-то старые заметки, книги с загнутыми страницами.
Я аккуратно водила взглядом по этим мелочам, будто собирая его образ из осколков, как из пазла. Я не видела его вживую ни разу. Но в тот момент чувствовала: я знаю его. Настоящего. Живого. Близкого.

Я легла в его постель. Под тем самым одеялом, под которым он, возможно, думал обо мне. Это была не просто постель — это было его пространство, и в нём не было ничего случайного. В этой тишине, в этом мягком свете, я поняла:
я не гостья. Я часть. Я уже внутри его жизни.

Позже его родители приходили и ко мне — в мою квартиру. С пирогами, с улыбками, просто — как свои. Они не спрашивали «что у вас с Женей», не анализировали, не давили. Просто были рядом.
И это было дороже любых слов.

Мы не знали, что будет дальше.
Но знали одно — чувства были настоящими.
И это знание было как тихий внутренний свет — свет, который не гаснет даже тогда, когда гремят сирены.