[200x302]Уважаю! Замечательный, талантливейший актёр и в повседневной жизни ― очень светлый, общительный, приятный человек. Большого роста, красавец, улыбка обаятельная до невозможности. Ум, душа широкая и сопереживающая – всё при нём. Прочитал книгу Александра Михайлова на одном дыхании. Я бы её даже книгой-исповедью назвал. Увлекательное, эмоциональное, сакральное чтение. Непременно как-нибудь на днях пересмотрю «Любовь и голуби». Понял вдруг, что соскучился по этому фильму :-)

Приведу несколько отрывков из книги Александра Яковлевича Михайлова "Личное дело". Во-первых, любопытно было узнать, какие из своих киноролей он считает наиболее удавшимися: 

Жалко ещё, что в кинематографе времени на репетиции страшно мало бывает. То, на что в театре отпущено месяц, а то и два, в кино делается за несколько дней. А ответственность куда больше. Ведь выходишь на миллионы зрителей. И поправить ничего нельзя будет. Сценический образ можно каждый раз оттачивать заново, совершенствовать, находить новое ― и отвергать то, что считаешь нужным. А экранный образ, созданный тобой, он застыл раз и навсегда. Потому, наверно, фильмы со своим участием я смотреть избегаю. Раздражаюсь всякий раз страшно: это бы переиграл ― а тут явно не дотянул…

Редко что могу смотреть, не дёргаясь. Но и тут бывает временами так: воспринимаешь свою работу, будто собственные старые фотографии проглядываешь, и только. Скажем, из пятидесяти картин я мог бы назвать только пять-шесть, от которых получил удовлетворение, где произошло органическое сочетание сценария, режиссуры, актёрской работы. Для меня это «Приезжая», «Любовь и голуби», «Змеелов», «Мужики», «Белый снег России», «Очарованный странник», «Бешеные деньги» Евгения Матвеева. В театре такое совпадение бывает значительно чаще… (от себя добавил бы в этот перечень фильм режиссёра Самсона Самсонова "Одиноким предоставляется общежитие". По крайней мере, в других фрагментах книги А.Михайлов довольно тепло о нём отзывается. Lam777)

А вот немножко о совпадениях в театре ― роль Ивана Грозного в Малом (но не всё так гладко было поначалу):

…В названии первой части трилогии А.К.Толстого есть слово «смерть». Репетируя, я не мог переломить в себе жуткое предощущение печального конца. Ну ― уходит из тебя жизненная энергия, и всё тут. С каждой репетицией уходит…

Нечто подобное переживали многие актёры и режиссёры, кто так или иначе соприкасался с загадочной фигурой Грозного. Эйзенштейн снял о нём фильм и скоропостижно умер. Последней ролью Евстигнеева была роль Ивана Грозного. И я был очень близок к этому. Словно рок висит над образом Грозного!

Со временем пришло такое понимание: работа со словом ― это очень непростая и небезопасная временами работа! Слово, сказанное миллион раз, обретает предметность, становится осязаемой реальностью. Тем более такое слово, как «смерть». Оно несёт чудовищную, опасную для жизни энергетику. Я пришёл к выводу, что необходимо убрать слово «смерть» из названия. Советовался со священником. Батюшка, мой духовник, примерно про то же самое мне говорил ― лучше изменить название «Смерть Иоанна Грозного» на «Царь Иоанн Грозный».

С просьбой убрать слово «смерть» я обратился к руководству театра. Меня не сразу поняли. Посчитали даже, что я заболел «звёздной» болезнью, хотя я никогда этим не страдал. Да, я ― гордый человек. Но у меня нет гордыни… Просил, умолял: назовите первую часть трилогии «Царь Иван Грозный» или «Иван Грозный». Нет, в театре этого не приняли. Не практикуется такое ― менять названия у классических произведений.

И вот, вскоре после премьеры, произошёл чудовищный сбой. Неожиданный. Странный. Шестой спектакль окончился для меня реанимацией. Почти два литра крови из горла. Две полостные операции. Полгода Склифа. Уход в другой мир ― и около двадцати килограммов веса долой.

После всех этих жутких вещей меня в театре услышали. И только тогда убрали слово «смерть» из названия ― тогда я почувствовал: всё стало более-менее нормально. Да, мне это стоило здоровья, но теперь на афишах Малого театра слова «смерть» нет. Вместо одной смерти и двух царей в трилогии А.К.Толстого теперь есть три царя.

Ушло слово ― и работать стало легче. Хотя после каждого представления я и теперь теряю два килограмма веса и за спектакль меняю несколько пар белья. Холодно управлять своими эмоциями я так и не научился ― всякий раз нутром играю; чувства преобладают над разумом. Для правды образа это даже и неплохо. А вот для здоровья пользы мало. Хорошо ещё, что спектакль этот редко идёт… Другие роли доставались мне намного легче. 

Но что меня больше всего приятно поразило из прочитанного – так это проникновенные, эмоциональные и в то же время здравые рассуждения на остросоциальные темы, о наших людях, о судьбах России:

Вот какая беда пришла с революцией: люмпены Шариковы ― и активисты Швондеры. Их руками уничтожался великий народ. Колоссальный слой русской интеллигенции, лучших землевладельцев, духовенства просто вырезан ими, истреблён под корень. И нам трудно, нам невозможно почти восполнить эту зияющую пустоту ― эту генетическую нашу потерю. И по сей день разбогатевшие Шариковы ― это вечные слуги разбогатевших своих покровителей Швондеров. Они всегда находили и найдут между собой общий язык. Друг без друга они бессильны. Самое же опасное заключается в том, что и поныне мы идём все тем же самым путём ― путём потерь. На нашей памяти Советский Союз стал называться бывшим Советским Союзом. Сейчас мы уже привыкаем к фразе «бывшая Югославия». И сегодня я боюсь появления третьей страшной фразы ― «бывшая» Россия. Вот я чего боюсь.

Нет, не должно быть «бывшей» России! Россия должна выжить. И Россия должна жить, жить во благо всего человечества. Ведь наши сибирские леса ― это лёгкие мира, а не только России. Нашими сибирскими лесами дышит вся планета. Уничтожая Россию, человечество уничтожает своё будущее.

И сейчас, если бы я встал на какое-то время у власти, на несколько часов, на несколько дней, не больше, хоть и не в моём это характере ― властвовать, если бы мне это было бы всё же дозволено, я сделал бы всё, чтобы не унижали достоинства России, достоинства русского человека. В той степени, в которой его унижают сегодня. И я сделал бы всё, чтобы собрать русских со всего мира воедино. Все наши изгои разных смутных времён и их потомки, все те русские, кто не по своей воле остался при развале Союза в национальных республиках, должны обязательно вернуться в Россию. Земли здесь много, а население с каждым годом только убывает…

То, что происходит сейчас, я воспринимаю как дальнейшее поэтапное истребление народа посредством его окончательного обнищания. Да, нас хотят превратить в манкуртов ― в людей, лишённых памяти, а значит ― лишённых воли к сопротивлению. В духовных уродов, в людей без истории, без прошлого, без памяти, без чувства меры, без чувства стыда. Превратить в людей без чести. В людей, сохранивших, от нищеты своей, только животные, хватательные инстинкты ― и больше ничего. В безгласных рабов нового порядка. Голодный не смотрит, откуда, с какого барского стола упала к нему корка хлеба и чиста ли та рука, что бросила ему жалкий объедок. Гусинские и Березовские, ограбившие Россию, присвоившие себе народные богатства, сегодня кидают подачки из этих средств ― в виде премий за высшие достижения в искусстве, когда само русское национальное искусство отброшено в нищету…

Не случайно мечтают бжезинские-олбрайты оставить в России пятьдесят миллионов рабов и люмпенов уже не на одной шестой, а на одной восьмой территории суши, превратив нашу страну в сырьевой и биологический придаток мирового капитала. Мы уже являемся свидетелями реализации этой программы. Безработица, духовное обнищание, проституция, наркомания, алкоголизм ― вот её плоды. И что такое ― наш рост преступности? Часто это бунт человека против униженного своего состояния.

Я довольно часто выступаю в тюрьмах. Однажды ко мне подошёл уголовник и спросил: "Вам не страшно, Александр Яковлевич, что нас скоро будет больше, чем вас?" Жуткая фраза, от которой я покрылся холодным потом...

[230x173] [320x240] [220x171]

Сегодня образ России представляется мне трагическим. Слышать Родину, чувствовать свою Родину, служить ей всей жизнью - вот что нужно теперь, пока мы её не потеряли совсем.

Александр Михайлов