Я родилась недоношенной, на седьмом месяце маминой беременности, с весом 1,900 кг и ростом около 40 см. Я была похожа на отчаянно кричащего малиново-красного червяка, как рассказывает мама. У врачей не было никаких сомнений в моей живучести, поэтому я отбыла из роддома на 14 сутки своей жизни.

Младенцем я была непростым. Я отказывалась есть что-либо вообще и жадно наблюдала за всем происходящим вокруг. В промежутках между наблюдениями я орала могучим басом, от которого мама уставала и дурела, и клялась самой себе и папе, что детей у нее больше не будет.

Но больше всего маму выматывали мои голодовки. Когда я чуть подросла и стала понимать, что мне говорят, мама начала внушать мне: "Если не будешь есть, тебя отвезут в больницу, в которую никогда не пускают родителей. И тебя там будут кормить при помощи трубочки, которую воткнут в вену - вот здесь, на сгибе руки". Я боялась трубки, воткнутой в сгиб моей руки - такой же тонкой и бледной, как сама трубка, и съедала исключительно ради того, чтобы избежать экзекуции, пару ложек каши. Мама же кулинарно изголялась, пытаясь методом проб и ошибок найти мое любимое блюдо, забросила папу, работу, дом... но все, абсолютно все ее попытки были безуспешны. Увы, у меня не было любимого блюда, я была абсолютно равнодушна к еде!

Когда я пошла в детский сад, то была самой маленькой, худющей и незаметной девочкой во всем саду. Когда отправилась в первый класс с портфелем, который был больше меня, то была похожа на бледную хворостинку или на глисту в скафандре, как говорили мои одноклассники. И довольно долго оставалась патологически худой и маленькой, словно страдающей начальной формой то ли дистрофии, то ли анорексии.

Зато моя младшая сестренка была маминой отдушиной, утешением и причиной всех ее радостей (мама все-таки рискнула завести второго ребенка, ее уговорили - то ли соседка, то ли папа...) Сестрица моя поглощала любую пищу в любых количествах. Она появилась на свет большой, гладкой и красивой девочкой. Мама млела от складочек и перевязочек, которые покрывали пухленькое тельце ее дочки и кормила-кормила-кормила ее, пытаясь отыграться за все свои муки и страдания, связанные со мной.

Если я была глистой, то сестичка была колобком. Она и плавать научилась моментально, потому что вода выталкивала ее как жировой шарик. А я шла, как мешок с костями, на дно, бить руками по водной глади
не имело смысла.

Надо ли расказывать о том, кто сейчас в нашей семье худой, а кто толстый?

Толстая, конечно - я!

Моя стройная и подтянутая, соблюдающая все существующие в природе диеты сестра пребывает в вечном шоке от моих форм и объемов.
- Как можно иметь такой живот? - спрашивает она у складок, украшающих мои бока.

- Как я люблю поесть, - говорит она же, - Каких зверских усилий стоит мне это постоянное сдерживание своего аппетита. Запах, вид любой еды... скворчание масла на сковородке, аромат свежей ветчины или дыни, цвет тонко нарезанной вырезки вызывают у меня экстаз. Я знаю, как надо все приготовить, какие специи использовать, при какой температуре подавать... Вся моя жизнь - борьба. Но почему ты так себя запускаешь?

Однажды мне удалось невероятно похудеть: я перенесла жесточайший желудочный грипп на ногах, как всегда. Наглоталась всяких таблеток и бегала, как всегда. За неделю потеряла около шести или семи килограммов.
Муж в конце рабочей недели сказал:
- На тебя страшно смотреть, ты выглядишь ужасно, у тебя на лице остались только нос и огромные синяки под глазами. Щеки ввалились, зубы выперли. Ты стала невероятно похожа на свою сестру, просто одно лицо...

Но я гордилась своими новыми формами и поджидала в гости сестру, которая собиралась в конце недели приехать к нам, и которая оценила бы мои достижения.

Сестра приехала, погостила, а напоследок сказала шепотом:
- Извини, но ты супер-чудовищно выглядишь: щеки ввалились, синяки под глазами. Я бы на твоем месте немного поправилась... тебе надо хотя бы пару килограммов наесть - и все будет окей, станешь похожей на человека...