...Предназначение человека состоит в том, чтобы исполниться
по образу и подобию Божьему. Образ и подобие Божье – это символ, соотнесенно
с которым человек исполняется в качестве Человека. Сейчас я поясню, что
значит этот символ, поскольку в этой сложной фразе я ввел в определение
человеческого предназначения метафизический оттенок, то есть какое-то
сверхопытное представление, в данном случае – Бога. Но на самом деле я
говорю о простой вещи. А именно: человек не создан природой и эволюцией.
Человек создается. Непрерывно, снова и снова создается. Создается в истории,
с участием его самого, его индивидуальных усилий. И вот эта его непрерывная
создаваемость и задана для него в зеркальном отражении самого себя символом
«образ и подобие Божье». То есть Человек есть такое существо, возникновение
которого непрерывно возобновляется. С каждым индивидуумом и в каждом индивидууме.
Человеческие
вещи, например социальные институции, не есть такие, которые, возникнув,
могли бы потом, как камень, длиться и существовать. Они заново рождаются.
Например, Паскаль произнес замечательную фразу: «У любви нет возраста,
она всегда в состоянии рождения». Если она есть, то она сейчас, и в ней
нет смены временных состояний, она абсолютно нова. Это очень отвлеченное
положение, созерцательная истина. Таково и утверждение философии: бытие
– это то, чего не было и не будет, но что есть сейчас, или всегда, что
то же самое. Здесь временные наклонения, слова, их обозначающие, путают,
потому что они принадлежат обыденному языку. А других слов у нас нет.
Какие бы слова мы ни изобретали, все равно мы находим их в обыденной речи.
И они тянут за собой шлейф мании человека представлять все наглядно и
предметно.
Философский
акт состоит в том, чтобы блокировать в себе нашу манию мыслить картинками.
И когда мы убираем картинки и предметные референции из нашего сознания,
мы начинаем мыслить. Это означает, что наше мышление всегда гранично или
на пределе. Я поясню: то что философы называют смыслом – смыслом истории
или смыслом мироздания, – это то, что никогда не реализуется в пространстве
и времени. И никогда не исполняется в виде какого-нибудь события или состояния,
например государственной конституции, которая была бы примером этого смысла.
Смысл (а он всегда полный) не есть предмет, находимый в мире, – так же
как граничный конец истории не есть часть истории, событие в ней. Конец
времени не есть часть времени. Мы всегда должны мыслить посредством тех
вещей, которые помещаем на границу, сопрягая на ней реальные события,
и никогда не помещать их внутрь мира, не ожидать их внутри мира, в составе
его событий. Просто от этого возможны такие-то события и невозможны какие-то
другие.
Мы оказались
инфантильными. Инфантильность – это те же ласточки Мандельштама, вернувшиеся
в «чертог теней». Инфантильность – это переростковое состояние, с упущенным
моментом взросления. Упустив его сами, мы теперь озабочены проблемой молодежи,
хотя в действительности «это о нас говорит сказка». Мы ждем от молодежи
зеркального отображения самих себя. Мы желаем, чтобы молодежь, например,
занимаясь принудительным, назначенным трудом или добродетельно сидя за
поучительными книжками (хотя из этого ничего нельзя узнать о себе и повзрослеть),
подтверждала бы нам то представление, которое мы имеем о самих себе, о
своих возможностях. Но сами-то мы ходим на помочax, ждем инструкций, указок,
ничего не знаем о себе, потому что о себе мы можем узнать только на ответственном
поле деятельности, где к человеку возвращаются последствия его действий
и поступков.
Человеку
очень важно, чтобы счастье, как и несчастье, было результатом его собственных
действий, а не выпадали ему из таинственной, мистической дали послушания.
Важно сознание зависимости происходящего в мире – и в удаче, и в неудаче
– от того, что сам человек мог бы сделать, а не от потусторонне «высшей»
(анонимной или олицетворенной) игры, непостижимыми путями выбрасывающей
ему дары и иждивение или, наоборот, злые наказания и немилости. Сказал
же однажды один свободный человек: «Минуй нас пуще всех печалей и барский
гнев, и барская любовь!»
А мы
живем в ситуациях, когда все никак не можем признать достоинство человека.
Живем в ситуациях, когда никакая мысль не прививается. Не просто по глупости.
А потому, что додумывание ее до конца ставит под вопрос нас самих. И никогда
не извлекаем опыт. Все заново и заново повторяется, раз сохраняем себя
против всего того, что не можем вместить, не изменившись сами. Скажем,
антиалкогольная кампания в стране сегодня ведется теми же словами (мы
только не знаем об этом), какими она велась и сто лет назад. Как же это
может быть? А все очень просто. Люди не проходили путь до конца, не извлекали
опыт, не разрешали смысл. Оставались детьми, если жили вне отработанной
грамотно структуры сознания.