Маршрут: Ст. Борок ‒ Тереховская дубрава ‒ Терехово ‒ Надеино ‒ овраг Шатор ‒ Пьяный лес ‒ Дубровка ‒ Свинчус ‒ р. Мышца ‒ оз. Святое ‒ Добрынин хутор ‒ Рубецкое ‒ Шульгино ‒ Фроловское ‒ Крутоярский ‒ Касимов.

Продолжительность: 5 дней.

Протяжённость: 140 км.

Осенний день ‒ не летний. В сентябре ходишь, уже посматривая на солнце. В октябре за ним нужно успевать. В ноябре поход ‒ не поход, а марш-бросок.

А ведь есть ещё зима, да.

Тереховская дубрава обрушилась на нас как кабан в ночное озеро. Это был май. Ни днём, ни ночью не смолкал гомон. Орали птицы, лягушки, шуршала лесная подстилка, цвела черёмуха, дубы стояли зелёные и кудрявые.

Очень хотелось вернуться туда осенью.

Вот, дождались. Понадеявшись на тепло и солнце бабьего лета, раскатали губу маршрут до Касимова. Прогноз, гад, не сбылся ‒ три с половиной дня из пяти были сумрачными и прохладными, но, тем не менее, я считаю этот поход одним из самых удачных и красивых.

И ещё:

«Таким образом, в качестве рабочей гипотезы можно предположить, что рязано-окское население, продвинувшееся в районы озёрной Мещеры в середине I тыс. н. э., как и его часть, проживавшая на касимовском течении р. Оки, не пострадали во время катастрофы середины VII в. Вероятно, на их основе начали формироваться локальные группы средневековой мещеры, с которыми, возможно, связаны снова возникающие в конце I тысячелетия памятники на спасском и шиловском течении р. Оки».

Ахмедов И. Р. Рязанские финны в конце I ‒ начале IIтыс. Новые данные // Славяне восточной Европы накануне образования Древнерусского государства. Материалы международной конференции, посвящённой 110-летию со дня рождения Ивана Ивановича Ляпушкина (1902‒1968) 3‒5 декабря 2012 г. Санкт-Петербург. СПб., 2012.

День 1. Ст. Борок ‒ Тереховская дубрава ‒ Терехово ‒ Надеино.

Электричка привезла нас в Борок. Солнце грело главную улицу и палисадники, переливалось со двора на двор через крупные ячейки заборов. В палисадниках как-то самоотверженно цвели георгины, снопами стояли мелкие хризантемы, розовел очиток и на все лады горели ненавистные мне бархатцы. Новое веяние ‒ канны, каждое растение как Афина Паллада. Вон кто-то огородил участочек и весь его этими каннами засадил. Целый засадный полк.

В общем, несмотря на бархатцы, красно-жёлтый осенний Борок даже лучше, чем весенний.

На окраине деревни рассыпал маленькие сиреневые звёзды родственник герани ‒ Аистник обыкновенный, или Грабельки:

Потянулась прекрасная песчаная дорога. На пойме её сменяли не менее прекрасные грунтовые. Иди себе да слушай, как высохшая земля звенит под ногами. Ни луж, ни глин, ни болотин. Мало где ходилось так легко. Это я говорю за весь правый берег Оки от Борка до Лашмы.

Самые приметные места в пойме ‒ холмы разной величины. Выше и крупнее других, как правило, останцы первой надпойменной террасы. На таких останцах стоят Терехово и Прибрежный. Их относительные высоты могут быть и 10, и 20 м [1].

Холмы поменьше ‒ это то, что на бумаге называют песчаными буграми, дюнообразными всхолмлениями, а в разговоре ‒ просто дюнами или островами. О происхождении их я ничего не могу сказать. Кажется, это всё те же останцы первой надпойменной террасы Оки, только ещё более размытые и перевеянные, а потому более низкие, 2‒6 м. На них почти всегда растут сосны и часто сохраняется какое-нибудь любопытное местное название: Борок, Вертский городок, Воронья гора, Марьина роща, Ундрих.

Длинные (100‒500 м) и широкие (10‒30 м) [1] валы, собранные на пойме гармошкой, издалека не так приметны, как другие «холмы». Только когда двинешься им наперерез, пять раз поднимешься и спустишься обратно в сырые ложбины, тогда только вспомнишь термин «сегментно-гривистая пойма» и поймёшь, что это и были гривы.

А ведь всего-то хотела сказать, что прошли мы между озером Ундрих и «дюнообразным всхолмлением» Ундрих. В общем-то, ничем не примечательное озеро, разве что дубы на берегу приятны. Стояли, все как один, душистые, с медными суховатыми листьями. Листья падали часто и  ударялись о ветви со звенящим шорохом.

Нам повезло. В то время как в Рязани дубы стояли ещё зелёные, здесь на иных не осталось листвы. Протянули бы ‒ и этого золотого времени не застали.

Тереховская дубрава развернулась на горизонте невиданно расшитым цветным поясом ‒ красный, оранжевый, зелёный, рыжий, жёлтый! Цапли покинули её и, наверное, не знают, каким красивым становится их дом осенью.

Озеро Кужиха лежало перед дубравой очень синее и как будто клейкое, словно суп из сыроежек. По берегам его давно вызрел шиповник, кусты стояли сплошь в ягодах.

Тут и там торчат из воды пучки и целые островки болотной травы. Озвучивалось предположение, что эта трава и дала название озеру. У Даля можно найти слово куга (ударение на последний слог): болотное круглостебельное, безлистное растение, которое идёт на плетушки разного рода и на оплет стульев; губчатый тростник, осока, ситник, ситовина, ситовник [2].

С другой стороны, возьмём описание церквей и монастырей Добролюбова [3]. Рассказывая о Тереховом Воскресенском монастыре, он обращается к документам XVII века и цитирует некоторые места. Там любопытные вещи, например: «…что было старая Ока река текла, да озерко Чудинъ да половина озерка Кужевты» (курсив везде мой ‒ F. F.). Наша Кужиха есть даже в названии одного из документов ‒ «Грамота игум. Терехова мон. Порфирiю съ братiею объ отдаче въ оброчное содержанiе половины оз. Кужехты. 7155 (1647) г.». В этом случае, видимо, можно предполагать уже субстратное (финно-угорское) происхождение топонима.

А если открыть карты Менде, ‒ это середина XIX века, то там вообще читается «Кужера».

Впрочем, оставим сие филологам.

И вот он, лес. Торжественно и тихо. Только по опушкам гремит под ногами сухой дубовый лист. Везде его запах. Иногда пахнет грибом.

Золотые листья вязов осыпаются от любого ветра. Сыплются, сыплются, кружатся в луче солнца. Их лёгкий шорох ‒ та же тишина. Лес падающих листьев.

Вышли к тому месту, где стояли весной. Могучий дуб жив-здоров. Южным берегом Чудино пробрались на мыс, с которого открывается вид на тот самый останец первой надпойменной террасы. Мыс обжила ежевика, на каждом шагу её плети-растяжки, выкатываешься на берег весь расхристанный. Но здесь уже можно сесть под дубом и съесть что-нибудь наконец смотреть, как подсвечивает вода склонённые над ней ветви. Можно думать.

В одной хорошей книге о ранней Руси мне встретилось описание свидетельств разгрома Супрутского городища, что в Тульской области. Позволю себе процитировать:

«Штурм поселения происходил со стороны реки. Среди наконечников представлены как обычные для роменской культуры типы, так и характерные для русской дружинной культуры. И направление штурма, и характер оружия исключают вариант разрушения посёлка степняками.

Вероятно, при первой попытке нападавшим не удалось захватить поселение. Как временные захоронения защитников городища, погибших при первом штурме, следует рассматривать костяки, расчищенные в подклетях жилищ. В результате второго штурма посёлок был полностью уничтожен. Очевидно, акция носила показательный характер. В пользу этого свидетельствует тот факт, что, помимо мужчин, были убиты женщины и дети, которые обычно захватывались в качестве рабов. Было убито и множество лошадей, также высоко ценившихся в то время. На многих женских костяках сохранились украшения. Костяки не были захоронены, они остались лежать либо на поверхности, либо в сгоревших постройка» [4].

Бесстрастность археологических текстов восхищает меня. Потому что не создаёт эмоциональных помех для восприятия. Видимо, это относится и к любым другим научным текстам.

Почему я вспомнила это описание? Потому что мы знаем кое-что и о Тереховском городище. Его уничтожали как минимум дважды. Первый раз ‒ в VII в. степняки, второй ‒ в XI в. славяне. [5] И если седьмой век ‒ это рязано-окцы, то одиннадцатый ‒ уже мещера. И вот сижу я совсем недалеко от того городища, где жили и где умирали окские финны, летописная мещера…

Ладно, грустно всё это.

Лучше о жизни. Например, под слоем опавших листьев здесь обнаружились россыпи желудей. Каждый желудь ‒ чуть не с мой мизинец. Некоторые с трещиной, из неё торчит хвостик-корень. На что надеются?

Мы подумали и решили, что обходить всю дубраву не будем. Вернёмся к началу Чудина, спрячем рюкзаки и налегке пройдём на останец. Казалось бы, промахнуться негде. Но тут-то и засела свинья.

Для рюкзаков мы места так и не подыскали. Махнули рукой ‒ и так дойдём. Но по селу делать крюк не хочется, пойдём низом, по берегу озера. Нам всё казалось, что там должна быть тропа. Балансируя на куче бытовых отходов, сплошь заросших бешеным огурцом, руководитель похода пришёл к выводу, что тропы всё же нет. Но возвращаться обратно уже было бессмысленно. Поэтому штурм продолжился. Берег к этому времени совершенно отчётливо приобрёл уклоны обрыва. Я спустилась ниже, там меня ждал кочкарник. Всё забыла, пошла по кочкам и, конечно, тут же растянулась. Интрига в том, что нужно ходить между кочек.

Внизу мне не понравилось, полезла обратно наверх. А тут уже затянула всё ежевика.

В конце концов, пришлось идти посередине, в бурьяне.

На останец мы, конечно, пришли. Но время потеряли. А осенний день, как было сказано выше, не летний.

Почему так важно было попасть на останец? Потому что отсюда, с вершины открывается вид удивительной красоты. Видна дубрава, видны изгибы озера. Шумят над головой сосны. Солнце высвечивает каждую иголочку. Под соснами тут и там выглядывают маслята и мухоморы. Краснеют на тонких ножках кисти ландыша. Я видела их в мае, когда они были цветами.

Кто-то соорудил здесь качели. Можно осторожно покачаться. Качели смотрят в ту единственную точку, которая притягивает взгляд. Качаешься ‒ будто какой-то обряд совершаешь.

Хорошо, но дорога не ждёт.

Из Терехово в Надеино ведёт асфальтовая дорога. Через 40 минут пришли по ней в деревню, а к этому времени и солнце начало опускаться. Нужно искать, где вставать.

В трёх километрах к востоку от Надеино, в лесу, на карте нарисован ручей с бродом. А в километре от Надеино растут среди леса яблони ‒ видимо, бывшие сады. На одной ещё были яблоки ‒ холодные, с шипучим соком. Почти в темноте, зато с пакетом этих яблок мы и пришли к ручью. Очень люблю такие ‒ быстрые, прозрачные, с песчанистым дном. Ручей пересекал дорогу и уходил дальше в лес.

Встали неподалёку.

А теперь можно открыть страшную тайну: в прекрасной Тереховской дубраве, в октябре (!), я таки сняла со штанов десяток клещей, и ещё одного отловила в палатке. Клещи были индифферентными, цеплялись скорее по привычке, но всё равно подлецы они. Весной их здесь не было!

Литература:

[1] Кривцов В. А., Тобратов С. А. и др. Природный потенциал ландшафтов Рязанской области. Монография. Рязань, 2011.

[2] Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. 3-е изд., испр. и доп. Спб.‒М., 1903‒1909.

[3] Добролюбов И. Историко-статистическое описание церквей и монастырей Рязанской епархии, ныне существующих и упразднённых, с списками их настоятелей за XVII, XVIIIи XIXст. и библиографическими указаниями. Т. 4. Рязань, 1891 г.

[4] Григорьев А. В. На Десне и Сейме, в верховьях Дона и Оки // Русь в IX ‒ X веках: археологическая панорама. М.-Вологда, 2012.

[5] Ахмедов И. Р. Мещера // Егорьевский курьер. № 25. 2011 (http://www.kominarod.ru/gazeta/usersnews/2011/06/20/usersnews_2105.html)