С благодарностью Марии.
БЕЗ НАДЕЖДЫ
Что если вдруг взрывная волна,
Оборвет наши сны,
Зачеркнет наши планы,
Что если я не успею сказать
О самом главном.
Е.Войнаровская – Взрывная волна
Жили они не слишком хорошо, несмотря на внешний достаток и уважение со стороны окружающих. Между ними было слишком много разногласий, они ссорились довольно часто, как впрочем, и все подобные пары после десяти лет в браке, они мало и редко бывали вместе. Общих тем становилось меньше, взаимных претензий больше, но, тем не менее, они не расходились, не разбегались, не разъезжались. Теплилось еще что-то в очерствевших сердцах.
Глеб и Надежда жили в Москве, в центре, еще не успевшем до конца променять свою изысканную красоту досоветской архитектуры на безликие и серые новостройки. Здесь еще пахло поздней весной сиренью, и дышалось особенно глубоко. Надежда запах сирени никогда не любила, а Глеб, напротив, намеренно возвращался домой с работы пешком, шел через аллею, глубоко и с наслаждением дыша. Возвращался поздно, чаще всего заставал жену уже спящей. Тихонько раздевался, ложился рядом и всякий раз долго думал, уставившись в потолок, не проснется ли она, если так осторожно-осторожно обнять ее полуприкрытые тонкой тканью шелковой ночной сорочки плечи. Всякий раз думал и никогда не обнимал, не решаясь нарушить ее и без того беспокойный сон.
Когда Надежда просыпалась – обычно в половине десятого – его никогда не было рядом. Она даже не всегда знала наверняка, ночевал он дома или нет, а спросить не хотела, не то, что бы боялась узнать правду, просто не хотела лишнего повода для выяснения отношений. После сна Надежда еще подолгу сидела на кровати, глядя в небо через чистое окно. Потом занималась домашними делами и уходила на несколько часов скитаться по городу. Она чувствовала себя почти свободной, забывая телефон дома, а он, как всегда, звонил дважды за день и успевал придумать себе тысячу причин, почему Надежда не отвечает, в перерывах между деловыми переговорами, составление бюджетов и планов развития и других приносящих прибыль ненужных обязанностей. На рабочем столе Глеба рядом с дорогим ноутбуком стояла рамка с фотографией Надежды и перекидной календарь. Сперва Глеб всегда брал в руки рамку и долгим взглядом изучал черты собственной жены: она была почти такой же, как на фото, в жизни, сумела как-то сохранить молодость, красоту, свежесть, но глаза ее давно уже не блестели так, как это было десять лет назад, когда он, восторженный и по уши влюбленный, попросил ее руки, неловко приклонив колено и протягивая дрожащими руками обручальное кольцо. Кольцо он давно уже не носил, но от него остался след на всю жизнь на безымянном пальце, что-то вроде аллергии, не на брак. На золото. После Глеб всегда смотрел на календарь и, улыбаясь, думал: «Обязательно возьму отпуск через неделю, повезу Надежду в Марсель».
У него был один выходной, и этот день Глеб и Надежда проводили вместе. Не важно, дома или в гостях, в кафе или ресторане, за городом или у друзей, не важно, в ссоре или в тени былой нежности, но всегда вместе. И было страшно подумать и ему, и ей, что будет, если хотя бы один раз этот единственный день у них отнимут. В тот раз Глеб повез ее в самый большой парк на пикник, и Надежда взяла с собой корзинку и клетчатую скатерть. Солнце светило особенно ярко, по-весеннему, и небо было ясным, приятным, не предвещающим беды.
- Знаешь… - он долго смотрел ей в глаза, вокруг которых уже появлялись тонкие, неглубокие лучики морщинок, но Глеб видел ее все ту же, молодую, красивую. Он подумал, что слишком давно не говорил ей о самом главном, слишком давно не произносил ни вслух, ни про себя этих слов, а ведь был все так же влюблен. Неужели так вообще бывает? Прожить столько лет, но не утратить и малой доли тех чувств, что бушевали в сердце в самом начале! Глеб знал, что Надежда не сумела сохранить свои в такой же неприкосновенности, а она знала, что он по-прежнему привлекает женщин, даже напротив, теперь, с появлением легкой седины и опыта во взгляде, пользуется еще большим успехом, Надежда была уверена, что он изменял ей хотя бы раз, но ошибалась.
- Что? – беззаботно спросила она. На горизонте появились шесть человек, все были облачены в деловые костюмы, шли они неторопливо и важно, Надежда нервно оглянулась. Беззаботность исчезла с ее лица, уступив место беспокойству.
- Я тебя… - он не успел закончить, жена перебила Глеба, неловко отняв руку. Его ладоням стало холодно в этот теплый день.
- Глеб, у меня дурное предчувствие, - даже цвет ее лица изменился, как будто полиция приехала именно за ней. – Не знаю, что такое…
- Надь, ну что ты, все же хорошо, - как мог попытался он успокоить супругу, но настроение Надежды было испорчено предчувствиями, тревогами, страхами. Он приобнял ее за плечи и прижал к себе, почти забытый жест.
- Здесь на газонах не сидят, так что попрошу, - один из шести подошел поближе и многозначительно положил руку на свой кейс, посмотрев на Надежду. Ей показалось, что в кейсе что-то страшное.
- Простите, - тихо извинилась она, и словно туман окружил ее со всех сторон. Она больше не чувствовала объятий мужа, не чувствовала его присутствия рядом, будто все исчезло. Все, кроме шестерых и нее самой. Мужчины, одетые в деловые костюмы, смотрели на нее с одинаковыми выражениями безразличного отчуждения на лицах. Ей было жутко, страшно, голова шла кругом, и не хватало воздуха. – Кто Вы такие?.. – испуганно спросила Надежда, как хотелось ей вернуться, немедленно вернуться в свою жизнь, а еще лучше на десять лет назад, когда не было между ней и Глебом той стены непонимания, стены недоразумений, которую старательно возводили оба они недостатком душевных разговоров.
- Тебе этого не нужно знать, - сказал один из них.
- Большинство людей даже не замечают нас, - грустно произнес другой.
- Но ты иная, - заметил третий. – Может быть, поэтому…
- Что поэтому? Что? – воскликнула Надежда, она была похожа сейчас на любопытного ребенка, перед которым приоткрыли страшную тайну, и в ней смешались страх и волнение, желание узнать все и сразу.
- Тише, - призвал четвертый.
- Ей не нужно знать большего, - решил пятый.
- Мы всего лишь офисные работники, - громко рассмеялся шестой. Туман становился гуще и тяжелее, он обволакивал Надежду с ног до головы, а она судорожно хлопала ртом, пытаясь захватить воздух, до тех самых пор, пока веки ее не сомкнулись, и она лишилась чувств.
- Надя! Надя! – очнулась женщина, услышав испуганный голос своего супруга. Осторожно приоткрыла глаза и увидела, как он склонился над нею, и глаза у него были влажные. – Наконец-то… Я так испугался за тебя, дорогая…
- Что случилось? – держась за голову, спросила Надежда.
- Солнечный удар, ты потеряла сознание и изрядно меня напугала.
- А где они?!
- О чем ты?.. – не понял Глеб, и что-то между ними изменилось. По крайней мере, с его стороны. Несколько дней он не был на работе, а находился все время с ней, боясь, что что-то случится снова, но ее это только раздражало.
Почему-то эта встреча с шестью людьми в парке не выходила у Надежды из головы, будто это был знак, но знак о чем, к чему, зачем. Она не знала и сама, просто ей так казалось. Из-за предчувствий и страхов Надежда стала раздражительной, срывалась по любому поводу, и Глеб возвращался все позднее и позднее, лишь бы не слышать устроенных к его приходу скандалов. Поначалу он пытался успокоить ее, заверить, что ничего не произойдет, что все будет хорошо, но она была убеждена в обратном, и это ее упрямство заставило его совершить самую большую ошибку в своей жизни: он сдался.
- Нет, я занят, не отвлекайте меня по пустякам, - раздраженно бросил он в трубку своему референту. Глеб ушел в работу с головой, так было легче. Здесь у него была рамка с фотографией Надежды и календарь, глядя на который так легко мечтать. Он смотрел и думал, что обязательно повезет ее в Марсель, обязательно скажет ей, как сильно ее… С мысли сбил очередной звонок. Глеб схватил трубку, поднес к уху, рискуя сжатие пальцев разломать крепкий пластик, и нахмурился. – Я же сказал, черт возьми!
- Глеб Викторович… - голос референта прозвучал не кокетливо, как это бывало обычно, а осторожно, тихо и дрожащее. – Ваша жена…
- Что с ней?! – раздражение превратилось в беспокойство, в панику, в отчаяние. Минута молчания, повисшая в трубке, показалась вечностью, нарисовался знак бесконечности в сознании, вечные муки неведения.
- Мне очень жаль… - прервалась тишина, обрубилась ударом топора. Сердце рвалось из груди. – Несчастный случай.
- Где она?! В какой больнице!? Говори же, черт тебя дери!
- 67-ая… Паталого-анатомическое отделение, - сказала референт, произнести слово «морг» побоялась. Трубка выпала из рук Глеба. Разбилась о пол. Куски пластика лежали возле подошвы начищенных туфлей. В голове что-то зазвенело, хотелось проснуться от страшного сна. Но самые страшные сны – это всегда реальность. Он еще тысячу раз успел подумать, что этого не может быть, что-то вроде «только не она», но изменить ни его мысли, ни его дела уже ничего не могли.
Он резал свои руки, безжалостно и бездумно. Резал лицо. Резал все тело. Ему было все равно чем, он не думал об этом, не думал о том, что умрет от потери крови или же от болевого шока. Ему хотелось просто сейчас же перестать существовать. Он резал себя, не задумываясь. Это был аффект.
***
Был выходной. И он не мог поверить, что не будет смотреть в ее глаза, возле которых начали появляться тонкие ниточки неглубоких морщин, что не возьмет ее за руку, что никогда уже не скажет тех слов, что так давно ей не говорил. Его губы, зная о невозможности прощального поцелуя, пересохли, потрескались. Если бы он посмотрелся в зеркало, он бы сам себе напомнил живой труп. «Живой» - какое досадное слово.
Не важно, дома или в гостях, в кафе или ресторане, за городом или у друзей, не важно, в ссоре или в тени былой нежности, никогда уже не будет ни того, ни другого. Планы перечеркнуты. Он не мог видеть календари, он возненавидел Марсель, он проклинал самого себя. Стоя над разрытой могилой, он бросил вниз одинокую розу, не смог последовать традиции, дарил ей цветы, как живой, и произнес шепотом: «Я люблю тебя». Слишком поздно.
Дома он то бережно старался сохранить каждую ее вещь, то, напротив, решался выбросить все, что напоминало о ней. В минуты такого порыва Глеб наткнулся взглядом на запечатанный конверт. На нем было написано идеальным, каллиграфическим почерком: «То, чего я не успела…». Мужчина сел на кровать и распечатал его, стал читать, судорожно прыгая глазами по ровным строкам.
1. Увидеть море.
2. Посадить дерево.
3. Подняться в небо.
4. Провести ночь у костра.
В голове не укладывалось. Такие простые вещи. Такие простые желания. Почему же она никогда не говорила, что хочет этого? Почему молчала? Глеб смотрел в одну точку, сидя в одном и том же положении и все так же сжимая в руках исписанный лист бумаги. Так продолжалось до самой ночи. Глаза болели, стали красными, а он ведь не проронил ни одной слезинки. Ему казалось, что если он заплачет, то признает ее смерть. Защитная реакция, не более того.
Ночью мужчина проснулся от прикосновения. Он вздрогнул и огляделся по сторонам, удивляясь, что вообще сумел заснуть. Никого не было, да и кто мог быть в этой пустой темной комнате, кроме него. Глеб тяжело вздохнул и прикрыл глаза. Отчетливо почувствовались холодные пальцы на небритой щеке, они проскользнули ниже, коснулись губ. Глеб распахнул глаза снова. Конечно, никого не было рядом. Он просто бредит. Он сошел с ума от горя.
- Надя… - тихонько позвал мужчина, разумеется, никто не ответил ему. Даже призраки не разговаривают с сумасшедшими. Глеб отчаянно сжал пальцами простынь, когда повторилось прикосновение к его лицу. Безумие, бред, делириум. Горе ослепило его, горе выжгло его до конца. Он просто лишился рассудка. Глеб услышал, как скрипнули пружины матраса, будто кто-то лег рядом с ним. Он просто спятил. Ощутил прохладное дыхание на своей груди, а потом его губ коснулись чьи-то невидимые, холодные. Определенно, спятил. Рехнулся. Тронулся. Неудивительно.
- Надя… Я так люблю тебя… - прошептал Глеб, не открывая глаз. Ему хотелось, чтобы это не кончалось. Прикосновения были такими реальными, такими настоящими, пусть этот сон продлится вечно. Пусть. Пожалуйста.
Утром все закончилось. Наваждение ушло. Глеб решил, что это был сон. Призраков не существует, а вот сумасшедших много. И он был уверен, что станет одним из последних. Еще немного без нее. Еще один выходной. Без Надежды.
***
Ночью все повторилось. В том, что бы считать себя сумасшедшим, был один плюс: можно позволить себе все, что только вздумается. Холодные невидимые губы лишь слегка коснулись его горячих, а он ответил на поцелуй горячо и страстно. Ему было все равно уже, что это такое, призрак или, действительно, делириум, но он был уверен в том, что целует свою жену. Этого было достаточно.
- Надя… Наденька… - шептал он, обнимая невидимую женщину рядом с собой. – Почему же ты не говоришь, не отвечаешь мне?.. – Глеб замолчал, поцеловал снова. Он не открывал глаз, так казалось, что все по-настоящему, что она здесь, его Надежда, что жива… Утро приносило с собой тяжелое разочарование. Призраки исчезали, исчезали иллюзии, и возвращалось то, что оставалось еще от рассудка. Он часами сидел на одном и том же месте. И думал. О самоубийстве.
***
Глеб не понимал, жив ли он еще или нет, Глеб не дышал, Глеб просто забыл дышать. Веки медленно закрылись, ресницы сомкнулись, и только внутренний голос отчаянно шептал: «Очнись… Очнись… Очнись, черт тебя дери! Рано!». Вместе с глубоким судорожным глотком воздуха к нему пришла смутная мысль, и теперь он с нетерпением ждал наступления ночи. Он лежал на кровати, когда пришло помутнение разума, когда пришел призрак.
- Надя… - его пальцы запутались в невидимых волосах любимой женщины. – Ты прости меня, я случайно нашел твой список… Неужели ты знала, что это случится? – она поцеловала его в губы, так он решил, закрывая глаза. – Ты приходишь ко мне… А придешь ли, если я буду не дома?.. Я хочу, чтобы ты была рядом, потому что я собираюсь исполнить все то, что ты не успела. Ты будешь со мной? – и снова поцелуй. Глеб воспринял это как ответ «да».
Утром он всегда хотел умереть. И, проснувшись утром в гостинице Марселя с видом на побережье, он тоже хотел умереть. Самое тяжелое состояло в том, чтобы дождаться ночи. Ночью приходила она, ночью приходило безумие.
После ночного сна на берегу Средиземного моря была ночь возле посаженного дерева, потом ночь в самолете и, наконец, ночь у костра.
В лесу, в дрожащем свете пламени он был уверен, что обнимает, целует Надежду, что она рядом, близко, что она близка. В этом было что-то жуткое, но вместе с тем, что-то по-настоящему чувственное, что-то откровенное до боли. Это была последняя ночь. Глеб знал, что она больше не придет. Все то, что она хотела успеть, наконец, было исполнено. Она не придет – значит, и ему нечего здесь больше делать. В голове звучала строчка из песни. «Я это так давно и навсегда решил». Без Надежды нельзя жить, это не жизнь, это подобие жизни. Но может быть есть еще способ вернуть ее? Даже если для этого придется… самому спуститься в ад?
***
Глеб многое успел об думать, сопоставить факты и выявить причинно-следственные связи. Ведь все началось там, в парке… Именно туда мужчина направился, едва поднявшись с постели. В его кармане было тонкое лезвие, на всякий случай.
Он встретил шестерых людей, в деловых костюмах, при галстуках, они тихо прогуливались вдоль пруда, о чем-то беседуя между собой и с наслаждением любуясь видами пробудившейся природы. Глеб вспомнил, что видел их однажды, там, что именно после этого его жена так переменилась. Мужчина подлетел к одному из них, крепко схватил за лацканы пиджака и посмотрел в глаза, бесстрашно и с ненавистью.
- Это вы! Вы во всем виноваты! Вы убили ее! – закричал он, его охватил гнев, настоящая живая эмоция впервые после того, как все закончилось. Шестеро рассмеялись в один голос.
- Кто мы? Всего лишь ангелы смерти, - покачал головой один из них.
- Убийство совершил простой человек, - кивнул другой.
- Ты сам убил ее, - произнес третий.
Глеб не выдержал, он ударил первым. И бил их до изнеможения, они же не отвечали, только смеялись в ответ, жутко, неприятно, и этот смех отражался в его ушах звоном, как бывает, когда шалит давление. Их лица уже превратились в кровавое месиво, легкие перестали вбирать кислород, сердца не бились, когда подоспела полиция, но смех не прекратился даже тогда, когда его, скованного холодной сталью наручников, посадили в машину.
***
В камере всегда царил полумрак. Сырые стены, покрывшиеся плесенью, окружали его со всех сторон, и только решетчатая дверь маячила перед глазами призраком утраченной свободы. То, что он натворил в парке, ничего не изменило. Надежда не приходила больше, и он знал, что теперь остался лишь один выход. Как там было? Спуститься за ней в ад?
Глеб улыбнулся, поднося лезвие к запястью. Он знал: это не слабость, это его решение, принятое еще давно, еще десять лет тому назад, когда Надежда была его невестой. Дело было не в том, что он не мог без нее жить. Мог. Дело было не в том, что он был не в силах это пережить. Пережил.
Дело было в том, что он не хотел. Не хотел без нее ничего.
Эта любовь была больше, чем жизнь.
- Прости, что задержался, Надя, - сказал он и вонзил лезвие в запястье, глубоко и сильно. Разрез вдоль. Он не чувствовал боли, она отошла на второй план, но рассудок его сейчас был куда чище и яснее, чем когда-либо. Решение было сознательным, твердым, не продиктованным ни горем, ни состоянием аффекта. Без Надежды невозможно быть счастливым. Жизнь без надежды на счастье – фарс. – Я иду к тебе… Любимая… - последние слова и минута до того, как воссоединятся две души, созданные друг для друга.
***
- Что ты будешь на завтрак? – спросила она, улыбаясь.
- Что приготовлю, - лукаво ответил он, поцеловал ее губы горячо и вместе с тем так нежно и трепетно и поднялся с постели. – Давай рванем завтра к морю, а? В Марселе такие закаты… - мечтательно проговорил он, уходя.
- Что на тебя нашло? – удивилась женщина, когда ее муж вернулся с подносом в руках.
- Дурной сон. Мне кажется… - задумчиво проговорил он, присаживаясь возле нее на край кровати, и внимательно посмотрел ей в глаза долгим и нежным взглядом. – Кошмары существуют только для того, чтобы мы поняли, как сделать лучше явь.
- Философ из тебя никакой, - добродушно рассмеялась она и, обняв его крепче, прижавшись, вовлекла в долгий поцелуй, как говорил Гете, соприкосновение двух душ кончиками губ
КОНЕЦ