Я не помню точно, как мы с ней познакомились, но, кажется, ее звали Маша и она была хороша собой. Причем красота ее была какая-то самобытная. Девушки вроде нее никогда не появлялись на обложках журналов, не мелькали на экранах телевизоров и светились в кино. Ее необыкновенно большие глаза на фоне довольно грубых черт вдохновили бы разве что нищих живописцев с Арбата, и именно это в высшей степени служило подтверждением всей художественности образа, что создала она себе и пыталась создать вокруг. Да, глаза ее были необычайные, но в их глубине таилась какая-то сила или, быть может, наоборот, удивительная слабость. Сколько прошло времени с тех пор, как мы виделись в последний раз, но я до сих пор не уверен в том, что верно разгадал загадку этих черных огромных глаз.
Маша сидела в кресле-качалке, важно положив ногу на ногу и покуривая тонкую дамскую сигарету, зажатую между красивых тонких пальцев.
- Я тебя не люблю, - начала она без повода, и черные глаза устремились на меня, словно пытались заглянуть мне в душу. Я нервно рассмеялся, бесстрашно глядя в ответ.
- За что же? – вопрос сорвался с губ сам по себе, не то, что мне было особенно интересно, но тем не менее, подобные признания, особенно, если их произносили таким грудным, сильным голосом, настораживали меня и заставляли задуматься. Не столько о том, кто был их адресантом, сколько о самом себе. Что же я делаю не так, что меня не любят?
- А за что тебя любить? – Маша ответила вопросом на вопрос и замолчала. Повисла неловкая тишина, и мне стало не по себе. Я не знал, что для меня лучше: не то чувствовать на себе ее пронзительный темный взгляд, не то не чувствовать его вовсе. Я тоже закурил, выпустил в воздух пару сизых колечек горького дыма и долго наблюдал, как они поднимаются вверх, к потолку и растворяются там, высоко над моей головой. В эти минуты в ней проносились мириады самых нелепых мыслей и предположений. Действительно, за что меня любить? Человек я далеко не самый порядочный. Как и все, со своими загонами, недостатками, принципами. Но других же любят? А чем я хуже? Нет, ну объективно?
- Я бы мог придумать хоть что-то, что выставило бы меня в хорошем свете, - сказал я, отвернувшись к окну. В отражении в стекле я видел ее неподвижную фигуру. – Но зачем? Разве я прошу, чтобы меня любили?
- Никто не просит, но все хотят.
- И ты?
- Я? – изумилась Маша. У меня сложилось вдруг ощущение, что она инопланетянка или существо из другого мира. Было в ней это потустороннее, странное, то самое в глубине ее глаз, чего я никак не мог понять. – Мы говорим о тебе. И так как у меня нет к тебе ни малейшей приязни, я не думаю, что стоит делиться с тобой своими желаниями, - отрезала.
- Как знаешь, - пожал плечами я и собирался выйти прочь, чтобы никогда больше не видеться с Машей, ведь она так открыто дала мне понять, что ничего хорошего между нами не может быть. Я, честно, не хотел любви или каких-то там других отношений, но надеялся на дружбу. Такую, чтобы можно было на досуге черкнуть пару строк в письме, сходить прогуляться однажды летом, пригласить на день рождения. Она же не хотела от меня ровным счетом ничего, кроме моего окончательного ухода из ее квартиры, из ее круга общения и, наверное, из города, где она живет, как план-максимум.
В дверь позвонили, я замер на месте, не решаясь ни ответить, ни повернуться к Маше. Она беззвучно встала и прошагала мимо меня, словно не замечая. Я порывисто схватил ее за рукав шелковой блузки мужского кроя.
- Стой, не открывай, - настойчиво сказал я, глядя в черную бездну ее глаз. Маша нахмурила тонкие брови. – У меня дурное предчувствие.
- Тебя совершенно не за что любить, - ответила она так, будто мои слова каким-то образом подтвердили эту ее догадку. Мне стало обидно и даже больно, пожалуй. Я же действительно хотел помочь, но натолкнулся в который раз на ее несокрушимое упрямство. Интересно, что она думала обо мне в тот момент? Держу пари - после она никогда уже не думала обо мне.
- Постой же ты! Это опасно, я знаю! – не унимался я. Звонок повторился снова. – Не открывай. Ты же никого не ждешь, да? – я ухватился за очередную мысль в своей голове. – А хорошие люди, ты знаешь, они без приглашения не приходят, и вообще!
- Хватит нести чушь! – не выдержала Маша, резко вырвала руку и решительно направилась к двери. В ее квартире всегда пахло сиренью, и я чувствовал, как начинается мой очередной приступ аллергии, но все же пошел следом за ней, вдыхая этот пропитанной сиренью воздух полной грудью. Мне не было страшно. К своим предчувствиям я давно уже привык, но прислушиваться к ним начал сравнительно недавно, раньше – не доверял.
Машина квартира была самой бредовой планировки из всех, что мне приходилось видеть когда-либо. Комнаты располагались так, что, выходя из комнаты и приближаясь к прихожей, мы прошли через кухню насквозь. И лезвие ножа для резки мяса так призывно блеснуло, что я не удержался и взял орудие с собой, так, на всякий случай.
- Ты совсем дурак? – вроде бы вопрос, но в Машиных устах звучало, как законченное утверждение, не требующее доказательств, поэтому отвечать я не стал, лишь хмыкнул и затаился у стены. Маша закатила свои черные непробиваемые глаза и повернула дверную ручку вниз. Дверь открылась со скрипом, и длинное серебристое дуло уперлось в лоб хозяйки дома. Маша судорожно сглотнула, и ее огромные глаза стали совсем круглыми. Я не стал медлить: повиновался своему слепому предчувствию и сделал резкий выпад. Нож, подобно ритуальному кинжалу, вонзился незнакомцу в горло. Подумать только – успей он нажать на курок прежде, чем упал, истекая кровью, - и Маша легла бы рядом с ним. Их можно было бы похоронить в одном гробу, но ее мне было бы жаль, и я был рад, что все случилось так, как случилось.
- Что происхо… - вопрос она не смогла закончить, прикрыла рот ладонью, чтобы не закричать. Кажется, то, что произошло, немного шокировало ее. Нет, ну в первый раз всегда сложно.
- Можешь покричать, но только очень тихо, - посоветовал я и оглядел место преступления. Было слишком много крови вокруг. На ее запах непременно набегут любители падали, не нужно было быть экстрасенсом, чтобы знать это. Я взял ставшую ничейной винтовку, устало пихнул ногой отяжелевшую руку покойного, оказавшуюся у Маши на пороге, и поспешно закрыл дверь. Нужно было сделать передышку.
- Объясни мне, черт возьми, что здесь происходит! – потребовала Маша, я усадил ее на табуретку и присел рядом на пол, глядя в глаза. В тот момент я видел отчетливо: в их глубине не сила, а страх, самый настоящий страх. Впервые я увидел в ней маленькую девочку, которой было до безумия страшно. И дело было не только в том, что случилось на ее глазах. Этот страх жил в ней постоянно. Стена, которую она старательно возводила между собой и людьми, которых не любила, между собой и мной, рухнула в одночасье, и я мог теперь прочитать ее: Маша была одной из тех, кому открыто больше, чем обычным людям, с самого детства ее мучили видения, о которых нельзя было рассказывать даже самым близким, и ей, как никому другому, было ясно, что незваный гость был посланником иных миров. Как и она сама, быть может.
- Идет охота, Мария, - коротко пояснил я. Маша подняла глаза, а я тяжело вздохнул, глянув на часы: на подробные объяснения у меня не было времени. Я задрал рукав пиджака и продемонстрировал ей черное клеймо от запястья до локтя. Это было изображение волка. В круглой рамке прицела.
- Охота на тебя, - догадалась Маша и отвела взгляд. Мне стало жутко стыдно, что ей пришлось участвовать во всем этом, мне стоило уйти раньше, гораздо раньше, чем они пришли за мной, но назад пути не было: охота началась.
- Прости, что… - начал я, Маша махнула рукой, сделала глубокий вдох и вдруг сорвалась с места, кинулась в комнату и очень быстро вернулась. В руках ее была черная коробка. Маша упала на пол, открыла крышку и стала доставать одну за другой парафиновые свечки, потом мел. Она старательно чертила на старом истертом паркете пентаграмму, вписанную в круг, старательно расставляла по углам свечи и зажигала их. Потом что-то шептала, что-то, из чего я не понял ни единого слова.
- Скажи мне только, почему они охотятся за тобой? – попросила Маша. Пугливый ребенок в обличии молодой женщины был готов к обороне. Себя, разумеется.
- Потому что меня не за что любить, - улыбнулся ей я, прикурил от свечки и с наслаждением задымил, вытесняя ненавистный запах сирени терпким сигаретным дымом. В одной руке у меня был нож, в другой – чужая винтовка. Часы отмеряли мое время. А единственная женщина, которая была сейчас рядом, не испытывала ко мне ни малейшей приязни. Это был не тот финал, которого я хотел на протяжении жизни, поэтому сдаваться я не собирался. Клеймо на моей руке, объявившее меня последним из волков, напоминало о тех, кто уже пал жертвой этих существ. Была ли Маша на моей стороне? Я не знаю, до сих пор не знаю, но она не нападала на волка, и волк за одно за это был готов признать ее своим другом.
Дверь распахнулась сама. И они попытались ворваться. Сколько их было, я не считал, но патронов в винтовке не хватило и на половину. К Маше они не могли приблизиться, детский рисунок мелом на полу сдерживал их. И я в любую минуту мог просто шагнуть к ней, чтобы спастись, но этот шаг стоил бы мне гордости, а гордость могла стоить жизни. Такой морально-нравственный выбор не вселял оптимизма, но, странное дело, за моей спиной стояла Маша – и я знал, что она не вонзит кинжал в эту спину. Волка легко приручить. Достаточно быть человеком.
- И долго это будет продолжаться? – спросила Маша, когда выдалась свободная минутка. Я оглянулся.
- Пока есть возможность, надо уходить, - сказал я. – Не провожай, - махнул рукой и вышел. Они встречали меня уже в коридоре, и Маши это не касалось. Я знал, что не вернусь в ее квартиру, что никогда больше не буду общаться с ней, не скажу даже слова, чтобы не задеть, чтобы не напомнить ей о том, что она - пришелец с другой планеты, я – волк, на которого так удобно вести охоту, загоняя все глубже в лес, а эти, остальные – существа, которых я никогда не назову людьми.
Город будет преследовать меня, путь к отступлению – это вокзал. Все, что я могу, это уйти. Мне пора домой, в лес. Прощай, Маша. Пусть у тебя все будет хорошо. И за твоими глазами, темными, как бездна, пусть кроется всегда сила, а не тот страх, что прячется за ними на самом деле. Страх быть не понятым.
Охота же не закончится до тех пор, пока ловкие стрелки на вертолетах не смогут попасть волку в самое сердце. Да, прощай, Маша.
Если я верно помню твое имя.