Я никогда не видела океана. Море – видела, а вот океан – нет. Иногда дико хотелось накопить денег, и выехать куда-нибудь в круиз, каким-нибудь жарким августом, чтобы купаться в открытом океане, на глубине в тысячи метров. Чтобы черпать соленую воду, впитывать ее каждой клеточкой – такую темную, пугающую, но – такую нежную. Пропускать ее между пальцами. Улыбаться линии горизонта. Чувствовать себя русалкой, совсем как в детстве, когда плюхалась в корыте во дворе у бабушки в Оклахоме, и представляла, что я русалка – которую поймали и посадили в такое маленькое корытце, пленили, и насильно разлучили с любимой морской водой и прекрасным мужем – тритоном, у которого изумрудные глаза, и переливается серебром хвост.
Но в круиз я так и не поехала, русалок, как мне стало ясно со временем, не существует, а «тритоны», если и есть где-нибудь, то точно не здесь.

Глава 1
Мы познакомились 4 ноября. Нам было по 16. Он написал, что я очень красивая. А я ответила через 3 месяца. Джонни. Мой милый, ласковый, маленький Джонни. Тогда чувства кружили так, что сносило крышу. Мы, находясь в тысячах километров друг от друга, умудрялись любить, ссориться, ревновать, нежничать и плакать. А еще – скучать. Если бы кто знал, как же мы умели скучать…Он живет в Анкоридже, совсем не так далеко от Нома, где живу я. Самолетом и вовсе лететь нечего. В Номе холодно. Очень холодно. Зимой. Да и летом я бы не сказала, что очень тепло.
Он сердился, когда я уходила гулять. Когда я выпивала. Когда я напивалась – он сердился на меня за каждую минуту, что мы не вместе (если это, конечно, можно было так назвать), без конца писал смс и звонил. Но стоило мне прийти к компьютеру, как его сердитость сменялась нежной улыбкой, и со словами «Милая, как прошел твой день?» он начинал многочасовой разговор, полный нежности, шепота и милых слов. Мы не могли ничего друг другу дать, кроме слов и обещаний. Нам оставалось только радовать друг друга счастливыми смайлами, и постами, постами, моими бесконечными постами о нежности и любви. Тогда я впервые задумалась о смысле жизни. Не могла придумать ничего, кроме красивых, запутанных и заумных фраз по принципу «мысли, рассыпанные по столу». Я фотографировалась каждый вечер, и отправляла ему, он требовал новых фото, потому что он так любил бесконечное число моих образов (которые, в общем-то, мало чем друг от друга отличались). Я любила говорить с ним. О чем? О счастье, которое нас ждет, мы собирались увидеться летом, когда закончится школа, мы собирались никогда никуда друг друга не отпускать, никому не отдавать. Обещали. Клялись, что всегда будем вместе. Было очень здорово. Почти полгода я жила интернетом. Вогнала семью в кучу долгов из-за платного трафика. Бред, знаю, но что поделать, если в сердце любовь…
Потом у меня началась весна, и мне захотелось свободы. Захотелось тепла. Понимания и прогулок за ручку по улицам моего города. Живого тепла. Мне казалось, что чувства остыли. Что я перегорела. Мы расстались. Он звонил, плакал, умолял не бросать его, а я только твердила, что больше не люблю его, и что нам надо расстаться. Он не слушал, и все плакал и плакал, заставляя мое сердце обливаться кровью, а губы – растягиваться в умиленной улыбке. Сама не понимаю сейчас этого чувства. Больно, но тянет улыбаться. Возможно, улыбалась по привычке, а может, мне просто понравилась тогда та моя боль. Пронесся месяц бешенных поцелуев. Сердца, стучащего в вечно пьяном ритме. Раскумаренного сознания. И только тогда – через месяц непрерывного молчания – пришло запоздалое осознание того, что все-таки он мне очень нужен. Нужен, как никто другой в этом мире. Что я скучаю по нему. Что я затаскала до дыр уже плеер с песней про апрель. И тогда я написала заново. Я очень хотела все вернуть. Вернула. Но уже без такого ажиотажа, как раньше. Все перетекло в скуку. И тогда последовал второй разрыв. За ним третий. Четвертый. Я сбилась со счету. Мне казалось, что это нормально, что так и надо.
Однако же…
Я не могла быть с ним. О том, что мы увидимся, мы уже молчали, так как к тому времени мы понимали уже, что это невозможно. Нет, мы говорили о встрече. Говорили про то, что будет. Представляли. Мечтали. Улыбались… но все уже было не то. Все было не так. Все было странно и мало.
Все, чего дико хотелось – это закончить все уже. Или начать, наоборот. От отсутствия возможности прикоснуться и взять за руку мы сходили с ума.
Тепло – когда оно настоящее – очень дорого обходится. Мы платили собственной жизнью. Нервами. Эмоциями и слезами. Бессоницей. Заваленными зачетами и воспаленными от постоянного компьютера глазами.
Чужое тепло очень дорого обходится.
Я помню тот день. Когда все рухнуло. Мы не разговаривали к тому времени уже больше трех месяцев. Я помню, что опять написала ему. В очередной раз слово, которое я повторяла все время бесконечных разрывов – слово, несущее бесконечное забвение, вечное подсознательное желание уходить красиво… это слово было «вернись». Вернись. И каждый раз – «вернись». Вернулся. На два дня. Потом появилась Джессика. Я не помню, где он ее нашел. Помню, что он ей помог. Как-то. А она – ему. В тот момент у него сыграло то самое чувство, что я испытывала – желание тепла. Жажда поцелуев. Я не могла поверить. Не могла поверить, что моего маленького мальчика кто-то, кроме меня, может обнять и поцеловать. Я действительно любила. В первый раз в жизни. Страдала и ревела. Писала стихи и письма под мостом. Смотрела на реку и слушала пресловутую песню про апрель… так прошло еще полгода… полгода нервов, вечной депрессии, слез, сожженных писем, удаленных контактов, номеров и пьяного угара…и сидя за монитором, и глядя на его, закрытую для меня теперь, страницу, я думала, почему же так. Джессика скоро сменилась Лиззи. Лиззи исчезла, ее место заняла Мэри. Потом Кэти. Или наоборот? Уже и не вспомню, но помню, что каждый раз созывала самых близких подруг, и орала, тыча пальцем в монитор: «Ну она же страшная, да? Я же лучше правда? Ууууууу, жаба!!». И они кивали, возмущались, и потрясали кулачками в воздухе. Умиляли меня. Я прекрасно понимала, что никто из его нынешних красоток, кроме, может быть, Джессики, не уступает мне по красоте. И каждую из них он любил. Я поняла это только спустя время. Любил, но по-своему.
Я помню мою самую любимую у него фотографию – там ему лет 7. Маленький, светлые легкие волосы, голубые пронзительные глаза, и такая теплая, просто неземная улыбка. Он действительно нужен был мне. Особенно я не хотела его отдавать никому. Да и сейчас, наверное, нужен. Нужен. Если бы все можно было вернуть на то время, где нам по 16 лет и можно было бы продолжать так весело мечтать и любить, так чисто и по-настоящему… наверное, я бы отдала за это часть жизни. Чтобы провести с ним еще немного времени. Сейчас мы чужие. Он читает периодически мое мокрое «I love you», но ничего не отвечает. Молчание. Мультики и молчание. Даже не знаю, живет ли он еще в Анкоридже, или переехал куда-нибудь южнее, может, вообще уехал с Аляски.
Я помню, что его маму зовут так же, как и меня. Кстати, меня зовут Тиффани.
У него есть сестренка Одри, папу его зовут Дориан, и еще есть две собачки. Маленькая ферма за городом.
Да, я скучаю.
Три года уже пытаюсь вырваться в Анкоридж. Все никак. Или работа, или ее отсутствие – одно из двух – мешает мне сделать это. Добраться до него.
Я даже представляла когда-то, как я приеду сюрпризом, приду к нему, нажму на дверной звонок, а он так откроет дверь, и остановится, как вкопанный. Будет молча смотреть на меня, жадно впиваться взглядом в каждую клеточку моей кожи. Наверное, так же молча обнимет меня. Так же молча проведет рукой по волосам. Носом уткнется в шею, вдохнет мой любимый клубничный парфюм. Молча посмотрит в глаза… и может быть, тихо-тихо, через час молчания, скажет «Привет». Он вообще у меня застенчивый.
Воспоминания о былых мечтаниях дали повод улыбаться.
Приятно.

Однако задумайтесь. Как много нам приносит наша судьба. Ты можешь распланировать все на сотню лет вперед.
Но обязательно произойдет что-нибудь, что переменит твою жизнь. К лучшему. Или наоборот. В любом случае все пойдет не так, как ты запланировал.
Нужно помнить, что ценен каждый миг. Каждое слово, каждый поступок. Всегда думать перед тем, как сказать, или сделать что-то. И только тогда можно ждать чего-то хорошего… только тогда можно.

Глава 2.
Иногда мы совершаем совершенно необдуманные поступки. Один неверный взгляд может подтолкнуть к чему-то безумному. Один жест. Одна песня, или энное количество выпитого алкоголя…
С каждым же так бывало. Не так ли? Со мной бывало. Последнее случается вообще часто.
Я редко слушаю то, что говорит мне мой разум. Крайне редко. В основном, источником моих действий является сердце. Эмоции. Алкоголь. Разум очень редко. Раз в год.
Потом начинаешь задумываться. После совершенного – а стоило ли? Возможно, стоило не говорить, или не делать, или не писать, или не идти…. Есть много «не стоит», из-за которых потом приходит запоздалое чувство стыда. Неоправданные упреки внутреннего «я». И вроде бы понимаешь, что правильнее было бы сделать вот так, а на самом-то деле мы уже ничего не можем исправить. Можем только придумать, как же быть дальше. Что делать, зачем, анализировать, и тридцать тысяч «почему?» не покинут разум ночью, заставляя мучиться бессонницей, а потом сидеть утром на работе с опухшими глазами, как после очень веселой ночки.
Думаю, это тоже многие испытали.
А еще я редко показываю, что меня что-либо задевает. Вообще стараюсь быть сильной. Очень. Настолько, насколько хватает сил. Слабая я дома. Для кошки. Она принимает меня такой, какая я есть. А не такой, какой все привыкли меня видеть. Каждый человек свято уверен, что я очень сильная душой. Характер железный… да нет. Бред же. Нет, я не сильная. Стараюсь. Даже получается так вести себя. Однако… бред.
У кого-то история начинается с рождения. У меня же… у меня до сих пор нет истории.
Нет такого, что я могла бы с гордостью рассказать. Только пошатнувшиеся нервы. Боль сигарет вприкуску с горечью кофе.
Единственное, наверное, чему я завидую… это чужим снам. Мне редко снятся красивые сны. В основном, какой-нибудь бред, ужасы, или психоделика.
Я никогда не была у психолога. Сейчас мне интересно, какой диагноз бы мне поставили. Тесты проходила. Для себя. Чтобы убедиться, или разувериться в этом. Люблю тесты Аллана Пиза. У него все четко разложено по полочкам. Люблю, когда хоть что-то в жизни можно разложить по полочкам. Люблю, когда хоть в чем-то порядок.
Мой беспорядок получил свой конец в том году, когда я встретила Алекс. Она стала всем миром для меня. Я помню, как мы сидели с компанией на площади, а я ей рассказывала о своей жизни. Она кивала, и тогда уже мне было понятно, что она не слушает. Но было видно искреннее желание помочь. Выслушать. Она стала всем миром, да. Много чего приходит на ум. Например, наши девичники, с алкоголем и роллами, море фото, какие-то мальчики, работа… я стала взрослее и сильнее благодаря ей. И еще одно: она никогда мне не врала. Она всегда говорила только правду. Говорила, как есть. Потому, что тоже любила меня. Она стала для меня мамой, папой, и старшей сестрой в одном лице. Для меня было так важно знать, что она рядом, что она есть. Она всегда меня поддерживала, и сейчас я понимаю, что, наверное, за всю жизнь у меня ближе человека не было. Не было. Никогда. Мы вместе, плечо к плечу, прошли многие непростые жизненные ситуации. Она не давала мне сдаваться. Не позволяла опускать руки. Она знала, что и когда стоит сделать, чтобы я это поняла и приняла – погладить по голове, или надавать сочных пощечин, таких звонких, что ум моментально приходил в нормальное состояние, без опьянения эмоциями или еще чем…
Особенно запомнился мне наш поход в рок-клуб в феврале. Мы тогда выпили так много, что из ушей, кажется, даже текло… К ней пристали местные рокеры. Стали доставать вниманием, а что со мной сделала текила… мне вдруг дико захотелось их всех разнести в пух и прах. Я помню, тогда еще зарядила в нос тому здоровенному верзиле, который активнее всех докучал Алекс. Он, было подорвался на меня, но тогда Алекс схватила меня в охапку (и откуда у этой хрупкой девушки, худой и миниатюрной, взялась такая сила, я не знаю), и потащила к выходу. Подвела к двери и с улыбкой сказала: «Бей ее лучше. Она ответить не сможет, а ты в себя придешь. Ну же, давай!». И я тогда ударила кулаком по двери. Было больно. Я обиделась на боль. И на дверь тоже обиделась, и как зарядила по ней каблуком! Хм, ту дверь поставили только в тот день. Рокеры были в бешенстве, но самые старые, которые хорошо меня знали, только улыбнулись, махнули рукой, попросили Алекс не спускать с меня глаз, и пошли заделывать оставленную моим каблуком вмятину.
И не раз было такое, что Алекс вытаскивала меня из очень неприятных историй.
И никогда ничего не просила взамен.
Обиднее всего было потерять ее рождественский подарок – голубые часы с рожицами, которые меняли выражение в зависимости от времени.
Нас все называли сестрами. Наверное, мы правда были похожи. Мы даже первые татуировки набили почти в одно время, я чуть пораньше.
Алекс оставила в моей жизни только хорошее. Ничего плохого. И уезжая, она подарила мне свою любимую фенечку. И бокал для «Бэйлиса», который я долго выпрашивала у нее до этого.
Когда она уезжала, мы писали друг другу письма. Мне даже стыдно стало за себя, мое письмо получилось короче и меньше. Наверное, она обиделась, что я так мало ей сказала. Но в тот момент, когда я писала его, я не знала что делать и как успокоиться. Мысли, слова и фразы смешивалиь в голове в назойливое «Не отпущу», и поэтому, наверное, письмо получилось таким. Или я не знаю, как еще это объяснить.
Она очень любила мыть посуду. Вообще уборку делала быстро и хорошо. Алекс. Моя милая Алекс. Мне кажется, если бы мы решили уехать куда-нибудь вместе, мы бы здорово жили. Я бы готовила, напевая милые мелодии, стирала и выносила мусор. Она бы гладила и мыла посуду. Затапливала камин. И включала нашу любимую музыку. Я не знаю, так ли она сейчас любит меня, мы давно не виделись. Она уехала весной. В другой город, учиться. Где-то, недалеко от Анкориджа. И теперь пишет мне, что у нее все хорошо, что жизнь наладилась, и что там тепло и здорово.
Я радуюсь за нее.
У меня здесь все тоже налаживается.

Настроение сейчас - летнее

[525x700]