Посвящается всем безнадежным романтикам

Black loom the crags of the uplands behind me,

Dark are the sands of the far-stretching shore

Dim are the pathways and rocks that remind me

Sadly of years in the lost Nevermore.

 

H. P. Lovecraft

 

"Unda; or The Bride of the Sea" 

 

Черны нависшие во тьме за мной отроги

                                             Темны пески окрест лежащих берегов.

Мрачны тропинки и скалистые пороги,

Влекущие меня к летам потерянного Nevermore.

Х. Ф. Лавкрафт

«Ундина, или Невеста Моря»

 

Часть Первая

 

Часы на Первой Баптистской Церкви города Аркхэма мерно пробили полночь. Протяжные, немного печальные звуки возносились в ночное небо, навстречу луне. Тысячи раз горожане слышали эту музыку, звучавшую степенным лейтмотивом их новоанглийскому укладу, однако в этот раз она заставила остановиться случайного прохожего; поддавшись очарованию момента, он поднял взгляд в небо, и стоял так, словно захваченный иллюзией более древней, чем само человечество. И покуда эхо последнего удара не смолкло, окрестности хранили тишину.

Но вот, отзвук двенадцатого удара рассеялся в воздухе, и через минуту, словно по неведомому сигналу, площадь стала заполняться веселыми людьми с факелами в руках, облаченными в карнавальные костюмы. Кто-то носил маски, другие были в гриме, и все они совершали странные телодвижения, пританцовывали и что-то напевали. Некоторые темные окна зажглись, и стали слышны звуки органной музыки.

«Happy Halloween, - кричали подростки, - Trick or treat»!

 

Я сидел у окна, освещенный тусклым уличным светом, и слушал звуки праздника, доносившиеся с площади. В комнате было темно, а рядом со мной стояла бутылка вина Don Quixote. Сегодня в типографии, где я работаю младшим редактором, была устроена небольшая вечеринка, но я не пошел на нее; слишком уж ненатуральным показалось мне их веселье, да и оно, скорее всего, не относилось к празднику.

Я смотрел на луну и думал о человеке по имени Дэвид Гудмэн, которого давно уже не было в живых. И хотя окружающие считали его чудаком и нелюдимом, он был единственным среди них, кто носил в себе ощущение волшебства. И сейчас, в эту ночь всех святых, накануне нового тысячелетия, я почувствовал благодарность судьбе за то, что когда-то встретил его.

 

Десять лет назад я жил с дядей Хэмфри и тетей Агатой на Дерлет Стрит, в доме №37. Это был обширный старый особняк, построенный в конце XIX века, который мог бы показаться мрачным, если бы не был покрашен в приветливый кремовый цвет; крыльцо и черепичная крыша были зелеными. Мне нравилось жить в этом доме, ощущая свою причастность прошлому; у меня была своя комната, на втором этаже, где я мог проводить свободное от школы время, и, в общем, я был вполне доволен жизнью, насколько мог быть доволен замкнутый пятнадцатилетний подросток, выросший без отца и три года назад потерявший мать. Однажды она просто не пришла с работы, а мне потом сообщили, что у нее отказало сердце.

С тех пор я жил с ее старшей сестрой и ее мужем, в их большом старом доме, предоставленный, в основном, самому себе. В доме всегда был порядок, и все действия – от приема еды до похода в театр – совершались согласно заведенному обычаю; мне приходилось следовать определенным правилам, но по-настоящему это меня не напрягало, поскольку я не чувствовал, чтобы чета Филлипсов действительно хотела что-то вылепить из меня. Своих детей у них не было, а поскольку я попал к ним уже в довольно зрелом возрасте, они сохраняли в отношении ко мне определенную дистанцию, и мне кажется, что такая модель поведения оказалась наиболее приемлемой для нас обоих.

 

Как я уже заметил, меня притягивала старина, я любил ощущение покоя, незыблемости, исходящее от старых домов, а так как я жил в Аркхэме, то мог без труда позволить себе это удовольствие, гуляя по старым улицам. В один из таких дней, когда я исследовал тихую Браун Стрит, этот музей георгианского зодчества, мое внимание привлек обширный угловатый особняк с просевшей крышей. Он стоял в стороне от дороги, в разросшемся, запущенном саду, и производил впечатление необитаемого. Какое-то время я высматривал его очертания с улицы, а потом углубился в заросли и, выйдя на поляну, увидел его вблизи.

Да, это было примечательное здание – высокие серые стены с островерхими коньками крыш, старинные мозаичные окна и массивные печные трубы над просевшей мансардой. Мне было сложно представить, что когда-то такая архитектура могла считаться обыденной, и что этот дом был построен обыкновенными людьми.

Если до этого момента я еще не был уверен в его необитаемости, то теперь у меня уже не оставалось в этом никаких сомнений, поскольку дух запустения витал и над самым домом, и над всем садом. Разумно рассуждая, такой дом давно уже должен был стать музеем домашнего быта XVIII века, однако, власти города, почему-то, обошли его стороной. Глядя на четкие линии крыши на фоне белого неба, я стал медленно обходить вокруг дома. Различные углы, создававшие игру света и тени, разворачивались под моим взглядом, открывая новые, иногда неожиданные очертания. Сделав почти полный круг, я вдруг подумал о доме о семи фронтонах из одноименного романа Готорна. К моему удивлению, окно первого этажа на боковой стене оказалось поднятым, и я подошел к нему и заглянул внутрь.

Вероятно, раньше здесь была кухня, потому что у стены стоял пустой буфет с поломанными полками, а в углу были сдвинуты небольшой круглый стол и пара стульев. Под потолком тянулись массивные темные балки. В целом я нашел это помещение заметно менее романтическим, чем облик дома снаружи; но это не лишило меня желания осмотреть его изнутри.

Ступив на широкие доски пола и осмотрев все помещение, я поднял взгляд к потолку и отметил, что он здесь нависает весьма низко. Между балок лепились клочья паутины, а пол был покрыт ковром пыли. Я подошел к двери, которая оказалась незапертой, и, открыв ее, оказался в просторной продолговатой комнате с двумя окнами на правой, фасадной стороне. Стены здесь были обшиты на две трети деревом, а выше – покрашены в светло-бежевый цвет. В середине длинной стены стояли массивные напольные часы; вид у них был немыслимо древний.

И тут я внезапно услышал шаги. Кто-то осторожно переступал на втором этаже, прямо у меня над головой. В первый момент я решил, что слишком поспешно посчитал этот дом необитаемым. Ведь, в сущности, я полагался лишь на собственное ощущение, внушенное мне ветхим обликом дома. Но что, если здесь живет какой-нибудь полоумный старик, такой же ветхий и запущенный, как сам дом. Если так, то, находясь здесь, я нарушал закон о частной собственности, а ветхие старики могут быть очень привередливыми на этот счет; кто знает, может быть, он вооружен? Закутался в рваный халат и расхаживает по дому с двустволкой, высматривая крыс. Я подумал о серьезной опасности, которой могу подвергаться, находясь здесь; ведь я даже никому не сказал, что собираюсь сюда. А что, если это вовсе не ветхий старик; что, если здесь у кого-то своя «берлога», что если здесь собираются какие-нибудь лихие ребята, чтобы заниматься своими грязными делами?

Я уже начал подумывать об отступлении, когда размышления мои были внезапно прерваны громким треском и последовавшим глухим ударом. Преодолев непроизвольный импульс поскорее отсюда убраться, я решил задержаться и послушать, что будет дальше. В том, что это было падение человеческого тела, я почти не сомневался, а поскольку я не услышал после этого ни ругани, ни вообще каких-либо звуков, следовало предположить, что, либо это был действительно ветхий старик (или старуха), либо этот некто потерял сознание и, возможно, нуждается в помощи.

Поборов сомнения, я подошел к двойной двери и приоткрыл одну створку. Как и следовало ожидать, за дверью оказался холл, большой и тусклый. Я сразу приметил широкую лестницу, поднимавшуюся вдоль стены на второй этаж, и отсутствие двух ступеней, ближе к середине. Над лестницей в неясном свете клубилась пыль. Если сами стены и общие очертания холла еще можно было различить, то пространство под лестницей скрывала непроглядная тьма. Сделав пару шагов, я остановился и задал самый банальный вопрос из фильмов ужасов.

- Здесь кто-нибудь есть?

Ответом мне была тишина.

Сделав еще несколько осторожных шагов, я попытался заглянуть сбоку лестницы. Сначала я ничего не заметил, но потом различил очертания какой-то ткани, которая могла быть полой верхней одежды. А затем я услышал голос:

- Что тебе надо, незнакомец? Учти, я вооружен.

Эти слова совсем лишили меня присутствия духа, и я смог только произнести:

- Я лишь хотел помочь. Мне показалось, вы упали, - я посмотрел наверх, как бы поясняя смысл сказанного.

После некоторого молчания голос ответил:

- Да, это верно, я упал. Но с чего ты решил, что мне нужна помощь?

Такой вопрос окончательно сбил меня с толку.

- Просто, вы упали, - сказал я. – И я слышал звук. Вот и подумал, что…

- А что ты здесь делаешь?

- Что я здесь делаю? – Я не знал, что на это ответить, и потому спросил. – А что здесь делаете вы?

На это не последовало ответа, и когда молчание грозило затянуться слишком надолго, я произнес:

- Да все в порядке. То есть, мне тоже нравятся старые дома.

В темноте под лестницей раздалось шевеление, и я отступил назад.

- Так, если помощь вам не нужна, - сказал я, - то я, пожалуй, пойду.

- Подожди. Кажется, я сломал ногу.

Я не знал, следует ли верить этому человеку, но нелепость ситуации, как будто, предотвращала всякую злонамеренность.

- Что ж, сожалею, - сказал я, - но я не вижу вас в темноте.

Шевеление стало более явным, и я различил очертания распрямляющейся фигуры и услышал резкое дыхание.

- Ну вот. Справился, - сказал он, опершись рукой о стену, тяжело дыша. Я различал лишь силуэт мужской фигуры в длинном плаще и с взлохмаченными волосами. По голосу ему можно было дать лет тридцать пять.

- Сколько тебе лет? – спросил он.

- Мне? Пятнадцать.

Некоторое время он молчал, и я слышал лишь его дыхание.

- Это верно, - сказал он. – Все дело в архитектуре.

И начал медленно, прихрамывая и держась за край лестницы, двигаться в мою сторону.

- Значит, скорая вам не нужна? – спросил я, отступая.

- А? Нет, все в порядке.

Дойдя до конца лестницы, он остановился и пригладил волосы.

- Мне, правда, неловко, - сказал он, - но, думаю, я бы не отказался от помощи.

Решив, что отступать уже поздно, я подошел и подставил свое плечо. Он осторожно обхватил меня, и мы стали двигаться к выходу. Оказавшись в комнате с двумя окнами, я почувствовал некоторое облегчение. Когда же, пройдя еще одну комнату, мы добрались до приоткрытого окна, я понял, что без моей помощи он вряд ли сможет выбраться. Я вылез первым, а он сел на подоконник, осторожно перекинул одну ногу, и собирался уже перекинуть вторую, когда вдруг зашатался, неуклюже запрыгал и повалился в траву. Я попробовал подхватить его, но не успел. Упав, он негромко вскрикнул.

- Кажется, я сломал руку, - сказал он.

Я помог ему подняться, и мы заковыляли прочь от дома. Когда мы выбрались на улицу, он отдышался и, сказав, что за углом стоит его машина, поблагодарил меня и выразил надежду, что доберется до нее сам. Но я ответил, что мне не трудно, и помог ему добраться до машины.

За углом стоял светло-бежевый «Вольво». Он еще раз выразил мне благодарность, и уже собирался садиться за руль, когда лицо его скривилось, и он спросил, умею ли я водить машину. Мои навыки вождения были практически равны нулю, и я честно сказал об этом.

- Да это не сложно, - сказал он. – Тут автомат. А я живу недалеко.

И вот, я сижу в его машине и пытаюсь рулить, а он показывает мне дорогу. Он жил в многоквартирном доме на набережной Мискатоник Ривер, и нам удалось добраться дворами, незамеченными полицией. По дороге он рассказал мне историю этого злополучного особняка, построенного в конце XVII века неким Джастином Уордом, владельцем дубильной фабрики, который эмигрировал из Англии в 1665 году, во время эпидемии чумы. Слушать его оказалось действительно интересно, он был замечательным рассказчиком; к тому же, он хорошо знал историю города. Но прежде всего, привлекала сама манера его рассказа – в его речи и облике было странное несоответствие, как будто, повзрослев физически, он, на самом деле, остался пятнадцатилетним подростком, моим ровесником. Одно время он мог казаться сосредоточенным и замкнутым, и тогда он выглядел на все сорок, а затем он вдруг, как будто, пробуждался и начинал, запинаясь и жестикулируя, что-то увлеченно рассказывать, и тогда он напоминал студента, отвечающего урок с кафедры.

На набережной, где он жил, разномастные дома лепились один к другому, словно сундуки со скарбом, готовые к погрузке на корабль, который, почему-то, так и не пришел за ними. Челюсти времени как следует их пожевали; бурые стены, казалось, впитали в себя все невзгоды последнего века. Мы остановились у пятиэтажного дома из красного кирпича, с пожарной лестницей, зигзагами взбегавшей под самую крышу. Он жил в квартире на третьем этаже, окнами выходившей на задний двор; и я, конечно, помог ему подняться.

Когда он снимал плащ в темной прихожей, что-то гулко стукнулось об пол. Он неуклюже нагнулся и подобрал деревянный кол фута полтора в длину, который он поспешно убрал в ящик комода. Еще раз удивившись, как же ему повезло, что я оказался в том доме, он сел на табуретку и стал снимать ботинки.

Комната его была скромно обставленным жилищем холостяка: письменный стол у окна, пара стульев с набросанной на них одеждой, узкая кровать у стены и два шкафа с книгами. Я стоял в дверях и думал, что сейчас уже самое время откланяться, когда он, поведя рукой в сторону шкафа с книгами, произнес:

- Хотите книгу?

Это было сказано в той же манере, как хозяин, обычно, спрашивает гостя, не желает ли он чаю или кофе.

- Книгу? – переспросил я. – То есть, почитать?

- Ну, да. Пожалуйста.

Я подошел к книжному шкафу и стал осматривать корешки книг. Многие были довольно потерты, было видно, что их не раз перечитывали. Большинство названий ни о чем мне не говорили, и я ощутил легкую растерянность. Во втором же шкафу, отделенном от первого маленьким столиком с бронзовым бюстом, разместились массивные кожаные тома, внушавшие уважение уже одним своим видом.

Наконец, я выбрал маленькую книжицу Ширли Джексон «Мы живем в замке», поскольку вспомнил фильм, поставленный по другой ее книге, «Призрак дома на холме».

Я показал ему книгу и, кажется, ему понравился мой выбор. Во всяком случае, он выразил надежду, что мы еще поговорим о ней, когда я ее прочитаю.

- Но, ведь, мы еще так и не представились друг другу, - спохватился он. – Меня зовут Дэвид Гудмэн, я читаю лекции по литературе в Мискатоникском университете.

- А я – Ньюлан МакАртур. Я живу с дядей и тетей Филлипсами на Дерлет Стрит.

- Очень приятно. Что ж, до встречи, Ньюлан.

И я покинул его квартиру, и направился назад, к себе домой.