Это цитата сообщения valerietranger Оригинальное сообщение
Я всегда знала. что я вижу мир не женскими глазами и не мужскими. А глазами художника. Я почему-то всегда думала. ещё в детстве. что художники-такой третий пол. к которому я всегда себя и относила. И мои мытарства насчет "о. как же во мне много мужского" или "как развить женское" - полная ерунда. Когда я была маленькой я четко осознавала. что я ни одно и ни другое. я что-то третье. Что-то. что не имеет никакого отношения ко всем этим гормональным разборкам.
По отношению к людям я всегда себя ощущаю не то ребенком. искренним. веселым. с которым можно играть только в свободе. ни то матерью. способной отдать. отдавать и быть счастливой в этом. И никогда это не было чем-то женским или мужским. Наверно поэтому для меня творчество было и остается самым важным. важнее отношений и семьи. И это чистейшая правда. А стоило только прислушаться к ребёнку внутри себя. чтобы понять это.
Что-то. что больше всего. Я просто хочу пропускать Бога и общаться с ним через живопись. как раньше. Я рисовала людей и чувствовала их. я любила их пока рисовала. ощущала.
Это так внезапно меня накрыло..От слова не крыть. но от слова "крыло".Как полёт. чистый абсолют Бога.
1.
[511x700]
Это цитата сообщения Нина_Толстая Оригинальное сообщение
Альфред Шнитке — Танго в сумасшедшем доме
Альфред Шнитке — Танго в сумасшедшем доме
Иллюстрация:
Марк Шагал «Поэт или половина четвертого» (1911-12 гг.)
Недавно одно из издательств, с которыми я сотрудничаю, приобрело право на русскоязычное издание новой биографии Владимира Набокова, вышедшей на английском в марте 2013 года - "The secret history of Vladimir Nabokov". Биография сразу привлекла к себе внимание западной прессы своим новым взглядом на жизнь и творчество Набокова - при этом, ее не освистали как дешевую сенсацию, а приняли всерьез, хотя и с оговорками. Одно можно сказать наверняка - "набоковские штудии" пополнились оригинальным и существенным исследованием.
Когда мне предложили перевести эту книгу на русский, я отнесся к этому с интересом, но и с некоторой настороженностью - мало ли чего напишут о великом писателе... Однако, познакомившись с новинкой поближе, понял, что это добросовестная работа, к тому же, в отличие от большинства "новых взглядов на старое", раскрывающая в набоковском творчестве не послание для избранных, а нечто общечеловеческое.
И вот, когда я сделал пробный перевод, и был готов подписать договор, издатель засомневался - а примет ли русский читатель такую книгу, и подходящее ли сейчас время, и вообще, как это отразится на репутации издательства - и отложил проект в долгий ящик. Издателю, конечно, по-своему виднее, но я как-то приуныл - мне показалось, что это "правильная книга", и она нужна всякому "честному человеку". В общем, я решил поделится с вами переведенным фрагментом и спросить: что вы об этом думаете?
Тайная жизнь
ВЛАДИМИРА
НАБОКОВА
Андрэа Питцер
Посвящается всем покойным мечтателям потерянного века
Содержание
Введение
Глава первая В ожидании Солженицына
Глава вторая Детство
Глава третья Война
Глава четвертая Изгнание
Глава пятая Последствия
Глава шестая Сошествие
Глава седьмая Чистилище
Вчера утром, когда я вышел из метро и направился к заводу, я обратил внимание на одно дерево, высокое и несуразное, высвеченное из окружающей темноты прожектором со стройки. Наверно, это была береза – ствол поднимался без веток метров на десять, а потом ветки топорщились в стороны, как растрепанный веник. Мне оно напомнило макетик на какой-нибудь диораме.
На работе я, в основном, занимался тем, что писал девятую главу «Седьмой книги», о том, как герой едет поездом из Канзаса в Нью-Орлеан и читает личные бумаги своего друга, писателя.
Потом мне позвонила юлина мама, и мы договорились, что я пойду с Юрой на елку в воскресенье. Я поздравил ее с концом света.
- Почему света? Тьмы. Теперь все будет только лучше и лучше.
- Да, точно. Я тоже стараюсь так думать.
Еще я позвонил электрику, которого мы ждали в эти выходные, и в книжный магазин, насчет заказанного альбома по фильмам нуар.
После обеда мы с одним капитаном отправились в индийское посольство, поздравить одного индийского господина с… новым годом. После поздравления мы с ним еще обсудили сложности с визой, возникшие на индийской таможне у одного из наших специалистов. Выслушав нас, индиец стал звонить кому-то по телефону, бормоча в трубку на своем тарабарском языке, а капитан сказал мне тихо: «Да, небось бобла срубить по быстрому решили». Потом индиец сказал, что все будет улажено, и мы немного пошутили о русско-индийской дружбе и культурных обычаях. Когда мы собрались уходить, он заметил, что я «speak English very well», а я улыбнулся и сказал, что «like to read books and watch movies».
На обратном пути, в трамвае, мы с капитаном (дочку которого я подтягиваю по английскому) говорили о жизни – в основном, на семейные темы: о женах, тещах, родителях и детях. Он сказал, что собирается на новый год выбраться с женой и дочками в Питер, чтобы побыть с ними без тещи («иногда думаю: или я придушу эту суку, или она меня зарежет»); а я вспомнил своего отчима, дядю Женю, который, хоть и провел всю молодость по тюрьмам, был настоящим джентльменом, «дворовым джентльменом».
Потом мы вошли в метро и распрощались, и я поехал в книжный, за альбомом. Альбом мне выдала удивительная девушка (которая обычно выдает заказанные книги), и я подумал, что она слишком хорошая для флирта без серьезных намерений и слишком мне нравится, чтобы осложнять ей жизнь этими намерениями.
Когда я приехал домой, мне позвонила Юля и снова стала проверять мою терпимость какими-то бредовыми претензиями. Закончив этот разговор, я решил, в очередной раз, что она безнадежна и что глупо было надеяться на длительное потепление наших отношений.
Я выпил чаю, включил компьютер и поработал немного над книгой, прежде, чем лечь спать.
В девятой главе есть, в частности, такие строки:
Они говорили об этом так буднично, даже с легкой иронией: "А вот и наш приятель – он, знаете, писатель". Как если бы он был маляром или плотником. Да он и не делал из своего писательства какого-то пунктика – ну да, я писатель, так… сочиняю на досуге, не бог весть что.
Как-то раз одна девушка из их компании с вызовом спросила его: "О чем ты вообще можешь писать? Сидишь там в своей конуре целыми днями, один в четырех стенах. О своих тараканах, что ли?" Его задел этот выпад, такой примитивный и бестактный, и он не нашелся что ответить. Но сам немало удивился: да разве долго нужно думать – о чем писать, если это есть в тебе, достаточно посмотреть в окно, прислушаться к себе, и ты можешь рассказать об этом.
Но если бы они знали, хоть кто-то из них, как иногда он часами сидит, словно в тяжелом бреду, перед листом бумаги, издевательски торчащим из пишущей машинки, и никак не может написать страницу или абзац или даже фразу, не в силах подобрать те самые слова и расставить их в нужном порядке, как он правит их, вычеркивая кусок за куском, с каким маниакальным тщанием он ищет форму, которая смогла бы выразить то содержание, что просится наружу, как в отчаянии он вскакивает из-за стола и бродит кругами по комнате, будто помешанный, проклиная это свое призвание, которое словно гриф сидит у него на плечах, впиваясь когтями в плоть, чтобы он, как рыба в аквариуме пытался передать кому-то за стеклом свои послания обо всем, что кажется ему безумно важным, и как он вновь садится, обессиленный, за стол, и снова смотрит на бумагу, нервно затягиваясь сигаретой, а потом вдруг вскидывается и начинает лихорадочно выстукивать по клавишам, и на листе появляются новые слова и строчки, и абзацы – он чувствует, как это исходит из него, подобно долгожданному дождю после долгой засухи, и получается текст, как раз такой, как надо, и он читает его с бешено колотящимся сердцем, и понимает, что текст хорош, и что он может им гордиться, что только что
Это цитата сообщения Томаовсянка Оригинальное сообщение
[показать] Эндрю Уайет (1917- 2009)
Уайет, Эндрю (Wyeth, Andrew) - американский художник, представитель магического реализма - певец нордического северо-востока США. Он писал акварелью и темперой трагические портреты домов, дорог, вещей, времен года, ручьев и людей. Его работы, отнесенные искусствоведами к категории реалистических, возбудили, тем не менее, бесконечные дебаты о природе модернизма, и разделили общественное мнение еще резче, чем дебаты по поводу его современника, Энди Уорхола.
Предпочитая темперную технику, позволяющую особенно тонко прорабатывать детали, Эндрю Уайет продолжил традиции американского романтизма и магического реализма, посвятив свое творчество подчеркнуто «почвенным» пейзажным мотивам своего непосредственного окружения, а также своим соседям, представленным в виде архетипических фигур «американской мечты». Его пейзажи и жанровые портреты (Зимний день, 1946, Художественный музей Северной Каролины, Роли; Мир Кристины, 1948; Молодая Америка, 1950; Дальний гром, 1961...) с годами обретали все более символически-обобщенный характер. Обыденные ландшафты сельской глубинки, старые здания и интерьеры, люди провинции, выписанные кистью Уайета, выглядят как наглядные этапы национальной истории, представленные в живых, чуть сентиментальных образах. Среди его поздних циклов наиболее значительны Портреты Хельги, полные мягкой, поэтической эротики.
Музей реки Брэндивайн в Чаддс-Форде ныне в значительной мере посвящен искусству династии Уайетов Известным художником, анималистом и светским портретистом, является и сын художника Джейми Уайет (Джейми Уайет. "Запечетлевая Нуреева).
В преддверии очередного конца света предлагаю вашему вниманию мой новый роман - историю таинственных приключений с молодым человеком и старыми книгами, случившихся без малого полвека назад, в году 1966, в Америке. Всего в романе 12 глав, но я собираюсь выложить первые 7 - в сообществе Live Memory. С Божьей помощью, мы успеем.
Посвящается обманутым надеждам и прекрасным миражам XX века
ПРОЛОГ
Не ждите слишком многого от конца света
Станислав Ежи Лец
Лето выдалось жарким, чистое, безоблачное небо не внушало надежды на дождь, и к концу мая весь город буквально плавился в волнах раскаленного воздуха, поднимавшихся от асфальта. Казалось, мысли человеческие тоже плавились, поглощенные полуденным зноем, привычные понятия застилала пелена забвения, и все были охвачены одним желанием – поскорее укрыться в тени от безжалостного солнца. Адское пекло, по-другому не скажешь.
Шел 1966 год, и все прогрессивное человечество, в основном, его американский контингент, объединилось в ожидании конца света. Настоящий апокалипсис, с громами и молниями, на меньшее мы не согласны, и с Мессией, отделяющим праведников от грешников, чтобы забрать первых с собой в рай, и оставить последних во власти дьявола. После Гитлера с его концлагерями никому не составляло труда представить ад на земле, а недавний Карибский кризис и разгоравшийся вьетнамский конфликт наглядно освежали события двадцатилетней давности. Наиболее прагматичные граждане посмеивались над религиозными фанатиками и, в свою очередь, ожидали ядерной зимы от советской бомбы.
Конечно, до поры до времени оставались прожженные скептики, ко всему привыкшие и ничему не удивлявшиеся, лишь кривившие уголки рта в презрительной усмешке. Но последние оплоты скептицизма рухнули после выхода книги Айры Левина с милым названием «Ребенок Розмари». Теперь няньки и воспитательницы стали внимательней присматриваться к вверенным их заботам чадам, и в каждом проявлении агрессии готовы были усмотреть поступь антихриста. Впрочем, некоторые маргиналы ожидали конца света с ликованием, веря, что он, наконец-то, покончит со всем злом и лицемерием, что заполнили современный мир до краев, и настанет пора всеобщей свободы. Хиппи призывали к уходу от цивилизации в лоно матери-природы как к единственному способу спасения, и среди них выделялся харизматичный поэт и музыкант Чарльз Мэнсон, последователи которого учинят «очистительную» резню в домах голливудских знаменитостей. Молодой философ-гедонист по имени Антон Шандор ЛаВей, успевший к тому времени перепробовать немало занятий (в числе прочих – циркового дрессировщика львов, церковного органиста и фоторепортера криминальной хроники), решил, что пришло время поведать миру о своей новой системе ценностей, во главу которой было поставлено человеческое эго, и основал «Церковь Сатаны». Последователи Алистера Кроули, тем временем, исполняли тайные обряды, чтобы умилостивить Великого Зверя и войти в его царство верными поданными. Поклонники Говарда Лавкрафта с нетерпением ожидали прихода Великого Ктулху.
Однако должен вас предупредить, что эта история – не о конце света, который, как мы теперь знаем, так жестоко обманул человеческие ожидания. Но не спешите откладывать книгу, мы к нему еще вернемся. А пока обратимся к главному герою, который, разумеется, еще ни о чем не подозревает.
Молодой человек поднял взгляд от письменного стола и посмотрел в окно, прикрытое жалюзи. На улице подростки, осатаневшие от нестерпимой жары, свинтили брандспойт, и струя воды била вверх, сверкая в солнечном свете, и даже местные старушки, эти бессменные стражи порядка, не выражали протеста. Отдельные брызги долетали до окна комнаты на втором этаже, в которой находился молодой человек, и он улыбнулся, слыша мальчишеские вопли восторга и мнимого возмущения, когда кого-то окатывали струей воды.
«Ну и жарища», - подумал он и, встав из-за стола, снял жилетку и прошелся по комнате.
Скромные размеры помещения позволяли сделать не больше четырех шагов в одну сторону, и потому, пройдя небольшой круг, молодой человек вернулся к исходной точке, то есть к столу. Свет, падавший сквозь жалюзи, расчерчивал столешницу по ширине, а вместе с ней письменный прибор, лампу с зеленым абажуром и портативную печатную машинку. Вдоль левой стены комнаты высились полки с книгами, пластинками и магнитолой, вдоль правой стояли диван и комод, на котором
Это цитата сообщения angreal Оригинальное сообщение
[показать]
Продолжаем знакомиться с музеями.
Центральный музей железнодорожного транспорта
Санкт-Петербург, Садовая улица, 50
Это цитата сообщения klassika Оригинальное сообщение
[500x93]
[показать]  |
[показать]
(На днях, после общения с одним человеком, я стал размышлять о том, что на самом деле отличает мистика от материалиста, и в чем состоит достоинство мистического мировосприятия; и вот что у меня получилось)
Рассуждения о преобладании идеи над материей:
Человек, интуитивно убежденный в многомерности бытия и в жизни личности после физической смерти, может найти общий язык по этой теме с кем-то, кто также в этом убежден, на основании каких-то своих ощущений. Но он не может доказать это «на пальцах» человеку, убежденному в невозможности посмертной жизни. Тогда как последний может запросто доказать свою убежденность: вот, был человек – ходил, говорил, потом умер, не говорит, не ходит, закопали, черви съели – всё, человека нету.
Однако, в чем суть такого «доказательства смерти», какова его неотъемлемая особенность: оно очевидно негативно, его достоверность неразрывно связана с разрушением. Здесь кроется моральный подвох представления о преобладании физического мира над духовным. То есть, все, что можно запросто доказать здесь и сейчас, негативно по сути: доказать, что бумага рвется? – пожалуйста, здесь и сейчас; что стекло бьется – проще простого. Но как доказать созидание? Как можно доказать кому-то, никогда не видевшему рисунка совершеннее газетной карикатуры, что возможно нарисовать картину уровня Брейгеля или Да Винчи? Не взять и показать готовую картину, а именно шаг за шагом показать весь процесс ее создания. Такое доказательство не всякому под силу, оно потребует огромных трудов от того, кто решится его совершить, и немалой веры в возможность подобного чуда от того, кто решится его принять. То есть, что здесь происходит: человеческое сознание создает нечто прекрасное, во что невозможно поверить, пока не увидишь, как бы из ничего – из красок, кистей, холста. Здесь, впрочем, как будто имеется одна "материалистическая лазейка": всякое творчество, так или иначе, опирается на впечатления и ощущения материального мира – если, конечно, не принимать в расчет особой одухотворенности изображенного (что, конечно же, будет «страусиным» маневром, но все же), и любой художник, при всем своем мастерстве, вдохновляется (опять же, принимая «страусиную» позицию в вопросе вдохновения) материальной действительностью, без которой бы не было и картины. Но что в таком случае можно сказать о живописи Сальвадора Дали или другого «художника-фантаста» подобного уровня: они создают на своих картинах образы удивительной жизненности, которых вообще не существует в материальном мире, то есть, образы, порожденные их собственным воображением.
И дальше - что здесь происходит в плане отношения материи и духа? Материя, бывшая изначально в виде каких-то субстанций, растений, живых организмов, иными словами, бессознательная, грубая материя, была преобразована творческим сознанием человека в краски, кисти и холсты, а потом, путем еще большего творчества, с помощью этих средств было создано нечто невероятное и прекрасное. И теперь у нас имеется произведение искусства, которое – заметьте – состоит из грубой материи, но оно не ценится как материя, составленная из тех или иных элементов, а ценится как произведение искусства, порожденное гениальной творческой личностью – и отныне это произведение, состоящее из грубой материи, обреченной на распад и исчезновение, другим словом, на смерть, не будет предано закону материи, но будет охраняемо человеком, вопреки этому закону. Поскольку оно явилось из мира, неподвластного материальной смерти, и должно существовать для вечности.
Лирические размышления из окна вагона
-Рэй Брэдбери-
Я видел из окна вагона тысячи домов –
Всё дальше, дальше...
Огни окошек в темноте
И крыш коньки на утренней заре.
Вот, мимо пролетает, красивый и простой,
Тот самый дом.
Из прошлого ко мне вернулся он,
И я, как будто, заново рожден.
Мелькнет крыльцо, и кто-то у перил
Глядит на поезд, исчезающий вдали.
Мы словно старые друзья – знакомый дом, крыльцо и я,
Даже погода знакома – в общем, все как дома.
Вон мальчики играют в мяч – Лови, лови!
И тот несется вскачь;
А вон парнишка на велосипеде летит через газон,
И что-то вслед кричат соседи.
Что дальше – Орегон, Канзас, Айова?
Вот я здесь, а вот в дороге снова.
Всегда тот самый мальчуган,
И взгляд живой как у мышонка;
И те же самые ребята, и та же самая девчонка –
Всегдашние игры, и смех, и слезы,
С утра дотемна, в жару и морозы –
Родные, шальные, с огнем в груди.
А поезд гудит: «Не уходи»!
Исчез за дождем тот самый дом,
Парнишка в небо с крыльца смотрел,
И словно я сам стал им на миг,
Увидев за облаком солнца блик,
Почувствовал дерево под собой,
И веток хруст, падая в куст.
Вслед за «Привет» сразу «Пока».
Когда теперь мы встретимся вновь?
Дома, крылечки, поляны и речки.
О, Средний Запад, моя любовь!
Лети же, поезд, вдаль стрелой,
За горизонт стремись.
По рельсам памяти моей
Минувшее приблизь!
Калейдоскоп земных чудес,
Вращенье твое бесконечно,
И в каждом узоре сердце мое
Стучать и гореть будет вечно!
(Перевел с английского Д. Шепелев)
Если кто скучает о моем творчестве - из-за проблем с почтой или как еще, вот один из недавних рассказов:
ВОПРЕКИ
Лора сошла с поезда в Спрингфилде и немного постояла на полупустом перроне, поправляя ремешок спортивной сумки на плече и глядя по сторонам. Здание вокзала было совсем маленьким, меньше, чем ей помнилось, а по другую сторону путей располагалась неприветливая пустошь. Погода была прохладная, и по небу тянулись тучи.
Выйдя на улицу, Лора увидела перед собой трамвайную колею, и это решило вопрос транспорта. Рядом с остановкой была палатка со всякой всячиной, уже открытая, несмотря на ранний час, и Лора, следуя внезапному порыву, спросила сигарет «Салем», но их не оказалось.
«Сколько можно курить?! – прозвучал в ее голове мамин голос. – Ты когда-нибудь докуришься до рака легких»!
Лора ощутила злобу и раздражение, потому что, на самом деле, она курила редко, можно даже сказать, почти не курила, но мама была помешана на здоровом образе жизни и пыталась привить свою манию Лоре.
Она спросила у продавщицы, как ей добраться до отеля «Сосновый бор», но та не знала; женщина на остановке тоже не знала, и в ее взгляде Лора уловила неприязнь, как будто в ней подозревали попрошайку или сектантку, пристающую к прохожим.
- Это вы общежитие ищите? – спросил кто-то писклявым голосом, подойдя сзади.
Лора обернулась и увидела перед собой старушку, маленькую и сутулую, с лицом морщинистым точно скомканная бумага.
- Я, - сказала Лора, - отель ищу.
- Ну, - сказала старушка, - был одно время отель. Теперь опять общежитие. Без постояльцев – какой же отель…
И она объяснила, как доехать до «Соснового бора» и где лучше выйти. Лора кивала ей и улыбалась, опасаясь при этом, что старушка уже впала в маразм, и не стоит полагаться на ее слова.
Подошедший трамвай был старой модели, какой Лора не видела в Чикаго уже лет десять, то есть, с самого детства, и она удивилась и обрадовалась, а затем смутилась. Билетерша раздавала пассажирам билеты, тоже как будто из детства Лоры – прямоугольники из тонкой желтоватой бумаги, с красной каемкой и черными буквами; только на обратной стороне теперь была реклама службы психологической помощи – изображение угрюмо сидящей на корточках девушки и надпись рядом: «Нужна помощь? Звоните». Лора скомкала билет и убрала в карман.
Здания, проплывавшие за окном, почти все были двух- или трехэтажными – жилые дома, магазины, кафе; перед входом в парикмахерскую стояла пара велосипедов, а машин на улицах почти не было.
Лора вышла на указанной остановке, рядом с парком, и спросила у прохожих, как пройти к общежитию. Ей указали дорогу, и, проходя через парк, она испытала чувство смутного узнавания.
«Где-то здесь должно быть дерево с развилкой, - подумала она, - в которой я тогда
Это цитата сообщения Vita_818 Оригинальное сообщение
Странное чувство охватывает, когда смотришь на эти старые автомобили скорби, сопровождавшие людей в их последний путь. Некий сюрреализм кроется в этом странном сочетании внешнего великолепия и трагедийности происходящего.
http://www.fresher.ru/2012/03/28/starinnye-avtomobili-katafalki/
Автомобили для похорон изначально делали в тех же мастерских, что и конные экипажи, поэтому многое в их дизайне и оформлении пришло из традиций старинных катафалков. Их украшали колоннами, вазонами и скульптурами, делали окна разной формы.
Нечасто такое случается, чтобы некоторый человек, вошедший в мировую культуру еще до нашего рождения, творческое наследие и саму личность которого мы привыкли воспринимать как нечто раз навсегда устоявшееся, вдруг предстал бы перед нами в ярком, непосредственном образе, полным жизни и живого человеческого обаяния.
Эрнест Хемингуэй, ровесник XXвека, прожил насыщенную, богатую событиями жизнь, в которой были и суровые будни, и рискованные приключения, были взлеты и падения, и творческие поиски, и поиски ответов на вечные вопросы, а также две мировые войны и четыре жены, и несколько гражданских войн и жен.
Любой культурный человек читал его книги, Хемингуэй для всех давно стал классиком, тем самым голосом поколения, рассказавшим нам новые вещи о главном, неотделимым от большой литературы. Но много ли мы знаем о самом Хемингуэе? О его не публичной, человеческой стороне, его внутреннем мире.
В скором времени издательство АСТ планирует выпустить сборник интервью Эрнеста Хемингуэя и статей о нем, написанных на протяжении всей его жизни, начиная с 1919 года, когда он, вернувшись с фронта, после тяжелого ранения, рассказывал о своем боевом опыте у себя в школе… Впервые эта книга, названная «Беседы с Эрнестом Хемингуэем», была опубликована в Америке в 1985 году; на русском языке она до настоящего времени не издавалась.
Перевод этой книги издательство доверило мне, и я отнесся к этому заданию со всей возможной ответственностью. То есть, в течение нескольких месяцев прошлой осени и зимы, мне по воле судьбы и призванию выпало быть каждодневным аватаром Папы Хема. А это, скажу я вам – удивительнейшее и сильнейшее переживание…
Что ж, пора, пожалуй, переходить ближе к делу – в преддверии выхода книги (если угодно, в рекламных целях) я собираюсь опубликовать у себя в дневнике и в сообществе Live Memory три статьи из нее. Отобрать их из порядка тридцати было очень непросто, но я верю, они придутся вам по душе. Итак, знакомьтесь – Эрнест Миллер Хемингуэй, но вы можете звать его просто Папа.
Люди зовут его Папа
Мэри Хэррингтон/1946
Перепечатано из «Нью-Йорк пост уикенд мэгэзин» (28 декабря 1946 года), 3.
Люди зовут Эрнеста Хемингуэя Папой. Возможно потому, что он – отец современного литературного стиля Америки. Но вероятнее всего потому, что он больше, ярче и душевнее любого человека, куда бы он ни пришел.
А его жена, Мэри Уэлш, военный корреспондент по специальности, так похожа на Марию из фильма «По ком звонит колокол», что, видя ее, так и ожидаешь, что она заговорит на испанском.
Они хорошо дополняют друг друга. Эрнест Хемингуэй – настоящий колосс, а она – такая миниатюрная и элегантная. Они оба видели войну, и теперь хотят спокойной жизни. И она очень хочет сделать его счастливым. Они встретились в Париже во время войны и поженились 15 марта этого года.
Хемингуэи живут сейчас в собственном доме, в 12 милях от Гаваны. Но для этого интервью они встретились с репортером в номере отеля Шерри-Незерленд и провели там четыре часа.
На Папе были серые фланелевые брюки и голубая оксфордская рубашка. Его мокасины темно-рыжего цвета были слегка поношены. Словно дань этикету, он надел длинный галстук в клетку. В свои 47 лет Хемингуэй излучает такое мужское обаяние, что даже девочки-подростки при виде его теряют сознание толпами.
Этот крупный мужчина носит очки в железной оправе армейского образца, выданные ему в 1941 году, когда он был корреспондентом в Китае. Его темные волосы тронуты сединой у висков, и в густых усах также наметилась седина. Голос у него низкий, а речь живая. Отдельные жесты позволяют угадать в нем боксера, а движения его грациозны, как у тореадора.
Мэри (муж зовет ее Котенком) – голубоглазая блондинка, она предпочитает носить свитера и юбки. Ее любимое занятие – очевидно, создавать все условия для того, чтобы муж мог говорить обо всем, что лежит у него на
Моя новая книга вышла из печати и в самом скором временем отправится искать своих читателей.
В книге есть заглавная повесть-коллаж под названием "Город" из семи историй о жителях большого города, есть таинственные и в меру невероятные рассказы и собрание эссе на самые разные темы, написанные мной за последние десять лет, а также подборка моих переводов англоязычных рассказов и стихов. Общий объем книги - 606 страниц. Но не бойтесь - скучать вам не придется, обещаю)
А пока я публикую здесь предисловие к повести "Город", открывающей книгу.
Идея этой повести возникла у меня в начале осени 2009 года (когда я, с переменным успехом, вот уже пару лет работал над романом «Роза и крест» и готовил к изданию свою первую книгу), хотя первоначально я планировал написать сборник рассказов. Некоторые темы,
такие как одиночество под Новый Год, приключения ночного таксиста или таинственная история со старым кинотеатром, давно волновали мое воображение, и я, наконец, решил, что пришло время выпустить их на волю, отметив при этом, что все эти истории имеют нечто общее – они могут произойти только в большом современном городе. Однако, едва я начал писать вторую из них (не скажу – какую, пусть это добавит интриги), я поймал себя на том, что они перекликаются, обнаруживая внутреннюю взаимосвязь, словно их герои тянутся друг к другу через заголовки, формально разделяющие их. И тогда я решил – раз им так хочется, пусть это действительно будет повесть, и стал уже сознательно перетягивать сюжетообразующие линии из одной истории в другую. Таким образом, читая эти истории подряд, как фрагменты одной повести, вы будете открывать их неявную взаимосвязь и общую логику, либо вы можете читать их в произвольном порядке, но тогда вы лишите себя некоторых забавных моментов и, по крайней мере, двух открытий – одного печального и одного счастливого.
И еще кое-что, помимо общего места действия, объединяет героев этой импровизированной повести. Несмотря на то, что они – разного пола и возраста, от подростков до стариков, и у каждого из них своя история, большинство из которых происходят в разные времена года (помимо центральной истории, действие которой развивается с осени и до весны), все они, конечно же, прирожденные романтики, с тонко чувствующей душой и творческим отношением к жизни.
Так что, приглашаю вас прогуляться по улицам моего неназванного города, и познакомиться с некоторыми его жителями; что касается самого города, то одно можно сказать наверняка – это современный мегаполис, с обширными пригородами, вроде Нью-Йорка, хотя я не упоминал реальные географические названия (кроме одного, но оно дано в воспоминании героя и не привязано к событиям этой повести), поэтому, если вам хочется, вы можете считать его любым другим подобным городом – от Лондона до Токио, с поправкой на английские имена героев.
Дмитрий Шепелев, весна 2010.